Святость слова

Наш герой рос молчаливым, сдержанным, таящим глубоко в душе гамму переживании, которые он испытывал. Если его ровесники росли бойкими на слова, шустрыми и энергичными, легко находя общий язык со всеми окружающими их людьми, то наш «бедняга», от которого не добьешься ни одного путного слова, с вечно опущенными плечами, любил сидеть с краю дастархана. За это его прозвали «лопухом». У молчаливого тайны внутри души, и эти тайны… тихая печаль… человеческий долг… страдания сердца, ища выход наружу, постепенно, капля по капле накапливаясь, сделали легким на подъем писателем.

С годами поиск вечного слова стал его неотъемлемой частью жизни. Вся страсть, вся мощь, все испытанные чувства, которые не видели света, теперь оживились на бумаге с помощью пера в руках писателя Асылмурата. Спустя годы он стал похожим на ясновидца, который, глядя на надпись на лбу, мог безошибочно предсказать дальнейшую судьбу. Его прозвали человеком-рентгеном.

В данное время божественность и святость слова теряют цену, или от того, что каждый болтает что хочет святость слова перестала играть важную роль в обществе. Кто знает. Тайна слова в том, что для постороннего глаза тот, кто много и красиво говорит, будто взбалтывает кумыс направо-налево, кажется красноречивым оратором, человеком большего ума. Простые наивные люди, глядя в рот такому краснобаю (не оратору), кивают головой, с почетом проводят его на почетно место, дают самое вкусное мясо— жилик и почтительно лебезят перед ним. Пришла эпоха, когда тот, кто много говорит, считается большим знатоком, много знающим. А тот, кто молчит, остался ни с чем и сидит у порога.

Святость слова на самом деле очень помогла Асылмурату. В трудные времена защищала от злобной клеветы. Породнила с хорошими, умными людьми, желающими ему добра. Немного времени спустя в свет вышла его тоненькая книга, о ней один из его учителей написал теплый отзыв, что вселяло веру в будущее начинающего писателя. Или на его бедноватую жизнью и семью обратил свой благосклонный взор святой Кадыр ата, или это были заслуженные награды за тот пот, за напряженный и неустанный труд, но он стал неплохо зарабатывать.

Про себя он часто благодарил святость слова, что так возвысила его, и которой он обязался преданно служить. Вся его мечта — честно использовать природный дар, данный ему Всевышним на благо людям, говоря только чистую, незамутненную правду. Он научился мастерски передавать на бумагу все тончайшие переживания своих героев, все перипетии проходящей на их глазах жизни, всю сладость чувства большой любви, все вопросы, которые ставит жизнь. Огонь великого творчества осветил его душу, как мощный луч света освещает тьму ночи. Посмотрите на это чудо: от слова к слову рождается предложение, от предложения — описание эпизода, от эпизода к эпизоду — глава, от главы к главе описываются переломы судьбы. Асылмурат, бродя по морю характеров человеческого общества, неутомимо искал бриллиант судьбы.

И чем глубже он проникал в мир мысли, с написанием еще одного произведения — тем больше рождалось необходимых слов, и поток мыслей, как мощная волна, бьющая об берег, чуть не перевернула его доселе спокойный мир. В этом неистовом поиске живого художественного слова, который бередил душу, он доходил до болезненного состояния. Не писать для него стало все равно, что не жить, как шаману — потерять своего джинна, преданно и верно ему служащему.

Иногда он ни с того ни с чего становился очень угрюмым и мрачным. В такие моменты его глаза наливались кровью, впереди было сумрачно, и он ощущал себя раздавленным, перевернутым ясным небом. Жена, дети молчаливо и запуганно тут же разбегались кто куда — лишь бы не попасться ему на глаза. И их можно понять. Он дошел до такого состояния, что стоило ему выйти в мир образов, в мир человеческих страстей, чувств, страданий, и он ничего уже не видел, кроме белой бумаги, и рука сама непроизвольно тут же тянулась к ручке. В такие моменты в его душе рождались какие-то непонятные звуки, не то тонкий свист, не то вой, не то чарующая мелодия, и все вертелось перед глазами, а сам он ощущал себя вознесенным в другой мир, прекрасный, чарующий и желанный. Он не раз ошибался, набивая на голову шишки, обжигался, нечаянно наступая на огонь, вкусив сполна все последствия этих ошибок. И эта страсть к творческому живому слову привела к тому, что у него развилась ишемическая болезнь, если он не работал с образным словом, не творил живой мир человеческих страстей.

На него снизошла святость слова, позволив ему выразить мир в образах и в раскрашенных картинах, переданных через живое слово. Асылмурат в молодости стал непохожим на Асылмурата в детстве. Твердо держа ручку, полузакрыв глаза, он стал словами создавать живые картины окружающей жизни, находя прототипы. Прочитайте одну из его страниц: перед глазами вдали на горизонте огромным красным шаром, похожим на только что испеченную в тандыре на жаре сгоревшего саксаула лепешку, закатывается усталое солнце. Вечерние сумерки мягко и тепло ложатся на ложе молодых супругов. Назойливое завывание ветра приводит человека в тихое замешательство, как выпитый глоток свежего, пенистого кумыса, много раз терпеливо взболтанного умелой рукой. Написанное другими было всего лишь убогое, длинное, как растягивающийся чембур — пустые глаголы вроде: будет, сделают.

Со временем с кончика его пера стали появляться прекрасные образные слова, засверкавшие как драгоценный яхонт среди сыпучих песков. Его словесный набор творческих выражений: притягивает взор, как небесная радуга; звенит, как звонкий камень; сверкает бликами, как алмаз.

В этой жизни, если постоянно идти вперед, то путник устает. Не время проходит. Время постоянно. Это мы проходим, не придавая значения уходящему времени, не ценя его, не сожалея.

Однажды перед рассветом Асылмурат, достигший уже почтенного, уважаемого возраста, писавший всю ночь, усталый до изнеможения, упал на кровать и закрыл глаза, отдыхая. И тут же ему вспомнилось одна восточная легенда.

Когда-то давным-давно жил один жестокий и суровый хан. В один из дней, когда он был на вершине своего могущества, собрал всех визирей к себе.

— Я хочу взять из казны необходимое количество денег и построить на высоком холме чудесную библиотеку.

Визири согласно закивали головами. Никто не знал, сколько денег и времени потребуется на строительство этого дома мудрости.

— Пойдите на все четыре стороны и соберите тысячу мудрых книг. Пусть вся человеческая мудрость будет сконцентрирована в этой тысяче книг и доставлена в мою библиотеку. Я пока буду охотиться, пировать и отдыхать. А вы делайте, что я наказал, — приказал суровый хан.

Его визири, почтительно сказав: «Все будет сделано, Ваше величество» — тут же послали гонцов во все стороны к великим мудрецам с просьбой: «Пожалуйста, произведите отбор, переосмысление и сконцентрируйте всю человеческую мудрость в одной тысяче книг. Продумайте, просейте через сито вашей мудрости все книги, которые успело написать человечество, и немедленно пришлите требуемое количество в ханский дворец». Услышав ханский приказ, люди энергично взялись за дело. Ученые мудрецы, собравшись и согнувшись, как голодные хорьки, провели годы над всеми книгами, которые к этому времени успели написать великие люди. Произведя тщательный отбор, втиснули всю человеческую мудрость в одну тысячу книг и доставили их в ханский дворец. В это время хану было за сорок лет и седина уже начала блестеть в бороде и в волосах. Увидев груды книг в библиотеке, он удивленно воскликнул: — Эй, вы что, сошли сума? А ну-ка заново произведите отбор и всю мудрость тысячи книг вместите в ста книгах. Я прочитаю их, когда вернусь из похода” — приказал хан и вышел.

Приказ хана не обсуждается, но выполняется. Ученые мудрецы опять взялись за перо. Незаметно прошли пять, десять и более лет. Некоторые ученые к этому времени умерли, часть лишилась зрения. Визири эти сто книг с торжеством доставили в ханский дворец. Увидев эти сто книг в золотых обложках с блестящими страницами, хан (в то время уже постаревший) чуть не потерял сознание. Лежа в постели и приняв лекарство, он, простонав, сказал:

— Болезнь взяла меня за горло, душа страдает. У меня нет сил прочитать эти толстые сто книг. Аллах будет доволен. Мудрецы, прошу вас, опять произведите отбор и всю мудрость этих книг вместите в одну-единственную книгу. У меня хватит сил только на то, чтобы пробежать глазами по страницам книги.

Сказал и замычал от боли.

Разве есть усталость для верных и послушных рабов? Седобородые ученые гулямы в белых чалмах и с гусиным пером в руке, усевшись в ряд, стали еще раз производить отбор из ста книг в одну. Потихоньку, незаметно, без следа шли месяцы, годы. Время совершало свой круглогодичный оборот. Хан же, сильно заболев, слег в постель и больше уже не вставал. Ученые-мудрецы, узнав о болезни хана, ускорив перепись, сократив много мест, уф… наконец-то собрали всю человеческую мудрость в одну книгу и окончательно переписали. Толстенный том облекли в золотую обложку и торжественно вручили главному визирю. Тот, обрадовавшись, немедленно понес в ханский дворец.

—О великий и могучий хан, готово. Всю мудрость мира, заключенную в этой книге, мы принесли вам, — сказал он радостно.

Хан, лежавший на большом ложе, еле-еле поднял ресницы. Главный визирь, подняв над головой книгу, ликуя, сказал:

— Вот здесь заключена вся человеческая мудрость. Она поместилась в одну-единственную книгу!

В тот миг хан с еле шевелящимися ресницами бережно погладил рукой по книге, поданной ему визирем, и навеки закрыл глаза. У него не было сил даже на то, чтобы открыть книгу. Лежа на кровати, Асылмурат мысленно сравнил себя с тем ханом, который хотел вмести всю мудрость мира в одну книгу. Оказывается, с тех пор как научился читать, он прочел множество книг. За время прочтения их он настолько ухудшил зрение, что пришлось носить очки с плюсом три, а в позвоночнике скопилась соль. Вся жизнь прошла в погоне за живым словом… Он получил на руки свидетельство “Писатель, у которого много читателей” из Книжной палаты. Список всевозможных рассказов и историй доходит до ста. На страницах ежедневных газет и журналов, видеопленках, звуковых пленках, в Интернете, VIP-портале количество снятых художественных произведений трудно пересчитать, это займет долгое время.

Сколько есть литераторов, журналистов, которые изучают слово, сферу применения предложений, мир души, изменение характеров человека и на этом защищают ученые степени! Говоря обо всем, скажи об одном. С таким непокладистым характером он иногда внутренне боялся, что когда-нибудь упадет без сил, став похожим на того хана, который хотел вместить всю мудрость мира в одной книге. Асылмурат посчитал: оказывается, в своей долгой жизни он, всматриваясь в глубокий колодец человеческих страстей, написал около ста искренних, чистых, правдивых рассказов. Из ста рассказов он решил отобрать группу самых лучших, по его мнению, которые как он думал, сохранят для читателей свое значение и прелесть до конца этого века и последующее время. Для этого всю ночь усидчиво просидел над составлением этих драгоценных, как алмаз, рассказов в единый целый сборник. Еще две недели просидел перед компьютером, набирая тексты. И только сказал себе: «Уф, кажется, закончил “Сборник драгоценных рассказов”», как его тут же свалила поднявшаяся температура и резкая головная боль. Видно, кончилось здоровье, как мелеет небольшое озеро.

Врач «Скорой помощи» ничего внятного не сказал, сделав только обезболивающий укол. Друг, работавший архитектором, заглянул вечерком домой и ужаснулся, увидев его понурый больной вид. Прослушал пульс на руке, посмотрел в глаза и немного помолчал, раздумывая. Затем поднял голову и тихо, сдавленно спросил:

— Что, тебя поразила святость слова?

— Тело все тяжелое, будто избитое, не дает подняться.

— Может, тебе искупаться в горячем бассейне и выгнать соль из тела, хорошенько попотев?

— Если завтра подниму голову, то, пожалуй, попробую, — сказал Асылмурат. Лицо друга вмиг потеплело. Крепко пожав руки, он попрощался и ушел. Жена, не звякая посудой, тихо подошла и протянула пиалу с горячим чаем с молоком. В глазах у нее застыла печаль. Чтобы поддержать его, сделала теплое, участливое лицо.

— Не переживай, дорогая, мне бы хорошенько пропотеть, и я тут же выздоровею. Видно, не зря прошли две недели напряженного труда перед компьютером. Так хотелось поскорее закончить отбор множества рассказов, чтобы выбрать из них наилучшие. Очистить от мелкого, наносного, собрать живое творческое слово и напечатать на компьютере. Это и свалило меня с ног.

— Сколько раз я просила Вас, не сидите так долго над бумагами, и врач говорила то же самое. — В глазах у жены появились слезы, рука, державшая пиалу, задрожала. Асылмурат, встряхнутый необычайной силой, поднял голову, твердо выпрямился

— Все, хватит!… Сыт по горло… Кончено, и баста!…После того как, найдя возможность, выпущу хоть раз этот сборник — буду отдыхать, наслаждаясь душевным покоем!

Эх, откуда ему было знать, что все эти слова о душевном покое всего лишь отговорка, пустой звук и ничего более. Оказывается, ни один человек не избежит участи, записанной в его судьбе. С каждым днем святость слова, как тяжелый груз, давит на тебя, заставляя взять в руки перо и сесть за стол. И никуда от этого ты не денешься! Со временем перед величественным живым словом он чувствовал себя ничтожным, легковесным, мелким человеком.

События развились так. Пришел его друг-архитектор, и, тепло одев, взяв под мышки, помог дойти до сауны, которая находилась неподалеку. Там он хорошо пропотел. Горячий пар, пройдя сквозь мышцы, дошел до костей и, как вытопленное сливочное масло, вынес наружу нечистый, нездоровый пот. Теплая вода приятно расслабило тело, обмыла со всех сторон, и он стал похожим на только что родившегося младенца. “Даст Аллах, соберу силы и встану на ноги”, — обнадежил он себя.

Друг-архитектор посадил в машину и привез домой, который был неподалеку.

— Зайдем домой, выпей чаю, — предложил Асылмурат другу. Тот учтиво отказался, сказав, что у него нет времени и, попрощавшись, ушел. Теплое семейное гнездо, лучезарная улыбка жены, которая от радости легко ходила по полу, порхая легким перышком — это было так умилительно для его сердца. Поговорив с женой о том о сем и выпив немного чая, Асылмурат прошел в рабочий кабинет. При виде вороха бумаг на столе, у него чуть поднялось давление. “Почему так?” — подумал он про себя настороженно и вскоре позабыл.

Сев за стол, он немного посидел, мрачно понурился, как темная дождевая туча. Подумал — вот она, жемчужина из всего написанного за всю жизнь.

Если мне удастся эту жемчужину издать отдельной книгой и довести до читателя, то не будет больше ни одной мечты. Что только не придет в голову человека!

“Дон-Кихот”, “Сгоревшая рукопись”, “Король Лир Есика”… произведения в которых отложилась великая печаль, посвященная друзьям. В них его стук горячего сердца, секреты раненой души. Излившись живительной влагой, они превратились по одному рассказу и легли на белую бумагу. Дрожащими от волнения руками, он тихо, нежно, с любовью погладил рукопись. И — о чудо! От душевного тепла, которое щедро просочилось сквозь пальцы, бумага затрепетала, как живая…и край ее приподнялся само собой. Это полнокровная правда — стоит только ему сконцентрировать силу мысли в теплых, ласковых словах, белая бумага как будто оживает, приподнимается и встает перед глазами. Он подумал, с чего бы это. Жена зашла следом и накинула ему на плечи теплую безрукавку. Легко, мягко пошутила:

— Что, боишься собственной рукописи?

— Чего мне бояться? Однако задумался о том, каким путем мне их напечатать, для того чтобы они дошли до читателя.

— Тебе бы встретиться с Главным специалистом Министерства. Если выйдет по госзаказу, то обязательно распространится по стране.

— Да, умно сказано… к хорошему делу повод… завтра… нет, не завтра. Асылмурат, преодолев болезнь, смог только в конце недели подойти к высотному зданию Министерства, расположенному на левом берегу. Признаться, настроение у него было тревожное. В огромном здании снизу до верху было полно народу. Одетые с иголочки молодые специалисты, быстро проходя мимо, чуть не сбивали с ног. От них так и разило всевозможными духами и одеколонами. Поднимаясь по лифту, Асылмурат вспомнил, как в молодые годы в Алмате работал в этом Министерстве. Ой-хо-о-й! Какие были времена! Асылмурат в то время был молод. Кровь так и кипела в жилах. Энергии хоть отбавляй. Для него в то время не составляло труда бегом подниматься с первого этажа до пятого в случае занятости лифта, чтобы сэкономить время. И если увидит девушку с румяными щеками и пышными грудями, как тотчас круто, лихо оборачивался, поворачивая шею. Встретившись взглядом с ее взглядом, тут же весело шутил: «Девушка, ах, какие у вас глаза, просто чистое озеро. Ой, боюсь, утону, если нечаянно нырну. Глубокие они у вас!» А если миловидная девушка на его шутку ответила шуткой, то тут же мчался к ней как ласковый кавалер. Горячим дыханием обдавая девушку, говорил: «Давай поговорим и жизнь нашу, проходящую как один день, радостно расцветем!» — «Как хотите» — говорила тогда девушка, лицом горя как жар огня, не выдержав мощного напора знатного джигита. Эх, были времена! А теперь вот, когда пламень сердца сильно угас, когда кровь уже закисает в жилах, стал он похожим на ту луну, которая поздно встает и рано закатывается, освещая все вокруг холодным безжизненным светом. Начальник отдела издательства был похож больше на инженера, чем на издателя, и больше интересовался станками и оборудованием типографии, чем рукописями авторов. Его веские и хорошо аргументированные слова воспринял довольно прохладно. Через некоторое время склонил голову над большим массивным столом, схватил голову руками и закачался из стороны в сторону. В его глазах заметался молчаливый ужас.

— Дядя, если вы пойдете к главному специалисту Турару, то у вас все будет хорошо. Посмотрите, — он с ужасом показал на большой шкаф, занявший всю стену, — он весь заполнен рукописями авторов. Здесь лежит не менее пятнадцати романов, груды дастанов, стихов… приносят и приносят… кучами, то есть папками… папки, папки, всюду папки…

не вмещается в списке,… а все несут, несут,… куда все это вместить — не знаю. Вчера уважаемый пенсионер-нефтяник приволок 10 томов мемуаров. Черт с ним, с его икрой, а!… Выдавил дверцу шкафа. Вышедший из тюрьмы бизнесмен, написавший 41 поэму, принес канистру бензина и заявил, что сожжет себя, если мы не издадим его поэмы отдельной книгой!… Еле спаслись, призвав на помощь полицейских. Часть рукописи, произведя отбор, отправили в Алматы….

Внезапно начальник отдела замолчал. Поднявшись, нагнулся к уху Асылмурата и таинственно зашептал:

— Дядя, верите ли? Сегодня, то есть перед рассветом, я видел во сне одного из акимов области, который, свалив, душил меня, вашего братишку. Душил и злобно говорил: «Почему ты, скотина, не печатаешь мою книгу воспоминаний? Ей же цены нет во всем мире!»

Мое сердце так и забилось, так и забилось, спасибо жене, вовремя разбудила. Ойпырмай, наверное, моя смерть будет от рукописи. Куда не посмотришь — то роман, то драма, то поэма, то стихи. Сюда повернешься, автор душит, туда повернешься, типографский станок ломается. Дядюшка, дорогой, скажите, пожалуйста, почему люди сегодня забросили все свои дела, взялись за перо и, гонимые жаждой тщеславия, стали писателями? Что происходит? Это ужас какой-то, бред!

Настроение Асылмурата, бывшее таким радужным, приподнятым, тут же угасло, лишь только он услышал крик души начальника отдела. Увидев свое лицо в зеркале напротив, ставшее бледным, как будто выжатая серая тряпка, он тяжело поднялся и медленно поплелся к двери. Еще долго в его ушах звучал похоронным набатом горестный крик начальника отдела: “Писатели, писатели, писатели!”

В лифте он прикоснулся к горячему боку какой-то девицы, кому-то наступил на ногу, у кого-то спрашивал выход из здания. Сразу повысилась давление, зашумело в ушах, он пришел в себя только на улице, выйдя наконец-то из двенадцатиэтажного здания. Распахнул грудь навстречу свежему, холодному, порывистому ветру. Почувствовал, как холодный ветер, пройдя сквозь тонкую рубашку, достиг сердца. “Ух, душа моя, душа, как ты только терпишь все это и не вылетаешь из бренного тела!” — проговорил он, качая головой. Что делать? Характер Асылмурата еще с детства был таким: он никогда не бросал начатое дело, каким бы трудным оно не было. Всегда терпеливо доводил до конца. Если и не до конца, то почти до конца, пока хватало сил и здоровья. Пока не закончит, не мог ходить спокойно, был весь в напряжении, как туго натянутая струна домбры. И сегодня поступил как всегда, решив навестить главного специалиста. Была середина октября. Раннее утро. День пришел добрым, улыбчивым, как радостная улыбка невинного дитя. Небо было ясным, синим, без единого облачка, и очень чистым, будто его тщательно отчистили от грязи Божии ангелы. Это был один из тех мягких теплых дней осени, что так редко достаются степному простору Сары-арки. Белые березы, стоящие на обочине дороги, неподвижно застыли, как будто спали в безмятежном сне, как спят всегда люди с чистой, честной совестью.

Позитивная энергия — эта жизнь в согласии с природой. Чудесное сегодняшнее утро с ее ярким, теплым солнцем, с чистой синевой небо вдохнули в Асылмурата небывалые силы. Все произошедшее: и поход в Министерство с рукописью и разговор с солидным чиновником, после которого на душе было так тяжело, сумрачно и без радостно — все забылось, как забывается неприятный и ненужный сон. Посидев немного и погревшись в лучах живительного солнца, что ярким светом хлынули в окно, Асылмурат ощутил радость в душе. Его плечи расправились, взор заблистал. Он почувствовал, как в его душу влилась мощная, позитивная энергия. И это было прекрасное ощущение! Асылмурат взял со стола рукопись, собрал все страницы и положил в папку. Быстро одевшись, взял папку в руку. По его лицу было видно, что решился на большое, важное дело. Жена, еще раз придирчиво просмотрев одежду, поправила галстук, обрызгала духами, завязала шнурки ботинок и проводила до входной двери. Асылмурат, низко нагнувшись, с удовольствием сел в свой автомобиль.

Все типографии сейчас частные. Осталось только одна государственная типография в Алматы, которая печатает учебники для школ по госзаказу. В начале девяностых годов прошлого века, когда народ добился независимости и жизнь людей была в тяжелом состоянии, каждый с тревогой думал, как ему выжить, как поднять жизненный уровень своей семьи. Вот тогда-то главный специалист Дома правительства по имени Турар, которого прозвали новатором, умницей, золотой головой, полной неординарных идей, задумался о приватизации десятка государственных типографий, находящихся на балансе государства и передаче их в частные руки. Для этого поговорил кое с кем из высокопоставленных чиновников. Получил разрешение Президента. Собрав всех директоров типографии, откровенно и открыто сказал:

— Берите! Богатейте! Дерзайте! Работайте по своему усмотрению, вам дана полная воля. Наладьте производство, печатайте что хотите, но не разевайте рот на госбюджет. Денег оттуда вам не будет. Ищите заказы и кормитесь сами!

Директора сильно обрадовались.

— Что за прелесть! Что за жирный кусок, что вы даете, Главный специалист. Это правда, что дом издательства, шесть-семь комнат, столы, оборудование, компьютеры, служебные машины — все это отдается нам в частное владение? А что нам делать со светом, с водой, с отоплением, с выплатой арендной платы за их использование, господин Главный специалист?!

— Все останется на своих местах. Будете оплачивать только арендную плату, а оборудование, старые компьютеры, сломанные столы, служебные машины каждого мы спишем за счет государства, как морально изношенные и устаревшие. Каждый из вас создаст свое частное предприятие.

Услышав такие речи, очень приятные для слуха и сердца, будущие владельцы издательств и типографий очень обрадовались, как будто к ним пришел живым давно умерший дорогой отец. От избытка чувств некоторые аж прослезились! А как же? Такой щедрый подарок не каждый день валится с неба. Это же Божья благодать и щедрое добро от Главного специалиста. Ах, какой это жирный подарок, вкусный, как бараний курдюк, который так сладко сосать, так сладко жевать! Только тогда некоторые директора поняли и почувствовали, как мила, дорога и горяча собственность! Горячее, чем горячие слезы!

Главный специалист в то время рассуждал так: если типографии списать и отдать в частные руки, то мы быстрее выйдем в условия капиталистического рынка. И волки сыты, и овцы сыты. Всем будет хорошо. И государству и частникам. Государства скинет с себя бремя содержания типографий, а частник не будет протягивать руки, клянча деньги из бюджета. Каждый будет жить и работать в соответствии со своими возможностями.

Мир круглый, как колесо. Директора, которые когда-то были зависимыми людьми, став владельцами издательств и получив за гроши имущество издательств и типографии, бывшее некогда на балансе государства, как-то: мебель, компьютеры, оборудование, канцтовары, в один час разбогатели и вошли в ряд богатых людей. Стали на бедняг писателей смотреть свысока и здороваться на ходу, цедя сквозь зубы слова приветствия. “Посмотрим, есть ли какая возможность… если найдете богатых спонсоров, готовых профинансировать, тогда, пожалуйста, напечатаем, а так не ждите,” — вот такие слова все чаще и чаще стали слышать писатели от них, и то сказанные нехотя, кончиком языка. Эх, как ты меняешься, время! Как ветреная девица! Для кого-то ты благосклонна, для кого-то нет.

Главный специалист долго ходил взад-вперед по просторному, обширному кабинету. Думал: «Почти все издательства, типографии, книжные склады и базы розданы в руки родственникам и знакомым, и за короткое время из общей социалистической собственности мы разом перешли на рельсы капиталистического рынка и вошли в рыночные отношения. Когда деятели других отраслей не могли выбраться из теней социализма, недоуменно вопрошая: «Что делать с людьми?… Что делать со скотом?!» — Мы успели войти в рыночные условия производства. Дай Аллах хорошую концовку нашего дела!»

Главный специалист радостно потер ладони рук и, довольно улыбаясь, зашагал по кабинету.

Но, увы, жизнь повернулась другой стороной, другим полюсом, совсем не так, как ожидал Главный специалист. Хорошую, желанную задумку разрушил рынок базара. В начале каждого года Министерство, учитывая спрос регионов на книги, выделяло деньги из бюджета для него и проводило тендеры. Специально для тендеров выделялись крупные суммы денежных средств.

В день, когда собрались эксперты для тендера и должно было авторитетное собрание, перед залом собрания толпой ходили бывшие директора, а ныне почтенные хозяева! Ходили как опытные охотники, вышедшие на первую охоту по свежему, только что выпавшему снегу, в предвкушении богатой добычи. Главный специалист очень удивился.

— Ау, вы что тут делаете?

— Хотим участвовать в тендере. Взять от государства по программам “Культурное наследие”, “Библиотека Отырара”, “Слово предков” заказы лота и получить большие суммы денег, дядя Турар.

— Эй, вы же говорили, что в условиях рынка, сами, самостоятельно будем хозяйствовать, не протягивая руки к бюджету? Если будете самостоятельно хозяйствовать, то все полетит прахом, что ли?

Опытные хозяева издательств, опустив головы, что-то невнятно забормотали. Глазами поедая землю, повесив голову, молодые капиталисты пали духом. У них было только одно на уме: как бы найти нужный подход к экспертам тендера и получить выгодный заказ?

— Ау, господа молодые капиталисты, чего же вы не ищете со свободного рынка нужные возможности и, найдя пути финансирования, не богатеете?

— Мы уже издали всех авторов, у которых были кое-какие деньги. Машины устарели, компьютеры сломались, чтобы выжить, остался только один путь — получить большой госзаказ, господин Главный специалист!

Услышав эти слова, Главный специалист понял, что в начале 90-х годов он явно поспешил, хорошо не подумав о последствиях этого шага. Надо было вначале писателей ввести в мир рыночных отношений. В начале надо было вводить саму жизнь в рынок, а не средства информации. И еще понял, что затеяв, казалось бы, нужное, необходимое дело, он невольно, сам того не хотя, развалил печатное и типографское дело. Как говорят, сел на лед и отморозил палец. Так что же это?

Ведь было же им сказано — живите самостоятельно, кормитесь, ищите возможности, богатейте. За бесценок же им было дано государственное имущество: здания издательств, немало компьютеров, служебные машины и многое другое. Задумано было, что, получив на руки такое богатство, начнут сами по себе работать, самостоятельно действовать и не станут протягивать к бюджету. Бюджет же получит огромную экономию средств, перестав финансировать приватизированные издательства и типографии. Если приватизация пойдет быстрым темпом, то мы быстрее пойдем к капиталистическому рынку. И сами по себе быстро разбогатеем. А что на самом деле получилось? О Боже! А ведь он столько надежд возлагал на эту приватизацию!

Главный специалист был человеком очень патриотичным, готовым ради своего народа отдать голову на отсечение. С момента объявления независимости он, от счастья очень воодушевленный, позабыл и о семье и о накоплении имущества и о родственниках, добровольно, энергично превратившись в огромное приводное колесо, мощный стержень и вал государственной машины. Неутомимо, забыв от усталости, он работал днем и ночью как заводной, стараясь честно и благородно выполнить свой долг перед обществом. У него в памяти остался яркий эпизод, когда сам Президент однажды при встрече тепло сказал ему: «Как поживаешь, моя опора?» Попробуй после этого не работать от души!

А как устаешь, когда приводя в порядок одно дело, видишь беспорядок в другом! И так трудно держать все под контролем, чтобы все крутилось, вертелось надлежащим образом! Теперь смотрит и видит … как было ойбай, так и осталось ойбай. Как было гой-гой, так и осталось гой-гой. А опытные директора толпой ходят с протянутой рукой, клянча у государства — дайте нам заказ! … пусть нам достанется какой-нибудь лот … дайте…закажите … оживите… найдите возможность! Это они, в один миг разбогатевшие и на ходу отвечающие на приветствие. Они похожи на толстых пиявок, так и не слезших с бюджетной шеи и сосущих его до сих пор. Когда об этом подумал Главный специалист, то ему захотелось укусить палец и сбежать от Главного издателя, лишь только увидит его.

“Ах, какой мастер судьба”! Что это за проклятое время, похожее на утку, летящую задом наперед, и на хромоногую овцу, жалобно блеющую. Разве не говорили они, как златоголосые, красноречивые деятели, что если мы будем частниками, будем хозяйствовать, то будем жить жизнью, достойной рынка и, соответственно, разбогатеем.

Главный специалист Дома Правительства, опустив плечи, опершись на большой, длинный стол, задумчиво уставился на одну точку. Недавно укушенный палец, когда он укусил его на порыве отчаяния, дал о себе знать тупой болью. Кровь выступила тоненькой струйкой. С конца пальца на белую бумагу закапала алая кровь. В это время в дверь постучался запыхавшийся писатель. Турар пришел в себя, поднял голову и увидел знакомого, почтенного писателя, потемнел лицом от неудовольствия. Холодно ответил на приветствие писателя, не выразив на лице никакой радости. Увидев, что писатель хочет сесть на стул за массивным столом, где он сидел, сказал веско: «Идите сюда». И, поднявшись со стола, прошел к двери и сел за маленький столик, специально поставленный возле двери. Сказал жестко: «Садитесь сюда!»

Главный специалист Правительства Турар издавна поставил в своем огромном кабинете вот эти два стола. Один наискосок от двери, маленький столик, другой на почетном месте — торь, большой. Как правило, если посетитель являлся важным человеком, пришедшим по важному делу, то он приглашал его к большому столу и сам садился на против него, с уважением слушая речь посетителя. Если же приходил незначительный, не очень важный посетитель, то приглашал к маленькому столику и слушал вполуха. Решение проблем зависело от того, за каким столом он принимал писателя. Если за малым возле двери, то, как правило, проблема решалось долго, медленно и постепенно сходила на нет. Другое дело, если проблема слушалась за большим столом: она решалась быстро и без проволочек.

Писателю не было дела до всех хитросплетений Главного специалиста. Сев за предложенный стул, он быстро и доходчиво объяснил суть прихода.

— Я не скажу, что моих книг вышло мало и что я хочу добавить еще одну, не претендую на гонорар, эти драгоценные для меня рассказы — плоды моего напряженного труда, что я написал за многие годы. Я их берег как зеницу ока, как чистое благородное золото. Они святость слова, плоды моей творческой школы, сгусток, боль, страдания, муки и радость сердца моего. Здесь есть и научное объяснение, и предисловие и послесловие. Я хочу, чтобы эту книгу получили на руки все читатели регионов, которые жаждут получить ее, как и все, написанное мной. Пожалуйста, издайте ее по госзаказу отдельной книгой. Не жалей благодеяния своему старшему брату-писателю. Пусть тобой будет доволен Аллах! И если благо не будет от меня, то оно будет тебе от благодарных потомков, ценящих живое творческое слово, дорогой!

Главный специалист, которого в Доме Правительства боялись как огня, нахохлился как филин и надолго замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина.

— Дядя, скажите, разве бывает живое или мертвое слово?

Асылмурату стало не по себе от этого вопроса. Ох, совсем не такой вопрос он ожидал от Главного специалиста.

— Почему не быть. Если художественным языком, со всем многоцветием описать окружающую жизнь, то слово живо. Оно как сама изменяющаяся жизнь передаст нам все перипетия и человеческой души и окружающего мира. Если же оно применяется в обыденной жизни для повседневного диалога, в устной, простой форме, то оно мертво. Как и сейчас, дорогой, — сказал благодушно и тепло Асылмурат. Сказал и пожалел после, не заметив, как наступил на больное место собеседника. Так как Главный специалист Правительства иронично хмыкнул и покачал головой. На его губах заиграла ехидная улыбка.

— Тогда что, дорогой аксакал, наш разговор состоит из мертвых, обычных слов, не имеющих значения, что ли?

— В литературе это называют разговорным диалогом. Без этого в жизни не бывает, конечно. В обыденной действительности, чтобы понять друг друга, применяются местоимения, причастия, междометия, обращения. А вот значимая мысль, содержательный рассказ расцветет только при описательном, красочном, художественном языке, богатом на живые слова.

— Тогда получается наши разговоры, которые мы издавна вели с вами, аксакал, были так себе обычными местоимениями… междометиями… причастиями, которые оказались чем-то незаметным, мало значительным, что ли?

Асылмурат перестал понимать Главного специалиста Правительства. Покачал головой. Главный специалист ехидно и иронично произнес:

— Для меня все что напечатано — книга. Все те, кто пишет книгу — писатели. В наши дни какой-то пенсионер написал воспоминания, такой-то аким напечатал путевые заметки, нефтяник написал историю добычи нефти, историк написал про родословную своих предков — все это для меня не солома, а печатный труд, в которую человек вложил немало пота. К примеру, я сам заканчиваю большую, объемную монографию про мудрую, дальновидную политику Министерства экологии и защиты окружающей среды. Скоро оно выйдет отдельной книгой. Что, по-вашему, все кардинальные дела, которые проводит Премьер-министр — это всего лишь обычные повседневные рассказы, написанные мертвыми словами, что ли? Как вы думаете?

— Дорогой, не берите, пожалуйста, близко к сердцу. То, что ты пишешь — это политическое обозрение, докторская диссертация, которую ты хочешь защитить. Это, конечно же, не литература, не искусство, это всего лишь повседневная деятельность каждого, кто стремится простыми, обычными словами создать что-либо существенное.

— Идите! — он резко обернулся, — На краю города недавно открылась издательства “Сонар”. Там директором работает молодая девушка. Рукопись сдайте ей, я позвоню!

— Решите вопрос с госзаказом. Я и сам могу найти спонсора, при помощи которого напечатаю книгу. Если же она выйдет по госзаказу, Тогда распространится по всем областным библиотекам и попадут в руки читателей. С такой надеждой я и пришел к вам.

— Посмотрим, поговорим, — сказал Турар и, сделав вид человека, все сказавшего окончательно, сел на свое место. Быстро повернувшись к телефону, стал с кем-то разговаривать. Асылмурат, взяв папку, поторопился выйти из комнаты. Вышел на улицу. То радужное настроение, которое было утром до прихода сюда, развеялось как дым.

Он вспомнил слова Главного специалиста, что для него все, что напечатано — книга, все, кто пишет книги — писатели. Что за слова! Что за чушь! Идти в этот “Сонар” или не идти, поколебался он немного, прохаживаясь по улице, на холодном пронизывающим ветру. Или пойти домой, да лечь отдохнуть, да хорошенько подумать. Пока ходил да думал, от холода ногу свело судорогой. Завтра. Нет, не завтра… через три дня Асылмурат, взяв рукопись, положив ее в большую, объемистую папку, тщательно, парадно одевшись, направился в издательство “Сонар”. Долго расспрашивая у прохожих, проезжая на автомобиле по узким улочкам с трудом, еле-еле нашел это издательство.

Оно оказалось маленьким домом возле Шанхайского базара. Чтобы не упало, в разных местах к стенам подперли бревна. На одной из стен он прочитал объявление “Дом продается”. “И это одно из издательств, переживающих не лучшие времена”, — подумал он и, со скрипом открыв дверь, согнувшись вдвое, вошел в коридор. Было темно. Щупая стены, нашел дверь и вошел в приемную. На двери кабинета золотыми буквами было написано “Директор”. Девушка-секретарь встала и, открыв дверь, впустила вовнутрь кабинета. Он, не привыкший к полумраку, слегка замешкался, войдя. Затем глаза его привыкли к этому свету, и он отчетливо увидел.

В комнате, за большим столом, на вращающимся кресле, сидела симпатичная смуглая девушка с блестящими зовущими глазами. Она встала и вежливо поздоровалась. Асылмурат подумал про себя: “Это и есть, наверное, та молодая девица, про которую говорил Главный специалист Правительства”. Сел на предложенный стул. Только начал говорить о деле, «Знаю, — сказала девушка, — Главный специалист, дядя Турар, позвонил мне по телефону».

— Если знаешь, то я есть дядя Асылмурат, который написал много книг и объявлен в эти дни классиком литературы. Вот эта рукопись, которую я принес, — только начал было рассказывать и, о Боже… симпатичная девица поднялась со стула, взяла стул, поставила рядом с ним, и села возле него, касаясь коленами его колен. Ее колени при этом оголились, как безволосая голова младенца. Джинсовая юбка затрещала, грозя вот-вот порваться. Через вырез платья засверкали алмазом и как магнит притянули взор Асылмурата две больших холмика ее пышных тугих грудей. Он с трудом отвел взор, раскрыл папку и вытащил из нее объемистую рукопись. Разложил по столу. Его колени коснулись голых коленей девицы. От ее плотно сбитого тела повеяло жаром пустыни.

У Асылмурата самого была горячая кровь, резус отрицательный первой группы. Зимой в лютые морозы его ладони так пылали жаром, что он не надевал перчаток, засунув руки в карманы. То, что девица села рядом с ним, возбудило в нем воспоминания молодости. Кровь закипела горячей волной, доселе дремавшее в душе и в теле чувственное возбуждение подняло голову, как стоголовый дракон.

— Как тебя зовут, милая?

— Айнагуль, дядюшка!

Слово “Дядюшка” девица произнесла мягко, плавно, почти нежно, без дрожания в голосе. Девица взяла рукопись и стала бегло читать, переворачивая страницы. Иногда между чтением страниц еле слышно произносила восхищенно “Дядюшка”. У Асылмурата поднялось давление, кровь прилило к голове, уши заложило, от волнения пот выступил на лбу, — наверное, в этой темной обители, отраде дьявола соткало перед писателем свою завлекающую сеть, чтобы я попался в нее, — подумал он, — и что это за сила, которая подняла мое давление, вывела из равновесия, и так тянет, как магнит, к себе!? Сон это или явь? Ведь это он, достигший пожилого возраста, ставший хозяином большого очага, имеющий шестерых любимых внуков, написавших множество книг, достигший большого почета и авторитета. Стал похожим на человека, поднявшегося на вершину горы, достигнув преклонных лет и стал подобен на умудренного, набравшего богатый жизненный опыт старца… И вдруг вот он, этот старец, сидит в этой полутемной комнате рядом с пышнотелой девицей с блестящими зовущими глазами. Сидит плечом к плечу, колено к колену, наедине, и она рассматривает его рукопись. Да что это такое? Это же похоже на деятельность безумца.

Как говорят, куда ни пойдешь, могила Коркыта, пойдешь в Дом Правительства, там сидит Главный специалист, давший волю своему гневу и твердо убежденный, что все напечатанное на бумаге — книга, а все, кто пишут книги — писатели. А придешь в этот неказистый маленький домик, тебя встречает пышнотелая девица, с горячим, знатным телом, с блестящими зовущими глазами и окружает своей поистине дьявольской силой со всех сторон. Наверное, это и есть начало конца, когда ноги становятся головой, а голова — ногой! Что за времена, о Боже, что за нравы!

— Дядюшка, — сказала тут девица, широко раскрыв глаза, похожие на большие шарообразные зеркала, — вы о чем-то задумались. Рукопись мне понравилась, я ее в течение месяца выпущу в хорошо иллюстрированном, украшенном виде, с хорошим дизайном. Только нужно поискать 2-3 миллиона тенге.

Асылмурат вздрогнул и обеспокоено сказал:

— У меня же нет таких денег. Я пришел издалека в надежде получить госзаказ, чтобы эта книга была напечатана и отправлена во все регионы страны. Я не собираюсь ни перед кем торговать своим авторитетом, прося толстосумов стать моим спонсором.

— Дядюшка, — сказала Айнагуль, еще шире раскрыв завлекательные глаза, приблизив к его лицу свое миловидное лицо и покусывая слегка соблазнительные вишневые губы, — вам никто не говорит, чтобы вы искали денежные средства. Ваша слава и известность — это уже огромные деньги. В какой офис не зайдешь, перед вашим именем широко распахнутся двери. Стоит только произнести “Асылмурат”, как все тут же будут выкладывать деньги на стол! Сохраните терпение!

Асылмурат почувствовал, как жар горячего тела девицы проник ему в сердце, и вожделение само собой стало медленно подниматься. Ему захотелось тут же встать и уйти. Но увы, не смог подняться, хотя и сделал несколько попыток.

— Я сама напишу спонсору о вашем поистине золотом томе. Сама пойду по тем компаниям и фирмам, у которых есть немалые денежные средства и которые смогут профинансировать напечатание вашей книги. Дядюшка, я сама побегаю от вашего имени. И не дам вам устать. Вы только доверьтесь мне!

Асылмурат ужаснулся. Быстро пришел в себя, очнувшись как бы от наваждения.

— Тогда что? … Его имя будет напечатано в заголовке служебного письма… так-так … если не хотите, чтобы умерло художественное слово классика — тогда подумайте, протяните руку помощи, что ли … и если она станет с таким письмом ходить по разным организациям, стуча в дверь с такой просьбой — разве не будет он похожим на нищего с протянутой рукой. Разве это его дело, дожившего до таких лет? О Боже, сохрани меня! О, пусть не выйдет эта книга, пусть мои глаза не видят ее, о пусть мое творческое слово гниет где-нибудь в закоулке книжного склада! … Разве это тот удел, который я хотел иметь! Разве этого позора я хотел видеть, дожив до преклонных лет!

Асылмурат хочет уйти и не может, словно какая-та сила пригвоздила его к стулу. Девица Айнагуль заказала чай с сахаром. Заполнила стол жентом, куртом, баурсаками, как джин из “Тысячи одной ночи”, принесший дастархан. Асылмурат почувствовал легкий голод. Отведал несколько чайных ложек мягко, хорошо толченного, мелкого жента, положил сахар в чай и выпил одну пиалу чая, заправленного сливками. Душа его рванулась туда-сюда, закачавшись, как качается парусное судно на бушующих волнах моря. В глазах потемнело.

Пышные, мягкие груди девицы, как спелые половинки дыни, разрезанной пополам, видные через разрез платья, так заманчиво, так притягательно, так близко, ох как близко, манили взор, что у него закружилась голова, и сердце бешено застучало. До его носа дошел теплый аромат ее грудей, что был сравним только с тонким ароматом дорогих французских духов. Его тело то загоралось, то охлаждалась, и вожделение вспыхнуло как смерч в пустыне, неистовый и мощный.

Никогда еще в этом почтенном возрасте он так не загорался от близости с женщиной, так не кипела кровь в жилах. Он обреченно подумал: «Как бы эти глаза, обещающие радость и наслаждение, ее приветливые, теплые слова не сбили бы его с праведного пути и не привели к грехопадению!» На улице загремел гром. Только недавно, когда он шел сюда, на улице было, так ясно, небо синее без единого облачка. Подумал, что наверное сильный порывистый ветер, налетел как старая ведьма и нагнал растрепанные тучи. Асылмурат посмотрел на дверь. Во рту у него пересохло, как пересыхают потрескавшиеся губы, когда долго идешь по раскаленной пустыне. Он посидел, посидел и стал собирать рукопись. Его движения были радостными, как будто он получил заряд позитивной энергий. И тут девица-издатель, испуганно издав умоляющий возглас: «Дядю… шка, постойте!» — рванулась к нему. Мягкий, дрожащий, очень приятный на слух звук ее голоса проник в самую глубину его растревоженного сердца. «Наверное, она отродье дьявола, — подумал Асылмурат, — если бы не была помощницей сатаны, то не свела бы его так с ума!? Говорит, что использую ваше имя, как уважаемое, авторитетное и известное в стране, и добуду значительную сумму для издательства. Говорит, что хочет употребить в дело святость и значимость живого слова. Радуется, что услышала свое имя Айнагуль из уст классика литературы, не думая и не ожидая услышать.

— Я возьму вашу рукопись, прочитаю за одну ночь и вечером следующего дня отдам на станок для печатания, дядюшка. Пожалуйста, дядюшка!

Бедовая девица тут же быстро стала собирать страницы рукописи, собрав, положила в картонную коробку и стала крест-накрест перевязывать коробку тонкой веревочкой. Движения ее были стремительными, не уследишь глазами. От усердия, да от волнения на ее щеках заиграл алый румянец. Пухленькие губки слегка подрагивали. Перевязанную коробку тут же вложила в один из ящичков стола. Захлопнула с треском, поднялась и обернулась. Ах, эти шарообразные глаза девицы! Как они похожи на глубокое, бездонное озеро. Чего только не было в этом прекрасном озере: и жар молодости… и игра чувств… и приятная шутка… и хорошие привлекательные манеры… и буря чувств, что, перехлынув через край, расплескала озеро по берегам. В широко открытых глазах заблестели капельки слез. Он не заметил, как с его губ сорвалось: «Согласен». Асылмурат, как внезапно проснувшийся человек, пошел к двери. Айнагуль обошла стол и своими горячими ладонями схватила его за руку. Пошла вместе к двери. Асылмурат почувствовал, что если сейчас, сию же минуту, он не уйдет, то знакомое ему чувство вожделения ввергнет его в свою липкую паутину и обволочёт с головы до ног, не давая и шагу ступить. В страшном смятении он позабыл про плюшевую кепку, его авторучка упала под стол. Он с силой рванул ручку двери и… не мог открыть, как ни судорожно дергал. Бедовая девица подошла следом, и слегка хихикнув, нагнулась и повернула ключ в замке. Неизвестно, когда она успела закрыть дверь изнутри. Заблестев горящими глазами, приблизив пухлые губы, протяжно, утомленно сказала: «Эта дверь открывается наружу, зря вы дергаете ее внутрь», — сказала и открыла. Асылмурат споткнулся о порог. Девушка-секретарь, недавно встретившая его, куда-то исчезла.

— А теперь до свидания! — сказал было он, обернувшись, как почувствовал на щеке горячий поцелуй девицы с блестящими глазами. Асылмурат покачнулся, закрыл глаза, чтобы не видеть эти дьявольские глаза, боясь упасть в их глубину.

Он смутно помнил, как вышел из неказистого дома… как, вернувшись, взял кепку… как закружилась голова… как еле-еле нашел свой автомобиль. Осталось только, как нажав до упора газ автомобиля, объехав шанхайский базар, поехал на запад. Блуждал по улицам и только после обеда еле нашел улицу, ведущую к дому. И только тогда вдохнул, взявшись за сердце и медленно успокаиваясь.

Назавтра, рано утром, очень торопясь, приехал в издательство “Сонар”. Со скрипом открыв сломанную дверь, вошел в кабинет директора. Увидев девицу Айнагуль с пышными грудями, что похожи были на спелые, сладкие дыни сорта Айголек. Ему сразу захотелось вкусить и поесть хоть один кусочек этой дыни. Айголек с детства был его самым любимым плодом. И пока разобрался, что к чему, в полутемной комнате свершилось то, что неизбежно должно было свершиться.

После этого случая мир изменился.

Асылмурат перестал писать. Сколько бы дней не думал, сколько ночей не переживал, сколько бы ни раздумывал, но на ум не приходили живые, художественные, творческие слова… Мысли терялись,… расплывались… слова беднели, мельчали. Многоузорное так очаровывающее доселе вдохновение покинуло душу. Он превратился в серого, простенького писаку, не умеющего написать что-либо лучше слов “иди туда, приди сюда, будет, сделают” характеризующее безжизненные серенькие, будничные статьи. То, то он писал с превеликим трудом, мучая душу, в сильных страданиях, газеты и журналы стали забывать печатать. Он почувствовал со страхом и болью, что святость слов, бывшее доселе в его сердце, улетела из груди безвозвратно.

…А некогда бедовая девица с зовущими, блестящими глазами, издатель, стала председательшей крупного холдинга. Сказочно разбогатела, ее везде сопровождает охрана, а помощники услужливо раскрывают двери шикарного автомобиля и стеклянные двери массивного здания холдинга. Об этом он случайно узнал от знакомых.

---