Неизчезающий след

(Естеліктер)

25.10.1932

ПРОЩАНИЕ

Было ясное утро, обитатели улицы по привычке свободно текли на базар. Небо было голубое, на Казы-Курте дымчатые облака напоминали острова в открытом море.

Пробило десять часов утра. Я уже был в конторе.

— Как же, товарищ Момыш-улы! Правда, что тебя забирают от нас? – задумчиво обратился ко мне Дубовик, управляющий.

— Ho, Тимофей Терентьевич, — так мы величали его, — ведь об этом Вам давно известно. Я думаю, что Вы меня больше не задержите, дадите мне сегодня расчет. Все материалы я сдал вместе с заключениями. Я тороплюсь в Бурное, срок-то малый, совсем немного осталось.

— Ну что же, ничего не поделаешь, хотя нам теперь будет очень трудно работать. Я тебе очень благодарен, товарищ Момыш-улы.

— Да, мы все ему благодарны! — воскликнула Зинаида Михайловна, так звали бухгалтера (кучерявую, густоволосую, черноглазую, полную, симпатичную молодую женщину): — Так его жалко, он был единственным хорошим, скромным человеком в нашем коллективе, — улыбаясь, сказала она.

— Нельзя ли, Зинаида Михайловна, без комплиментов? — сухо возразил я.

— Баурджан! — она слегка покраснела: — Товарищ Момыш-улы! Я не опускаюсь до комплиментов. Ведь Вы же от нас уезжаете, разве Вы недостойны сочувствия? Пусть Тимофей Терентьевич скажет. Да, тут Тимофей Терентьевич считал, что я к Вам неравнодушна, а между прочим он сам жалеет Вас.

Я почувствовал жар на лице.

— Значит, Тимофей Терентьевич был прав, — шутливо сказал я. — Вы же сами признались, Зинаида Михайловна.

— Выходит, так — засмеялась она.

— Зинаида Михайловна, рассчитайте товарища Момыш-улы, — предложил Дубовик.

КАРИМ МЫНБАЕВ

Окончил мусульманскую школу в объеме медресе.

Жил один год у Сакена Сейфуллина (Гульбахрам приходится Кариму двоюродной сестрой).

— Сенен ақын да шықпайды, жазушы да шықпайды, — сказав так, Сакен устроил его в сельхозтехникум. Потом в СХА (сельхозакадемия).

В 1932-33 годах в Бурно-Октябрьском работал агрономом в экспериментальном совхозе «Таусагыз» (Каучуконос), потом в научно-исследовательском институте в Пулково под Ленинградом. В Ленинграде служил до снятия осады.

Был заместителем председателя Госплана, президентом Казахского филиала ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина).

В 1947 году погиб в авиационной катастрофе.

Карим наизусть знал многие стихотворения, афоризмы, поговорки. Цитировал и декламировал их в ходе беседы, кстати, именно к теме беседы, а не вообще. Видимо, это у него от отца. А русскую литературу знал относительно, наверное, это от сельхозакадемии.

Летом 1944 года я учился в ВАКГШ (высший академический курс Генерального штаба).

Карим готовился защищать докторскую диссертацию. Жил в гостинице «Москва». Карим написал арабской вязью. Я экспромтом перевел на русский (устно). Он тут же записал. Далее он продекламировал Абая, я перевел. Нора Павловна записала. Карим похвалил, она тоже была довольна.

ВНЕЗАПНОСТЬ!

Вчера, 29 октября 1944 года, в 20.00 Вера Павловна торжественно, словно совершала обряд, накрывала стол белой скатертью. Я недоумевал суеверным выражением ее лица и движениями рук.

Зашел Бек. Вдруг, не знаю, откуда, появились два бокала, наполненные коньяком, один из которых церемониально и торжественно был протянут мне со словами:

— Мы с Баурджаном пьем на бр... (какое-то немецкое слово, означающее братство).

Я был ошарашен. Бек обомлел. Мы с Верой Павловной стояли друг против друга. Она мне объяснила детали совершения этого обряда — акта клятвы. Акт свершился. Я был бесконечно счастлив и до предела зол. Первое чувство адресовалось Вере Павловне, второе — бедному Беку, отважно выдерживавшему мою жестокую грубость. Пришли другие гости — очень милые люди. Разъехались. Остался Бек. Он ушел в 15 минут первого. Вера Павловна просила меня остаться, так как мне далеко ехать, и я опоздал к трамваю. Мы с ней объяснялись в любви до 3-х часов ночи. Она говорила очень красиво и непосредственно. Я спал на диване. Чистота навеки вошла в наши взаимоотношения и наполнила мое сердце.

Боже мой! Я без оскорбления чувств моих потрясен до мозга костей.

P/S. Не любовницею лицемерной, с улыбкой кокетства ты ко мне подошла.

Не гений, богатство, а доброту привлекательную
ты во мне нашла.
Лощину боли в мускулах красоте
охмеляющей предпочла.
Как плоть в экстазе опыления,
лучом рассвета в мою биографию вошла.

КОГДА ЖЕ РАБОТАТЬ?

Почти целый день ехали на «виллисе». Рядом со мной сидел тучный полковник, огромного телосложения, со всеми внешними украинскими неуклюжестями — от взъерошенной головы до ног, величиною с крупные глинобитные кирпичи.

По дороге он мне рассказал, как он утверждал, быль, но скорее похожую на анекдот, случай со своей землячкой Марфой Остапьевной. В то время полковник работал агрономом в районе, поэтому и был, по его утверждению, сам очевидцем. Я не имею оснований не верить полковнику, по грому записываю услышанное в блокнот, зная, что будете гневаться на меня...

«Марфа, здоровая от природы, ломовая, простая женщина работяга, перевыполняла на всех колхозных работах все установленные нормы и вскоре была заслуженно удостоена звания и почета: «ударница», «стахановка», «знатная» и прочие приставки к фамилии. Разумеется, она имела трудодней больше всех, которые и были ей законно оплачены. Дело шло к зиме. Полевые работы подходили к концу. Марфу приняли в партию, назначили бригадиром, избрали членом правления колхоза, в президиум сельсовета, в пленум райкома и в прочие организации, в руководство, так как ее кандидатура как знатной колхозницы единодушно выдвигалась и утверждалась единогласно, без единого воздержавшегося. Все шло хорошо. Марфа аккуратно посещала все партсобрания, несколько раз и в президиумы избиралась, посещала заседания правления колхоза, президиума сельсовета, раза три съездила в район на заседания райсовета и в срок представляла в бухгалтерию колхоза все требуемые сведения по учету о своей бригаде.

Справлялась и с домашними обязанностями жены и матери, ухаживала за мужем и выхаживала детей.

Наступила весна, начались полевые работы, участились и заседания руководящих органов и организаций в связи с кампаниями: посевной, уборочной и т.д. Первое время Марфа без отказа ходила, куда ее приглашали, даже несколько раз по просьбе парторга высказывалась, выступала по существу повестки дня.

Однажды она пришла в бухгалтерию колхоза отмечать, кому сколько трудодней за минувший квартал начислено. Бухгалтер Филипп Иванович, старик в очках, посасывая козью ножку, во всех книгах аккуратно записал трудодни и подал бригадирше. Марфа с чувством исполненного долга перед своей бригадой пошла к себе домой накормить малышей. Муж тоже оказался дома. Супруги поделились, кто чем сегодня занимался. Тут она решила посмотреть на свою книжку. Посмотрев, замигала глазами, побледнела и растерянно обратилась к мужу:

— Фома, смотри, что мне написал Филипп Иванович, старый хрыч этакий, всего лишь 40 трудодней, а в прошлом году в это время у меня было 120, аж глазам своим не верю...

Фома успокоил жену, сказал, что, видимо, бухгалтер ошибся, и посоветовал с миром зайти к нему.

Марфа пришла в бухгалтерию уточнить это недоразумение. Иваныч объяснил ей, что все правильно записано по документам, никакой ошибки нет. Если у нее в этом году в три раза меньше, чем в прошлом, то ей, матушке, удивляться нечего, потому что она тогда-то была там, а тогда-то там: и начал перечислять все заседания, на коих присутствовала Марфа Остапьевна, а также добавил, что за них трудодни не пишутся.

У нее опустились руки от убедительных доводов Иваныча. Обида стала точить ее самолюбие. Стыдилась, что у нее трудодней меньше всех в бригаде. Разве она когда-нибудь хуже других работала и старалась? И до того переволновалась Марфа, что ночью не спала. Измученная бессонной ночью, утром, наспех накормив мужа и детей, пошла на работу, твердо решив больше не ходить ни на какие совещания и заседания.

И не ходила, всерьез взялась за работу, чтобы догнать других в трудоднях. Пропустила несколько раз заседания правления, насколько заседаний сельсовета и два раза отказалась поехать в район.

Товарищи возмутились ее поведением и поставили вопрос перед районом. На очередном заседании райсовета разобрали ее дело в присутствии самой Марфы Остапьевны и автора этого рассказа, районного агронома. Докладчиком по этому вопросу был инструктор, который специально ездил расследовать; он подробно доложил обстоятельства дела и в заключение, как вывод, сказал, что Марфа зазналась, что она не оправдала оказанное ей доверие, не по партийному поступила, и все это доказывал тем, что в этом году она не посетила столько-то заседаний и столько-то совещаний, самоустранилась от работы в руководстве и имеет мало трудодней. «Выходит, она ни там, ни здесь не работала», — закончил докладчик.

Марфа, потупив глаза, молча сидела и слушала других выступавших товарищей, которые один за другим указывали на ее ошибки и недостатки, критиковали.

Наконец председатель обратился к ней, не имеет ли она что-нибудь сказать в свое оправдание?

Марфа тяжело поднялась с места и дрожащим голосом начала объяснять, как это было. Тут ее начали перебивать репликами с мест. Она стала путаться в словах, признала себя виновной и, задыхаясь от комка в груди, жалобно произнесла:

— Что мне делать? Что мне делать?! В бригаде — я будь, в правлении — я будь, в сельсовете — я будь, и здесь — я будь, когда мне работать на поле и в хате?!

Мы все посмеялись. Полковник широко улыбнулся, вынул портсигар и закурил.

СТРАНИЦЫ О МАГОМЕТЕ

Жаримбета Хаджи (арабск. совершивший паломничество в Мекку для поклонения священной Каабе (Храм)), нашего сородича из ветви Уреке — сына нашего родоначальника Кулыя, я помню упитанным, с розовыми щеками, прямым, как столб, брызжущим здоровьем, высоким и плотным стариком. Его богатырскому телосложению, атлетической стройной фигуре, облаченной в светло-синий халат его белой, как воздушный пирог, чалме, наверченной на массивную голову, густой и красивой седой бороде, покрывшей могучую грудь, и его педантичности в вопросе гигиенического туалета явно завидовали все, кого мне приходилось встречать в обществе Хаджи. Прозвище Хаджи он получил, совершив паломничество к гробнице святого пророка Магомета в Медине и посетив святой храм мусульман в Мекке. Обладая феноменальной памятью, он из этого путешествия привез уйму впечатлений. В деталях запомнил все виденное, все услышанное им в пути от других, многочисленные трактаты из учения пророка Магомета, цитаты из Корана, толкование ряда суре этой священной книги в переводе на наш язык, изречений Магомета, не вошедших в Коран, жизнь и быт арабов, живущих вдоль пути паломников и населяющих эти священные города.

Свои путевые впечатления он рассказывал в живописно-увлекательной форме, потому его слушали охотно.

Первое, что он сделал по возвращении из Мекки, — дал торжественную клятву посвятить остаток своей жизни проповедям об учении Магомета среди грешных потомков, правоверных отцов наших, не совать свои руки в дела всего грешного мира, не вмешиваться в межродовые интриги, лидером которых он бывал прежде. «Мы все рабы Божии, грешные дети Адама и Евы. Пусть хоть один грех мой искупится той справедливостью, что я без пристрастия буду говорить о близких и дальних мне людях в ваших раздорах. Я стою на пороге могилы, моя единственная забота — это забота о спасении души моей». Эти слова были как бы предисловием всей его деятельности после возвращения из Мекки до самой его смерти.

Он ездил на белом карабаире, по земле ходил с посохом с блестящим острым наконечником, которым тыкал в сторону тех, чье поведение или слова он находил непристойными правоверному. Он, чуть возвышая голос и тыча своим посохом, говорил: «Типун тебе на язык, греховодец, немедленно кайся, негодный», - и отставал от виновного лишь тогда, когда тот искренно или лицемерно произносил слова покаяния.

Хаджи после еды прополаскивал рот водой, чистил свои крупные, ровные, белые зубы какой-то палочкой, привезенной им из Аравии, и называл свою зубочистку «мусиуак», а посох свой «асай-мусай». Ел он весьма умеренно, неодобрительно глядя на прожорливых людей, жадно и аппетитно глотающих вкусные бесбармаки или баурсаки или залпом выпивающих пиалу за пиалой прохладительный кумыс; в тоне просьбы напоминал тысячу раз им сказанные прежде слова:

— О, грешные мои сородичи, не забывайте слова нашего пророка: «Воздержанным — здоровье воздам», «Не умерщвляйте своих сердец излишней пищей и питьем».

Эти назойливые требования Жаримбета, видимо, приходились не по духу многим, и наши аульные обжоры избегали общества Хаджи во время еды, но с удовольствием шли на его беседы-проповеди, так как Жаримбет владел красноречием и в своих рассказах увлекательно сочетал и комбинировал свои путевые впечатления с пересказами из положений Корана, что они наполнялись фольклорной сочностью и становились простыми и ясными для восприятия. Поэтому его слова запоминались многими легко и пересказывались там, где сам Жаримбет отсутствовал. Нас, детей, всегда гнали от таких серьезных бесед, но мы иногда ухитрялись пристроиться где-нибудь с краешка юрты, стараясь быть незамеченными взрослыми. Но ругань заметившего нас взрослого заставляла Жаримбета прерывать свои рассказы; как бы заступаясь за нас, детей, он говорил:

— Пусть слушают, пусть слушают слова пророка. Пусть читают молитву по нас, когда вырастут.

Мне много раз приходилось слушать Хаджи, но мой детский ум запоминал лишь те места из его рассказов, в которых речь шла о безлюдной пустыне, о путниках на высокогорных верблюдах, о палящем солнце, об арабах в белой чалме и в коротких трусиках, ведущих верблюдов на поводу, об оазисах и о путниках, ничком припавших к воде...

Жаримбет подарил моему отцу большую пожелтевшую книгу в кожаном переплете и одну золотую монету с изображением турецкого султана. Книгу в нашей семье называли «Кара китап» — черная книга, исходя из ее темного переплета, а монету — «османи алтын», как назвал ее сам Жаримбет, передавая моему отцу.

Передавая книгу, Жаримбет говорил моему отцу:

— Вот, Момыш, ты самый грамотный из нашего рода. Я купил книгу у нашего проводника. Здесь все написано о святом нашем пророке, читай ее своим грешным собратьям, чтобы они знали о своем роке и были верными нашей святой вере.

Книгу, страница за страницей, отец читал нам по вечерам и требовал от меня, чтобы я запоминал содержание прочитанного, и перед тем, как читать следующую главу, в очередной вечер он устраивал мне экзамен по прочитанной накануне части. В книге содержалось жизнеописание пророка Магомета. Мне особенно трудно было запомнить обобщающие понятия, тем более что она была написана на чагатайском языке. Правда, отец переводил многие места нам и сам почти выучил наизусть всю книгу, но от этого мне было не легче. Я старался запоминать, в уме повторял некоторые абзацы и, запутавшись в мыслях, засыпал. Этот непосильный труд так обременял меня, что я, наконец, под разными предлогами стал симулировать, избегая очередного экзамена. Как я это ни скрывал, но все же окружающие заметили, что я избегаю их общества, как только взгляд отца падает на книгу, и я, юркнув, смываюсь в соседнюю юрту...

Вредная Алиманна быстро запоминала прочитанное отцом и, когда я, запутавшись, бормотал невпопад, вскакивала с места и скороговоркой повторяла все дословно и дразнила меня, говоря:

— Вот я девочка, а все-таки лучше тебя знаю, — и, высунув язык, прищурив глаза, со злостью добавляла: — А ты пустоголовый мальчик.

Оскорбленный и от злости на самого себя я кидался драться. Отец разнимал нас, сделав нам внушение, и клал книгу на место.

В отсутствие отца Алиманна доводила меня до слез, и когда я бросался в драку, она, юркнув куда-нибудь в укрытие, продолжала меня дразнить оттуда. Подражая отцу, она задавала мне вопросы и унылым голосочком невпопад отвечала, изображая меня. Наша вражда из-за биографии Магомета кончилась тем, что я однажды, воспользовавшись отсутствием взрослых, заманил ее в скотскую и запер на замок, где продержал до самого вечера голодной, несмотря на ее душераздирающие вопли.

А книгу отец все же настоятельно заставлял изучать на слух. Вот ее содержание.

Да, прежде всего я вам должен кратко рассказать о том, кто такой был Магомет.

Пророк Магомет, прежде всего, личность историческая, а не легендарная, как другие пророки. Он — основоположник мусульманской религии, ислама, которую, по данным энциклопедии, в наше время исповедует около четырех сот миллионов людей. Магомет родился в Аравии в 570 году по Рождеству Христову. По некоторым источникам, он был сыном небогатых родителей и в молодости, рано оставшись сиротою, много лет был пастухом. Как всякий пастух, он все свои юные годы провел в пустыне. Скот, который он пас, не мешал ему предаваться разным размышлениям, завершившимся, наконец, его думами о Боге.

Арабы его времени были идолопоклонниками и верили многим Богам, исполняли много противоречивых обрядов, приносили Богам жертвы, вплоть до человеческих, чтобы угодить этим многочисленным Богам.

На сороковом году от роду Магомет объявил себя посланником неба, которому поручено разрушать ложную и проповедовать истинную веру на земле. Он начал проповедовать новую веру ислам, выдавая свои слова за слова Бога, переданные ему для распространения среди людей.

Сущность веры Магомета состояла в том, что есть один истинный Бог, один над всеми народами, поэтому не следует кланяться многим Богам; Бог милосерден и праведен; судьба каждого человека зависит от него самого: если он не исполняет закон Божий, то будет наказан, попадет в ад. Все земное проходит и исчезает, только один Бог существует вечно; без веры в Бога, исполнения его законов не может быть истинной жизни. Люби Бога молитвою, люби ближних состраданием к их невзгодам, в помощи и прощении. Старайся не быть рабом своих страстей. Служи не телу, а духу. Не употребляй возбуждающих напитков и много пищи — они отравляют и развращают тебя. Каждый должен проводить жизнь в труде. Ад скрыт за наслаждениями, а рай за трудом и сознанием необходимости лишений и терпеливого переживая всех трудностей.

Магомет признавал всех ему предшествовавших пророков, но не хотел признавать и исключал всякую возможность появления после него еще другого пророка. Он объявил себя последним пророком, его учение, говорил он, исчерпывает всю истину, и в будущем Бог не пришлет другого пророка человечеству.

Из своих предшественников он особенно чтил Моисея (Муса пайгамбар) как единственного из всех пророков, воочию увидевшего или разговаривавшего с Богом, и Иисуса (Иса пайгамбар) как сына Божьего. Он считал, что иудеи и христиане исказили учение своих пророков и стоят на неверном пути, потому он, проповедуя отрицание войны и насилия в делах общественных и материальных, допускал в последний период своей жизни военные действия в делах веры, силою приведя буддистов и христиан в свою новую веру, применяя вместо убеждения принуждение, тем самым противореча своему высказыванию в начальном периоде проповедования, что «право распоряжаться жизнью или смертью людей принадлежит только одному Богу». Это вполне объяснимо ростом самого Магомета от проповедника до государственного деятеля и, наконец, в полководца; последовательность его политики заключалась в том, чтобы набрать достаточных сил убеждением, накопить сильную группировку, а потом уверенно наступать на своего противника и добиться его признания силою. Правда, он шел войной только на тех, кто упорно сопротивлялся его проповедническим и дипломатическим усилиям, которые он искусно применял. И этим, как это часто бывало в нашу эру, он оправдывал те многочисленные войны, которые он вел за свой век. Удивляюсь скромности наших историков: что их удерживает от того, чтобы-назвать Магомета также основоположником миссионерства всех времен?

Таковы, мой друг, некоторые выводы из экскурса по страницам черной книги, содержание которой заставляли меня знать наизусть и распространять среди грешных моих соплеменников.

Теперь несколько слов о некоторых деталях этой книги. Подчеркиваю, именно о некоторых деталях, так как невозможно мне пересказать полное содержание этой толстущей, давно исчезнувшей из нашего семейного архива, книги, написанной рукой старательного каллиграфа 18-го, а быть может, 17 века. Они следующие.

Магомет, как я уже сказал, был личностью исторической, но, объявив, вернее, провозгласив себя пророком, мне кажется, он во многом выиграл и многое проиграл. В чем же его проигрыш?

Ганнибал, Александр Македонский, Чингисхан, Тимур, Наполеон провели гораздо меньше войн, чем Магомет, но вошли в историю, как полководцы. И мы изучаем их жизнеописание и военное искусство по истории. Но когда обращаемся к личности Магомета, одно слово «пророк» отбрасывает и его самого, и его учение в мир легенды. Это слово «пророк» скрывает от нас реально жившего человека, мыслителя своего времени, который прибег к помощи религии для осуществления собственных идей: он пропагандировал скромность, воздержание, трудолюбие, любовь к ближнему, сострадание и память. Человек сам творец своей славы и позора... Правда, Магомет сам не соблюдал ни одну из них, как вы увидите из последующих строк. Он был полон противоречий.

Повторяю, Магомет — личность вполне историческая, но его зачатие легендарное.

Отец Магомета Абдалла был женат на дочери Вагиба Амине.

Однажды, когда Абдалла возвращался с охоты, в пути его встретил еврей и передал ему приглашение своей госпожи удостоить честью ее общество, разделить с нею вкусные блюда и прохладительные напитки за ее дастарханом.

Проголодавшийся и томимый жаждой Абдалла, сын Абд-Аль-Моталиба, знатного араба из племени корейшитов, принял предложение гостеприимной госпожи. Он был принят в доме с большим почетом и окружен вниманием. Женщина, пригласившая его, оказалась дочерью знатного и богатого человека. Она слыла по всей стране своей красотою и умом. Абдалла был удивлен, что красавица, вопреки обычаю, приняла его в своем покое и с открытым лицом, желая быть с ним наедине, сама прислуживала Абдалле, отослав служанок.

В конце трапезы и приятной беседы девушка высказала свое желание стать его женой. Абдалла спросил у нее разрешения ответить ей после того, как посоветуется с Аминой, как она будет смотреть на их брак. Она разрешила и отпустила его.

Амина дала свое согласие на брак Абдаллы с дочерью еврея, оставляя за собою право старшей жены.

Абдалла на следующий день приехал к дочери еврея и протянул ей свои руки в знак согласия на ее предложение. Она отвергла его руку и сказала, что она за него замуж теперь не выйдет. Удивленный неожиданным ее отказом, Абдалла спросил о причине: что произошло за ночь, что побудило ее раздумать и отказаться от своего первоначального намерения?

— Вот что, — ответила она ему, — ты сегодня не такой, как вчера. Ты сегодня, за ночь, лишился того, ради чего я хотела выйти замуж за тебя. — И она ему рассказала, что в мудрых книгах нашла предсказание о том, что в этом году должен родиться посланник Бога — последний пророк, через которого Бог установит на земле истинную веру. В этих книгах было сказано, что предвестником зачатия нового пророка будет маленькое белое облако, которое появится над головой его будущего отца, пока он не подарит свой плод в материнскую утробу. «Вчера я, не зная тебя, увидела облако на небе, и оно сопровождало тебя весь день. Я послала за тобой, чтобы стать матерью нового пророка. Но ты отдал его своей жене...» - сказала красавица-еврейка.

При рождении Магомета весь внешний мир пришел в движение: храм неверных сгорел в мгновение, башни домов неверных обрушились, озеро, откуда неверные брали воду, пересохло, цари неверных в эту ночь видели кошмарные сны и с криками вскакивали со своих постелей. Так Бог оповещал мир о рождении нового пророка.

Дед Магомета Абд-Аль-Моталиб, придя посмотреть на своего внука, с удивлением заметил, что Магомет родился обрезанным и с синей нашлепкой на спине. Тут же Жаримбет вставлял свои комментарии, разъясняя своим слушателям, что отсюда и пошло у правоверных обрезание мальчиков, и что дети наши рождаются с синяками на спине. Добавлю от себя, что эти синяки у новорожденных в медицине носят название «монгольские пятна», так что они присущи не только правоверным мусульманам, но и многим буддистам.

Магомета отдали кормилице Галиме, бедной женщине, у которой единственным из животных был один чесоточный верблюд с разбитыми ногами. Когда она с младенцем села на верблюда, он тронулся с места, не прихрамывая, и чесотка исчезла... С первого дня, как Галима стала кормить Магомета, к ней в дом лились счастье за счастьем, благополучие за благополучием...

Однажды Галима отпустила Магомета поиграть с детьми, потом она опомнилась, и кинулась за ребенком и к ужасу своему увидела, как двое в ослепительно белых халатах вскрывали грудь ребенка и его вынутые внутренности омывали чистой водой. Галима, увидев это, лишилась сознания. Эти люди в белых халатах были ангелами, посланными Богом, чтобы очистить желудок и сердце Магомета... Галима, перепуганная этим происшествием (хотя она на теле не нашла никакого следа шва), привезла Магомета к его родителям.

Шести лет от роду Магомет лишился своих отца и матери, и дед Абд-Аль-Моталиб взял его на свое попечение. Через три года умер и старец. Тогда его принял к себе дядя Абу-Талиб. Абу-Талиб однажды взял Магомета с собой, в караван торговцев, возивших добро в Египет. На одной из остановок в караване побывал какой-то араб, который заметил в лике Магомета печать пророка и, отозвав Абу-Талиба в сторону, посоветовал ему не выпускать Магомета из виду и ограждать его от покушения евреев, среди которых много мудрецов, могущих заметить, как и он, жребий Магомета, и которые могут совершить злодеяние. Как ни старался Абу-Талиб ограждать своего племянника, все же Магомет был распознан евреями при следующих обстоятельствах.

Распродав свои товары, спутники Магомета шли по кузнечному ряду. Магомет остановился у самой наковальни, на которой молотобойцы обрабатывали только что вытащенный из печи раскаленный докрасна кусок железа, от которого при попеременных ударах молотобойцев искры брызгами разлетались во все стороны.

— Эй, юнец, отойди, обожжешься, — предупредил Магомета кузнец, но тот не отошел, а молотобойцы опускали молоты на раскаленный кусок, искры обдавали Магомета и гасли, не доходя до его тела на расстояние, равное толщине волоса. Кузнец, перепугавшись, что юноша получил ожог, бросился к нему в помощь, но тут его остановил раввин, говоря ему:

— Не видишь, что огонь гаснет от дыхания его тела, — и бросил клич своим собратьям, призывая их схватить Магомета. Тут содрогнулась земля, повалив с ног всех неверных, потухли огни, закачался весь город, и Магомет и его спутники, воспользовавшись этим, благополучно вышли из города неверных...

До двадцати пяти лет Магомет пас скот в пустыне, беседуя с послами Бога — ангелами.

Подгоняемый нуждою, Абу-Талиб отдал Магомета в приказчики к богатой вдове Хадише (в арабских источниках: Кадижда). Он объездил много стран и всегда возвращался благополучно, исправно выполняя все поручения своей хозяйки. Их взаимоотношения кончились тем, что Хадиша предложила Магомету свою руку, хотя ей было сорок лет. Хадиша родила от Магомета трех или четырех сыновей и четыре дочери. Сыновья его все умерли, а дочери впоследствии вышли замуж за шариаров — четырех преданных соратников Магомета.

Магомет лично участвовал во многих войнах против неверных во имя новой веры, и было достаточно одного его взгляда на поле сражения, чтобы противник, потерпев поражение, обратился в бегство. Но он это делал редко, и то по велению Божьему, когда сражающимся мусульманам приходилось очень туго... Бог ему часто помогал, посылая в его распоряжение ангелов в качестве воинов, которые в облике людей сражались с противником Магомета...

В книге рассказывалось о подробностях из биографии Магомета, включая некоторые детали его личной жизни, что он был женат пятнадцать раз, что его любимой женой была Айша, что он на одной из своих жен женился, когда ей было семь лет, и открыл ей подол, когда ей исполнилось девять лет, что он ел умеренно, скромно одевался, не употреблял возбуждающие напитки, помогал бедным, был весьма выдержанным и вежливым...

Приводились многие его высказывания, не вошедшие в Коран. Вот важнейшие из них.

«Говорите истину, хотя она будет горькой и неприятной для людей. Никто не пил лучшего напитка, как человек, проглотивший гневное слово во имя Бога.

Не злословь ни о ком. И если кто-нибудь злословит о тебе и выставляет твои пороки, какие он видит в тебе, не разоблачай пороков, какие ты видишь в нем.

Делайте всем людям то, что вы желали бы, чтобы вам делали люди, и не делайте другим того, чего вы не желали бы себе.

Действия будут судимы по намерениям.

Бог любит людей, добывающих себе пропитание трудом.

Отдавай работнику плату, прежде чем высохнет его пот.

Самая святая война та, в которой человек побеждает самого себя.

Ученый тот, кто исполняет то, что он знает.

Знание терпит ущерб, когда его забывают, но оно теряется, когда его сообщают недостойному.

Захватывающий одному себе то, чем должны пользоваться все люди, — грешник и нарушитель закона.

Наиболее почитаем у Бога тот, кто прощает обидчику, находящемуся в его власти».

Бесспорно, что проповедь этих идей, призыв людей к скромности, воздержанию, трудолюбию, помощи своим братьям, справедливым поступкам были основными причинами столь быстрого распространения новой веры среди арабов за такое короткое время (10—15 лет со дня, как Магомет объявил себя пророком). Провозглашенные Магометом права человека среди арабских племен, по всей вероятности, были идеальными в условиях жестоких междоусобных войн и рабства.

Проповеди Магомета о том, что все люди равны перед Богом, что принявших его веру на том свете ожидает блаженство в раю, что мусульманин не имеет право убивать мусульманина, что мусульманин должен быть смиренным, почтительным и негордым, что ни один человек не имеет право угнетать другого, что верующий должен тянуться к истине, чуждаться лжи, что каждый должен удерживать себя от зла и творить только добрые дела, были, видимо, по тому времени идеальной мечтой человека. Магомет не отменял ни рабства, ни многоженства, но советовал быть к рабам снисходительными, почитать их человеческие достоинства и заботиться о них после своих детей. В отношении женщин он говорил, что «женщина — вторая половина мужчины», что не следует обижать их, «смотреть на жену с желанием собрать плоды...», не оставлять женщин без покровительства и помощи.

Бог, слова которого он передавал людям, для него был авторитетом, и он сам, видимо, истинно верил, что Бог существует, что тот милостив и праведен, и считал, что он постиг Бога своим разумом, ибо неоднократно утверждал, что «Бог ничего не создал лучше разума, ничего более совершенного и прекрасного; блага, какие он дает людям, он дает ради него; от разума же и происходит понимание Бога».

Рай был для него средством вознаграждения на вечность за всякие добрые дела, совершаемые людьми. В высказываниях самого Магомета - это вечное блаженство и покой. Характерно, что он в описании рая, как Божьего царства, использовал, кроме правовых особенностей арабов, и их климатические и нравственные особенности; обещанные им райские утехи описаны предельно яркими красками и представляют наслаждения, столь заманчивые для жителей огненной пустыни, опаляемой солнцем, где прохладительные истоки воды, приятная прохлада садов и зелени, обилие фруктов являются почти несбыточной мечтой человека и верхом всякого земного наслаждения. Вот и Магомет эти наслаждения обещал своим верующим на том свете, в Божьем царстве, за благие дела. Он также не забыл обещать в раю красивых и не стареющих женщин, с которыми мужчины проведут в садах рая время за приятной беседой. Тем, кто в грехах проведет жизнь на земле, он пригрозил наказанием, обещая им жилище в огне ада, но чтобы удержать людей от дурных поступков, он грешников обнадеживал тем, что ад не вечен для тех, кто, осознав свои дурные поступки, будет каяться и в дальнейшем искупит свою вину добрыми делами.

Магомет, противореча своим конечным райским целям, не отрицал благ земной жизни: «Драгоценен мир и все, что есть в нем; но самое драгоценное из всего, что есть в нем, это — добродетельная женщина. Более всего на свете я люблю женщин и благовония». И в этом пророк, в отличие от своих предшественников, не отказывал себе до конца своей жизни и умер на коленях самой любимой жены Айши.

Магомет вел множество войн и назвал их священными войнами. «Сражайтесь на пути Божьем против тех, которые нападают на вас», «Убивайте их везде, где найдете, и гоните их оттуда, откуда они вас выгнали», — призывал Магомет своих сторонников и наставлял их делать это, «покуда поклонение не будет только единому Богу». Это давало полный простор последователям при всяком благоприятном обстоятельстве расширить круг верующих, начиная священную войну.

Хотя Магомет и говорил, что «не тот могуч и силен, кто низвергает людей, а тот, кто удерживается от гнева», он сам лично был великодушным лишь ради того, что приносило пользу его имени. Рассказывают, что после взятия Мекки к нему привели одного из жестоких противников. Он долго молчал и, наконец, простил его. «Я молчал, ожидая, что кто-нибудь из моих товарищей встанет и убьет его», — произнес он затем. А тем, которые возразили ему, что они ожидали его знака, он ответил, что «не годится пророку выказывать нетерпение к убийству».

Хотя Магомет и считал себя последним пророком и что после него не будет необходимости другому показывать путь истины человечеству, но все же он, как всякий умный человек, в завещании оставил свои предвидения: «Близко время, когда от нашей веры ничего не останется кроме имени и от Корана ничего кроме его видимости, когда в мечетях более не будет ни учения, ни служения Богу, когда ученые люди сделаются людьми, худшими из всех худших на земле, когда споры и препирательства станут исходить от них и возвращаться к ним». Как видите, в последней части этого изречения он все же выразил нетерпимость к более разумному поколению и даже выразил к нему презрение и оклеветал его. Но новое поколение перед ним тоже не осталось в долгу...

Также пророк не допускал возможности физического наследника на одре своего блаженства; он не забыл предупредить мусульман: «Не имейте сношения с теми женщинами, с которыми имел сношение ваш пророк...». Все это, конечно, не выходит за пределы человеческой слабости, потому и эгоизм Магомета надо считать вполне закономерным, присущим всякому смертному.

Я понимаю, мой друг, что эти страницы о Магомете нарушают стиль прежних страниц моего письма о детстве, и здесь я пишу эти строки, отступая от своих детских лет, с позиций моих сороковых годов, но это я делаю сознательно, чтобы компактно передать путь, пройденный мною от бесед Жаримбета Хаджи, черной книги, подаренной им моему отцу, и до моего отношения к ним теперь. Разумеется, я не собираюсь обратить вас в мусульманство, ввести в курс об основах ислама. Но я рассказываю о знаниях, полученных от прочтения книги, случайно оказавшейся в степи, но служившей определенной школой для нас, степных жителей.

Ходжи — мнимые и прямые потомки Магомета, которые унаследовали от своих отцов «ПИР»-ство, то есть духовное наставничество над нашим родом. Это были узбеки из Тюлькубаса. Их было три брата, они приезжали в наш аул собирать «зекет» — своеобразный налог или дар Богу. Они кроме взыскивания зекета никаких проповедей у нас не проводили, потому что были безграмотными и читали молитву, лишь шевеля губами, так как вслух не могли и не знали ни единого слова Корана. Их почитали и уважали как прямых потомков Магомета, а не за их личные качества. Они были очень требовательны к своим прихожанам. Обычно они приезжали в середине лета, в ту пору, когда скот нагулял жир, облаченные в цветастые халаты и в чалме. Их народ не знал по имени, а давал им клички по их внешним признакам: кара-кожа (черный ходжа), сары-кожа (рыжий ходжа), балта-кожа (топорный ходжа) за его неуклюжесть и грузный вид.

Они восседали на почетном месте, и каждый должен был почтительно подойти к ним, здороваться за руки, и за ту милость, что они кончиком пальца дотронутся до ваших рук, вы обязаны были бросить на платок, развернутый перед ними, минимум одну монету. Но этим не кончалось пожертвование прихожанина. Он должен был назвать, а потом отдать им зекет, т. е. одну десятую долю своего состояния. Но казахи ухитрялись договариваться с ними. Фактически ни один казах не давал им одну десятую, а отделывался, быть может, одной тысячной или сотой долей.

Так наш сват Женус, человек безграмотный, но не лишенный юмора, однажды, уплатив зекет, спросил неуклюжего ходжу, как он будет спасать душу своего грешного подопечного Женуса, человека, не молившегося в жизни.

Тогда тот взялся научить его молиться Богу: показал, как совершать омовение перед молитвою, как развернуть жайнамаз — платок перед молящимся, в какую сторону следует обращаться; но на вопрос Женуса, а что надо произнести, ходжа честно признался, что он сам не знает, что и произнести. Смущенному ходже Женус пригрозил тем, что если он его не научит словам молитвы, то он обратно возьмет свой зекет и пойдет к тому потомку Магомета, который знает слова Корана. Ходжа стал его уговаривать, что этого не следует делать, и наговорил ему разной чуши, выдавая их за слова Корана. Женус, рассмеявшись, отпустил ходжу, а после, утрируя свою беседу с ходжой, рассказывал много смешных и веселых своих сочиненных молитв: «Рано встаю, днем свой скот пасу, питаюсь у своего очага, сплю со своей женой — прости меня господи», «Иногда просплю, на чужое добро гляжу, ем пищу других, жене изменяю — прости меня господи», «Как же удержаться от греха, коль заманчивы глаза чужих жен?» и т.д. И смешил людей своими ответами на эти же вопросы, как бы услышанными им от Бога во время молитвы: «Делай все в меру, и я все прощу». Но над Жаримбетом никто не смеялся, все его почитали за справедливость и шли к нему с всякими спорными вопросами, при разрешении которых старик руководствовался своей совестью, как это было со снохою Аккулы Зейнеп.

Статно-величественный вид Жаримбета и почтение к нему всех окружающих, его спокойный, бархатный голос в мои детские годы рисовали в его лице прообраз пророка.

В подаренной им толстой книге были описаны все мусульманские легенды о сотворении мира, о Ноевом ковчеге, о строении земли и неба, описание рая и ада. Короче говоря, она была первой книгой, изученной мною на слух при чтении отцом, начальным моим образованием.

Должен буду сделать некоторые выводы из того, что изложено в этих записях о Магомете.

То, что Магомет был личностью исторической, остается бесспорным. Многие источники утверждают, что Магомет был безграмотным. Это, по-моему, весьма сомнительно по трем причинам: во-первых, в своем учении Магомет очень многое заимствовал из общей человеческой морали, предшествовавших ему мудрецов и пророков, из Библии и Евангелия, которые вечно будут жить в мечтах человечества, пока они не станут реальностью при расцвете коммунистической морали. Магомет многие из них дополнил и дал ряд новых толкований, тем самым создал новую религию; во-вторых, также бесспорно, что Магомет не был марионеткой правящих кругов какого-нибудь классового общества, которые могли, прикрываясь им, приписать ему всю сущность учения Корана. Многосторонняя деятельность самого Магомета нам дает основание думать о нем как о человеке с большой эрудицией, сочетавшим в себе твердую волю, глубокие знания, государственного размаха полководца, проповедника и дипломата; в-третьих, перед смертью он потребовал бумаги, чтобы написать свое завещание: этот факт опровергает легенду о его безграмотности. Ведь безграмотному человеку, находящемуся в бреду, в предсмертной агонии, никогда не может прийти в голову прибегнуть к помощи того, чем он не владел в жизни. Мне кажется, что легенда о его безграмотности создана его последователями для того, чтобы сказать, что Магомет, как посланец Бога, не нуждался в грамоте.

Қосымша (дополнительное):

1. Хадиджа — первая жена Магомета, из арабского рода корейшитов — была очень богата и вела обширную торговлю; два раза овдовела, ко времени брака с Магометом ей было 40 лет, умерла в 619 году. Родила Магомету трех или четырех сыновей и четыре дочери.

2. Магомет, правильно — Мухаммед (арабск. «Восхваляемый») 571-632 годы), — основатель ислама. Его настоящее имя Абуль Казель бен Абдаллах. Он родился в Мекке от корейшитов Абдаллаха и Амины; поступил на службу к богатой купеческой вдове Хадидже, в 595 году женился на ней, занимался торговлею, но большую часть времени посвящал размышлениям о религии.

В 610 году Магомет выступил в Мекке публично как пророк, но вначале не имел успеха, нашел приверженцев среди жителей Медины и бежал со своим другом Абу-Бакиром в Медину (в 622 году). Отсюда он со своими последователями предпринимал походы в Мекку, в 624 году одержал победу при Бедре, в 625 году был разбит при Огоде, в 630 году ввел свою религию в Мекке, чем положил ей начало в Аравии; умер 8 июня 632 года.

После смерти Хадиджы (в 620 году) несколько раз женился и оставил после смерти девять жен.

3. Омар — второй халиф — родился в 592 году, приверженец пророка, в 634 году наследовал халифат у Абу-Бакира, завоевал Сирию, Персию и Египет, был строг, справедлив, щедр к подчиненным, был убит в ноябре 644 года.

4. Осман (сын Аффаиа, третий халиф (644 — 656 годы), зять Магомета; при нем арабы покорили область Карфагана (648 год), остров Кипр (649 год) и докончили покорение Персии (651 год). Внутри халифата в годы правления Османа происходили постоянные смуты, во время которых он был убит.

5. Айша — дочь Абу-Бакира — жена Магомета, противница Халифа Али, взявшего ее в 656 году в плен; умерла в 680 году в Медине, почитается как пророчица.

6. Абу-Бакир — (573—634 годы) первый халиф с 632 года — богатый купец, отец Айши, жены Магомета. Собрал в целое Коран, завоевал Сирию.

7. Али-бен-Абу-Талеб — первый мусульманин и четвертый халиф — родился в 602 году в Мекке, вернейший соратник Магомета и муж его дочери Фатимы. После Османа в 656 году провозглашен халифом. Убит в январе 661 года в Куфе. У арабов сохранились его изречения и лирические стихотворения.

ОН ПОСТУПИЛ НЕПОРЯДОЧНО

Неожиданно навестил Александр Бек. Он говорил, что совещание по вопросам военно-художественной литературы состоится не одиннадцатого, а семнадцатого мая, что первым докладчиком будет генерал-полковник Желтов, второй доклад о прозе, третий доклад о поэзии, дальше прения. На совещание, кроме москвичей, будут приглашены всего лишь 50 человек. Говорил, что мое присутствие на этом совещании было бы желательным.

Как и другие гражданские товарищи, А. Бек весьма превратно говорил о содержании передовой статьи журнала «Военная мысль» (которую, разумеется, не читал): якобы там теперь все рассматривается «по-новому», что многие сталинские положения «пересматриваются», что теперь «поднимается роль Жукова и других командующих», дается «иная оценка оборонительным сражениям» и прочие «одна баба сказала». А. Бек свой рассказ закончил тем, что, по его мнению, пришло благоприятное время для опубликования продолжения «Волоколамского шоссе», и поэтому он, А. Бек, хотел бы серьезно поговорить со мной о наших взаимоотношениях. Что он, А. Бек, признает мои творческие вклады, что он, даже имея на руках мои материалы, без моей помощи не может самостоятельно продолжить «Волоколамское шоссе». Он просит меня о продолжении творческого сотрудничества, он предлагает мне 25 процентов из суммы гонорара в будущем.

Я ответил А. Беку:

1) Что он искаженно и понаслышке, неправильно понимает передовую статью журнала «Военная мысль», № 3. Что ему самому следует прочесть эту статью.

2) Я не допускаю мысли о том, чтобы маршал Жуков попытался бы «возвысить» свою роль за счет снижения роли Сталина. Маршал Жуков заслуженно пользуется в народе и в армии популярностью, ему нет необходимости еще «возвеличиваться». Другой вопрос, когда речь идет о творчестве командующих войсками при решении поставленных задач на местах, на фронте, вот за это им надо воздать должное. Но не надо забывать, что в современной войне основное требование — это единство стратегического замысла, выработанного Ставкою; единство оперативного замысла, выработанного командующими войсками и утвержденного Ставкой. Следовательно, в Великой Отечественной войне младшие осуществляли замысел старших и выполняли задачу в интересах старших. Самостоятельность тех или других лиц была относительной, обусловленной замыслом и интересом старшего. В войне правительство ставило задачи перед Вооруженными Силами, и правительство руководило ими, а не наоборот.

3) Все сталинские положения остаются верными, никто не собирается пересмотреть их. Но, видимо, ставится вопрос о «дезактивации» этих положений от «радиоактивных» хламов подхалимских толкований, приукрашиваний, преувеличений, явной раболепской лжи, которые исказили и превратили эти положения в свою противоположность. Казахи говорят: «Жаман достан жақсы дұшпан артық», «Жаманның қолына бергенше, жақсының жолына таста». Мы должны очищать эти положения и историю Великой Отечественной войны от всех глупейших пересмотров наших ученых мужей, политических, военных деятелей и писателей; от этого выиграет святая истина. Несколько примеров:

— Сталин никогда недооценивал противника;

— Сталин никогда не переоценивал свои силы;

— Сталин никогда не говорил, что у нас благополучно, он во всеуслышание говорил и писал о нашем отчаянном положении; если сомневаетесь, еще раз прочтите его речи от третьего июля и шестого сентября и ряд его приказов.

Надо еще раз прочесть его книгу о Великой Отечественной войне;

— Сталин никогда не говорил, что он открыл постоянно действующие факторы, а просто сформулировал их в своем докладе;

— Сталин не пренебрегал ролью внезапности, а наоборот, придавал ей должное; в начальный период войны он все время утверждал выгоды упреждения противника.

4) В отношении «Волоколамского шоссе»:

— продолжение книги — более ответственное, сложное и трудное дело, чем сама книга. Если оно не будет написано лучше и на высоком уровне по сравнению с вышедшей частью, то не стоит его и опубликовывать;

— в продолжении книги мы должны будем обобщать длительное и изнурительное оборонительное сражение; обобщать трагизм, угнетающий душу — оборона удел слабых; благородные имеют право защищаться; отчаянное положение обороняющихся, требующее наибольшего напряжения духовных и физических сил сражающихся, чем в наступлении; философское обобщение — мы обязаны преподнести красное горькое яблоко и сказать, вот что такое оборона. Если мы этого не сумеем раскрыть грамотно и красочно, а самое главное, объективно, правдиво, то нам не следует и начинать.

Как будто бы для работы у нас есть все — мои знания, мой опыт и плюс ваш литературный опыт и, до некоторой степени, мастерство умело расставить материал. Но у нас нет нормального взаимоотношения с вами, поэтому вы правы, поднимая этот вопрос. В ненормальности наших взаимоотношений виноваты вы — я вам давал все, а не вы мне. Вы оказались грубым эгоистом, нечестным и неблагодарным человеком.

Я был окопным человеком, я не знал, удастся ли мне закончить, довести дело до конца, поэтому работал с вами без всяких оговорок. Вы отлично понимаете, что когда люди вместе начинают одну тему и вместе завершают, это на русском языке называется не «сотоварищем» (как это вы изволите в последнее время говорить), а соавтором. Вы одиннадцать лет без зазрения совести присваиваете себе мои материалы, мысли, высказывания, афоризмы и поговорки и в позе «истинного» автора принимаете все комплименты. Казалось, что долг порядочности требовал от вас во втором же издании книги написать к ней предисловие с указанием, как и на каких условиях писалась книга, но этого вы не сделали даже во всех восьми изданиях. Я понимаю, что вы, как ребенок, уцепились за славу, о которой вы раньше и не мечтали, и за деньги, в которых вы очень много лет нуждались. Вы не хотели ни с кем делиться; в боязни и страхе вы забыли даже поблагодарить творца вашей славы и богатства и приняли враждебную позу.

Теперь, когда снова понадобилась моя услуга, вы решили задобрить меня 25 процентами от еще не отелившейся коровы. Я считаю, что с вашей стороны это не только нетактично, но и непорядочно. Я ваш учитель.

Вы сначала подумайте об урегулировании наших человеческих, творческих взаимоотношений на основе строгой справедливости, а материальная сторона сама по себе будет вытекать оттуда.

Как бы вы ни решили, в порядке принципиальной последовательности готов помочь вам.

А. Бек уверял меня в его искренних отношениях ко мне, что он с удовольствием напишет предисловие и т.д. Я ему порекомендовал подумать и посоветоваться с Наташей, а потом принять решение. На прощание, шутя, сказал ему:

— Вам, Бек, везет в жизни, обе ваши жены умнее и грамотнее вас.

06.05.1955 г.

Я ЕЕ ЖЕРТВА

Навестила Вера Павловна. Она очень больна. У нее патологический сумбур — ей некогда даже лечиться. Вечно спешит, вечно торопится, вечно занята донельзя, вечно неточна во времени. И сегодня она меня заставила ждать битых полтора часа. Я устал и плохо себя чувствовал к ее приходу. Не помню, о чем мы говорили, но помню, что она на этот раз меня не допрашивала, хотя пару неприятных для меня вопросов задала и, кажется, пару выговоров объявила... Видимо, я единственная жертва ее следовательской страсти в допрашивании и прокурорского пыла в обвинении...

НАБРОСКИ О КОМИССАРЕ ЛОГВИНЕНКО П. В.

Петр Васильевич родом из донских степей. По образованию экономист.

После действительной службы он окончил военно-политическое училище, где преподавал курс тактики полковник И. В. Капров.

Он человек энергичный, инициативный, писучий (а не пишущий), с некоторыми авантюристическими наклонностями, активный информатор и напоказ неплохой организатор и провокатор.

Теперь о моих встречах с ним. За три месяца до начала Великой Отечественной войны, будучи в должности инструктора политчасти кавалерийского полка П.В.Вахалова, он читал лекции на разные темы частям алма-атинского гарнизона. Очень любил цитировать стихи Джамбула своим чуть хрипловатым голосом, но, сочетая интонационные моменты с уместной жестикуляцией, он умел держать аудиторию... Говоря о ВКП(б) (Всероссийская коммунистическая партия (большевиков)) он торжественно восклицал слова И.В.Сталина: «Мы, большевики, люди особой закалки!..»

Прибыв на станицу Талгар, я представился ему как комиссару полка. Сев напротив меня, долго, испытующе смотрел в мои глаза; я, не моргнув, ответил ему тем же. Он первым отвел глаза. Так впервые состоялась у нас дуэль глаз, поэтому я был зачислен в его особый список с первого взгляда.

Суматоха формирования полка шла своим чередом; мы маялись с рассвета до полуночи. 60 процентов моего времени уходило только лишь на вытяжку перед наезжавшим проверять нас начальством из отделов штаба полка и на экстренные неоднократные сборы - «пятиминутки» командиров батальонов; а политсостав собирали особо от нас.

— Какой у Вас личный состав?

Я отвечал.

— Сержантов?

Я отвечал.

— Командных?

Я отвечал.

— Сколько коммунистов?

Я отвечал.

— Сколько беспартийных?

Я отвечал.

— Сколько комсомольцев?

Исправляя цифры, я отвечал.

— Да, у Вас дела пока не важны. Особенно с партийно комсомольской прослойкой.

— Простите, сколько есть, столько их и есть.

— Вам нужно серьезно заняться этим очень важным делом, имейте в виду.

— Простите, я сам беспартийный.

— А собрание проведено?

— Да, два обще красноармейских.

— Маловато. Я по этому вопросу дам указание Вашему комиссару, чтобы провели отдельно партийные, отдельно комсомольские, а обще-красноармейские проведете сами.

Не успевал я вернуться в батальон, приходилось снова возвращаться и стоять навытяжку минут 20—30 перед дивизионным интендантом, отвечая на его многочисленные вопросы, начиная от иголки и нитки и кончая вкусом пищи... Затем дивизионный ветврач мучил меня, заканчивая разговор гвоздями для подков.

Потом начсандив (начальник санитарной службы дивизии) начинал свои расспросы о вшивости, кончал мылом и мочалкой.

Только начинаю собираться с мыслями от этих общих указаний, как горнист играет сбор: «Командиры! Командиры!» Всем своим комсоставом бегом мчимся к месту сбора на «пятиминутку». «Обобщающий» главный начинал так:

— Мы были у вас, посмотрели, проверили и обнаружили... Надо бы, как положено...

Затем следовали указания, которые мы обязаны были записать (10—15 пунктов). Логвиненко с укором смотрел на меня, как бы говоря: «Да еще беретесь командовать батальоном».

И. В. Панфилов занял у меня всего лишь три минуты. На его вопрос, почему у меня не все к намеченному сроку получается, я ответил:

— Товарищ генерал, по-честному говоря, просто работать не дают.

— Кто работать не дает?

— Да вот те, кто приезжает нас проверять. Вчера я встречал, отвечал на их вопросы, за один день шесть проверяющих, да и еще на двух совещаниях побывал. Признаться, по существу с батальоном не работал.

— Верно сказано, — мягко заулыбался генерал. — Значит,- они «помогают» общими указаниями? Я им дам сегодня другие общие указания. Работайте, товарищ Момыш-улы, я вам мешать не буду, — и, пожав мне руку, уехал.

Как-то Логвиненко заехал в Казвоенкомат и просил дать ему мое личное дело.

Полковник Кухарь сказал:

— Личные дела командиров отправляем на фронт, мы никому не даем.

— Дайте хоть здесь посмотрю.

— Мы вам дали его послужной список (где, когда служил).

— Я — комиссар.

— Я — начальник отдела кадров и укомплектования. Я руководствуюсь указанием Наркома.

Этот эпизод рассказал мне сам Кухарь, провожая мой эшелон на фронт.

— Благодарю Вас, товарищ полковник.

— За что, Баурджан?

— Когда вернетесь к себе, Вы сами обязательно прочтите мое личное дело от корки до корки, тогда поймете, за что я Вас благодарю, Николай Иванович...

— Я не понимаю Вас, Баурджан.

— Формально подчеркнув несколько строк из моих аттестационных материалов, меня могли бы не отправить на фронт. Коль Вы провожаете наш эшелон, как старший брат, верьте мне и вверенному батальону...

Эшелон мчится с большой скоростью. Отдав распоряжения на сутки и назначив ответственных исполнителей, снабдил их соответствующим строжайшим инструктажам:

— За один беспорядок на остановках, за одного отставшего от эшелона бойца виновный из вас мною тут же будет наказан по закону военного времени — я его расстреляю, прицелюсь в переносицу. Сегодня обеспечьте полный порядок, без чрезвычайных происшествий, а завтра вас сменят другие товарищи. Едем на фронт, потому не должно быть никаких случайностей.

Все ушли. Я остался один в нашем штаб-вагоне. Я ни с кем из близких не простился. Тогда я не курил, не пил. Под стук колес рифмуя какую-то песенку, сижу во власти воспоминаний.

...Нас выбросили на «пляж» реки Суй-Фун (Бурная река). Кругом манчжурские сопки, не успели разбить лагерь и установить палатки — сигнал «всеобщий сбор». Полк выстроен (4500 человек), Коваленко открыл митинг, а комиссар Харитонов произнес речь о том, что сегодня для всенародного обсуждения в газетах опубликован проект новой Советской Конституции... И мы должны высказать свое мнение. Выступили четыре оратора. Они предложили резолюцию:

«Мы целиком и полностью одобряем Сталинскую Конституцию...»

При общем голосовании я воздержался. Наш батарейный комиссар побагровел...

Меня потащили к «треугольнику» (комполка (командир полка), комиссар и уполномоченный ООГПУ) (Особый отдел государственного политического управления); на их окрики, угрозы, возмущение я ответил:

— Я — гражданин СССР. Проект опубликован для всенародного обсуждения. Я считал преждевременным голосовать, потому что я еще не читал проект, следовательно, пока не могу принять участия в его обсуждении. Мне так поступить разрешено правительством.

— Момыш-улы, идите к своему взводу, — приказал бледный Коваленко. Все в строящемся лагере удивленно «отворачивались» от меня. Я шел уверенно и громко приказал своему взводу продолжать строительство... В аттестации того года все это записано, как политическая ошибка. Меня гоняли из взвода в взвод...

Я внимательно, с карандашом в руках, прочел проект и на одном из семинаров полит групповодов полка, после доклада, развернуто выступил...

Через неделю к нам в полк приехал комиссар из политуправления армии. Он со мной беседовал, задавал вопросы, проверял мои знания, и это до сих пор интересует многих проверяющих и не верящих в меня. Впрочем, после отъезда этого комиссара все стали относиться ко мне заметно лучше.

В Хасанский конфликт наш полк тоже подняли по тревоге. Мне поручили командовать батареей. Мы заняли позицию на безымянной сопке, куда японцы не шли, а просто поставили прикрытие — в бинокль было видно, что 800—1000 человек. Мы произвели всего 30 выстрелов ради пристрелки батареи...

Когда возвращались обратно, комиссар батареи ехал со мной. Мы болтали всякую всячину.

НАБРОСКИ КАК МАТЕРИАЛ

После ареста Коваленко и других командование и штаб нашего полка были обновлены полностью. Новое начальство вводило новые порядки. Все раньше установившиеся в полку традиции теперь назывались «коваленковщиною». Особенно усердствовали неопытные выдвиженцы на места «забранных врагов народа».

Были внедрены система «учиться только на отлично и хорошо»; «форсированные марши и переходы по тревоге с полной выкладкой»; «дни сухого пайка»; «уведомление флажками». Введение этих новшеств за короткое время порядком изнурило личный и конский состав и трепало материальную часть. Участились чрезвычайные происшествия, как падеж коней, поломка мат части и несколько случаев самоубийства. «Бдительность» была взвинчена до того, что каждый следил за каждым.

Потом был дан «отбой». Надо было снова перестраиваться...

Видимо, сверху было дано указание «поднять авторитет командира!», «усилить культмассовую работу», «более демократического обхождения с подчиненными — влиться в массы». Пошли серии бесконечных собраний, совещаний, посещения занятий, ставились требования, чтобы каждый составлял личный план на каждый день, утвержденный его непосредственным начальником, оборудовать ленинские уголки, стенды и т. д. и т. п. Самодеятельность.

На окраине нашего лагеря долгое время оборудовался летний полковой клуб с фанерными стенами и крышей.

Однажды (после завтрака) сигналист у клуба заиграл «Сбор командиров». Все командиры и политруки побежали к месту сбора...

Комиссар краткой речью открыл клуб и разрезал ленту. Мне и другим запомнился один большой фото стенд размером 2x2 метра. Этот стенд посвящался нашему командиру полка; он так и назывался «День командира полка». Каждое большое фото имело соответствующую надпись, как: «Командир полка на коне», «Командир полка на стрельбище», «Командир полка в столовой», «Командир полка умывается» и т. д.

Когда после осмотра нам разрешили идти по своим подразделениям, меня догнал мой земляк лейтенант Петя Шишкин и, стукнув меня по плечу, захихикал:

— Знаешь, на этом стенде не хватает еще одного снимка.

— Какого именно?

— «Командир полка в уборной».

— Да, еще не хватает одного снимка.

— Какого?

— «Командир полка на жене».

Шишкин расхохотался и опять хлопнул меня по плечу.

1964 год,

Алма-Ата, военный госпиталь

ТРИ ГЕНЕРАЛА

В годы Великой Отечественной войны мне довелось особенно близко общаться с тремя генералами — И.В.Панфиловым, И.М.Чистяковым и С.С.Черниговым. Они были моими командирами.

Мне, полковнику, не положено аттестовать генералов, но, пользуясь правом писателя, хочу поделиться своими впечатлениями о каждом из них в отдельности.

Генерал И. М. Чистяков командовал Восьмой гвардейской дивизией всего лишь два месяца. Но и за это необычайно короткое время он хорошо узнал дивизию, опирался на Панфиловскую традицию и приумножал ее. Дивизия тоже не только узнала его, но и запомнила на многие годы.

Казалось бы, срок-то недолгий. Но на войне, в бою, счет времени другой. Достаточно пробыть с человеком в одном тактическом бою несколько часов или день, и откроешь все как есть: и умен ли он, и храбр ли, и честен ли, сноровистый ли — весь характер как на ладони.

Помню, через год 31 гвардейским стрелковым полком командовал подполковник Уральский. На одном совещании он стал хаять своего предшественника, говоря, что ему досталось плохое наследство... Командир корпуса Чистяков перебил его:

— Считайте себе за честь, что вы командуете полком Панфиловской дивизии! Садитесь!

Генерал Спиридон Чернигов командовал этой дивизией два года.

Он ревниво относился к славе Панфилова, боевых заслуг не уважал, к национальным особенностям и традициям относился с пренебрежением.

Однажды на учении он публично оскорбил В.И.Маркова и приказал ему удалиться.

На приеме киргизской делегации, во время ужина, он, рассердившись на меня и на комиссара Мухаммедьярова, проскрипел зубами и со злостью бросил:

— Панфиловцы! Панфиловцы!

— Имя генерала Панфилова дивизии присвоено Советским правительством! Не будем же мы называться черниговцами! — выкрикнул я.

— Товарищ командир полка, езжайте к себе в полк, — приказал он мне. Попрощавшись с гостями, я и Мухаммедьяров покинули большой блиндаж комдива. Через неделю он вызвал меня и приказал лично разведать передний край противника. С шестью бойцами на лыжах я пересек десятикилометровую нейтральную зону и, разведав, благополучно вернулся к ночи. При моем докладе присутствовал КСК (командир стрелкового корпуса) М. Кутузов. Мои выводы он признал резонными и строго упрекнул Чернигова, сказав:

— Вы хотели командира полка отдать немцам в качестве языка?! У вас есть разведбатальон! У вас целая дивизия!.. Потрудитесь каждого использовать по прямому назначению.

Он никому не доверял и организовывал слежку за командирами полков. Вызвал он одного из моих командиров батальона Лукьяненко и дал ему задание докладывать ему лично все обо мне.

Замполит Толстунов и уполномоченный Вилков пришли ко мне и растерянно сказали:

— Нам генерал приказал докладывать ему лично о вас... «Вы же представители партии», говорит...

— А я представитель Японии...

Они растерянно расхохотались.

— Докладывайте ему, товарищи, что вы считаете нужным.

Секретарь парторганизации дивизии подполковник Дюканов стал часто навещать наш полк.

Лез во все щели. После его посещений всегда следовали нагоняи по телефону от генерала.

Однажды я проводил строевой смотр. Прибыл Дюканов. Я его публично выгнал из полка.

На звонок Чернигова я ответил:

— Вы не знаете, кому поручать... Я к вашим агентам применю силу. Хотите проверить — у вас есть штаб. Пусть Дюканов еще раз попробует показать нос! Если у него в руках не будет предписания принять полк — я его убью.

Когда Кривицкий приезжал ко мне, Чернигов с ним послал двух офицеров из политотдела. Они захрапели на диванах, а мы говорили всю ночь напролет.

На рассвете позвонил Чернигов и спросил о них.

— Они тут, у меня, храпят на диване, а мы с товарищем Кривицким беседуем.

— Как! — вырвалось у него.

— Я их напоил чистым спиртом из не граненных стаканов, ну и они весьма тактично захрапели, чтоб не мешать нам.

— Ах, Восток, Восток! Коварный Восток! — смеялся он.

— Вы их уж не ругайте, товарищ генерал. Они у меня хорошо отдохнули, — не без удовольствия съязвил я.

Когда я уезжал из дивизии, Чернигов сам мне рассказал два случая.

У меня был начальником штаба Герой Советского Союза И.Д. Курганский. Чернигов, оказывается, его тоже «вербовал».

— Я на него нажимал. Ругал его на все лады, — рассказывал генерал. — А он на своем: «Он мой командир. Я не имею право судить о его поступках». Так и не поддался, сукин сын.

— Не сукин сын, товарищ генерал, а молодец, — перебил я его. — Я предлагаю на свое место его кандидатуру. Он будет хорошо командовать полком.

— Хотите оставить свою школу?

— Мне этот полк очень дорог, а потом... вы сами убедились, что Курганский не способен копать на своего командира, и это тоже моя школа.

— Да, я убедился в этом.

— И ему этот полк очень дорог.

— Сдайте Курганскому полк, я уговорю командующего, — сказал Чернигов.

Во всех моих военных произведениях одним из центральных героев является генерал Иван Васильевич Панфилов. Повторять свои воспоминания о нем из этих книг не стану. Хочу сослаться на других.

Писатель А. Кривицкий в своей книге «Не забуду вовек» на многих страницах вспоминает свои короткие встречи и довольно часто ссылается на Панфилова.

А. Кривицкий от газеты «Красная Звезда» часто выезжал на фронт, встречался со многими командующими армиями, членами военных советов и командирами соединений и частей. В годы войны он опубликовал в «Красной Звезде» очерк о подвиге двадцати восьми героев-панфиловцев и «Военные записи полковника Баурджана Момыш-улы» и больше к теме панфиловцев он не возвращался.

В свой сборник он включил и эти два материала; первый полностью, а второй частично.

ВЕСТЬ

В коридоре слышался оживленный разговор. Я вышел из своей палаты.

— Только что по радио передали сообщение о том, что Хрущева Никиту Сергеевича освободили от всех должностей, — сказал старшина.

— Первым стал Брежнев, а председателем Совета Министров Косыгин, — перебил старшину сержант.

— Какая формулировка?

— Удовлетворить его просьбу ввиду преклонного возраста и в связи с ухудшением здоровья.

— Да, это просто так написано, а на самом-то деле попросили его.

— Как бы там ни было, теперь сами будем кушать свой хлеб, — сказал боец. Все засмеялись.

— Значит, отставили Никиту Сергеевича? — спросила врач, измеряя мне кровяное давление. — Десять лет надоедали об ошибках Сталина, а теперь сколько лет будем разбирать ошибки Хрущева?

— Его ошибки недолго будут разбирать, Тамара Ивановна.

— Вчера в магазине мужчина, подавая чек продавщице, говорит: «Подайте мне литр водки. Мы с дружком выпьем за то, что Хрущева сняли». Так и сказал при всех. А одна женщина говорит ему: «А новые-то? Вы думаете, при них лучше будет?» Он отвечает ей: «Во всяком случае, за золото они гнилую пшеницу не будут покупать». Придется опять перестраиваться нашим конъюнктурщикам, — вздохнула врач.

Я лежал в своей палате, и мне почему-то не думалось. Газеты получаем мы на следующий день после выхода. Во дворе шофер склада говорил:

— Сегодня передавали передовицу «Правды», по существу, ничего нового нет. Не называя фамилий, там говорится о субъективизме и самотеке, прожектерстве, скороспелых и поспешных выводах, хвастовстве и пустозвонстве, увлечении администрированием и т.д. Одним словом, все это надо пережить молча, так лучше будет, — заключил он и, подумав, добавил. — Одним словом, как мертвого, так и живого надо оставить в покое, а то, осуждая одного, невольно хвалишь другого...

— А в мире-то многое познается сравнением, — перебил его майор.

— Если вам нечего делать, сравнивайте, сколько вам угодно, но не отвлекайте меня своими сравнениями. Мне надо работать, — сказав это, шофер быстро ушел.

13.08.1970 г.

БОЛЕЮ ПОД РАЗНЫМИ ДИАГНОЗАМИ

Сегодня 13 августа 1970 года, 19 часов вечера. Я хотел попить чаю. Опираясь на палку, сделал всего пять-шесть шагов. До столовой оставалось всего два шага, как какой-то нервный ток стукнул меня вдоль қарақұса (не знаю, как по-русски называется последний позвонок, соединяющий голову с туловищем). А выше находится так называемый мальчик, у малый мозг с туловищем. У меня закружилась голова, в глазах потемнело, руки задрожали, я покачнулся, но не упал, потому что стена оказалась близко, и я уперся о нее и на свою палку.

Придя в себя через несколько минут, я не смог самостоятельно идти и попросил брата довести меня до спальной. Между тем боль не проходит. Головокружение, руки и ноги дрожат. Анализируя весь процесс тяжелой болезни за последние пять-шесть месяцев, я пришел к выводу, что эта болезнь является следствием ранения в позвонок вместе с крылом копчика и двух контузий. Следовательно, эта болезнь имеет стаж с 1941 года по настоящее время.

В последние годы в связи с возрастом, нервным истощением эта болезнь решила схватить меня за ноги и за руки. Объективно делая вывод из истории болезни, можно сказать, что у меня за последние годы медленно происходило поражение переперисток нервов и атрофирование мускулов. Правда, я не обращал на это внимание, но после того как пролечился несколько месяцев в больнице уже несколько месяцев лежу дома. И убеждаюсь, что без нормального веса человек превращается в живой труп, то есть от него остаются живые кости, живые жилы, живая кожа, но беспомощными оказываются мышцы.

Ет кеткен соң сүйектер де, сіңірлер де, тері де түкке тұрмайды екен. Они не терпят даже мягкой постели. У меня уже, как я заметил, начались пролежни, как с правой, так и с левой стороны и у крестца, потому что амортизирующие силы находятся в мышцах, а кости, жилы и кожа ничего не могут сделать. Нет сил вставать, ходить и правильно сидеть. Мои внутренние органы совершенно здоровы, никаких жалоб на них нет. За исключением того, что нет прежних запоров при отправлении естественных надобностей. Результат — прогрессирующее бессилие.

В моей медицинской карточке написаны разные диагнозы, соответственно с этими диагнозами применялись разные лечения. Кроме психологического восприятия внимания врачей и действия лекарств я относительно лучше чувствовал себя при выходе из больницы. Это было кратковременно, потому что вместо покоя пошли встречи, ложное сочувствие посетителей, нервные житейские раз-говоры, подлое, глупое отношение ко мне со стороны невежественной мещанки-жены, творческие приступы и споры с издательством, волнение за судьбу моих рукописей, представленных издательству; короче, со всех сторон трепали и так истрепанное мое здоровье.

Врачам я говорил, но им некогда было слушать, а если и слушали, ни в чем не могли разобраться — тыңдауға уақыты жоқ еді, тыңдаса да түсінбейтін. Они задавали мне стандартные вопросы:

— Где у Вас болит?

Я честно отвечал им, где у меня болит.

— Пьете?

Я отвечал им:

— Да, доктор, пью.

— Курите?

— Да, доктор, курю.

Однажды ко мне в палату вместе с лечащим врачом вошел профессор, консультант-психиатр, испытующе посмотрел на меня своими психиаторскими глазами. Я глаз не отвел. Он был обескуражен. Но вслух ничего не высказал. Решил зайти с другого фланга.

— Вы много курите?— задал он мне вопрос.

Я отвечаю:

— Да, профессор, курю столько же, сколько Вы сами.

Он расхохотался. Лечащий врач возмутилась моим ответом. Сделала замечание:

— Я привезла профессора для консультации, а Вы позволяете себе всякие шутки.

— Простите, доктор, благодарю Вас за выговор. Настоящий доктор не должен допрашивать больного, а должен свободно беседовать и делать свои выводы.

Профессор вновь расхохотался и сказал:

— Да Вы настоящий доктор, — и вздохнул. Лечащий врач покраснела и промолчала.

Ободренный этим, я рискнул сказать:

— Болит-то у меня, а не у доктора. Почему Вы не позволяете мне по-своему рассказать историю своей болезни. Я же не хирургический больной, у которого видно, где болит, как болит. Я больной нервно.

Профессор жестом руки остановил меня и спросил:

— У Вас никогда не было попыток к самоубийству?

Я отвечаю:

— Каждый нормальный человек должен бороться за жизнь до последнего дыхания.

Лечащий врач одобрительно кивнула головой и тепло улыбнулась. Профессор расхохотался.

— Ну, я вижу, вы помирились.

Врач ответила:

— Мы никогда не ссорились с ним. Он самый спокойный больной у нас.

Профессор успокоился и задал мне следующие вопросы:

— Откуда Вы знаете, что я пью и курю?

— Вы сами мне сказали, профессор.

— Как? – удивился он.

— Не только пьете, не только курите, но и ссоритесь со своей старухой. Об этом тоже говорит Ваш однополчанин, товарищ профессор.

Профессор снова расхохотался, улыбнулась и лечащий врач.

— Ну, мы пойдем, спасибо за беседу.

Они встали. На прощание я ему сказал:

— Профессор, не обижайтесь, пожалуйста, что я сказал, что Вы ссоритесь со старухой. Но опять же, что Вам в Вашем возрасте делать?

Профессор расхохотался и сказал:

— Правильно, правильно. За обедом, за ужином, когда я начинаю выпивать вторую рюмку, жена ругается. — Лечащий врач расхохоталась. — Так что Вы правильно угадали. Мне было очень приятно беседовать с Вами. До свидания, выздоравливайте.

И они пошли.

На следующий день во время обхода лечащий врач, подойдя ко мне, сказала:

— Баурджан Момыш-улы, профессор от Вас в восторге.

Через три дня я попросил выписать меня из больницы. Когда врач стала категорически возражать, я ей сказал:

— Доктор, как ни печально, но я осознаю, что моя болезнь неизлечима. Об этом Вы знаете, доктор, но Вам об этом не полагается говорить из-за врачебного такта.

Мы через три часа, мило улыбаясь, дружески попрощались.

ЧУДО ПРИРОДЫ... КАСЫМБЕКОВ

Я имею множество недугов. Все они от военной службы и от войны. У природы нет запасных частей для людей. Она мастер создавать, но не мастер ремонтировать, она не умеет делать капитальный ремонт. Она права: она создала человека не для войны, а для счастья. Неблагодарный человеческий род сам себя изуродовал и пытается изуродовать природу, изуродовать своего Создателя...

Меня мучили мои недуги. Я поехал лечиться на горячие источники на юге нашей республики, в «Сары-Агач».

Приехал я туда в гражданской одежде и обувке. Меня встретили бараки, до дикости неухоженные.

Основателем этого целебного заведения был деквалифицированный «врач», доктор Гулям Касымбеков. Он когда-то окончил ТашМИ (Ташкентский медицинский институт). Получив диплом врача, со студенческой скамьи, в связи с бедностью в кадрах, сел в кресло заместителя министра здравоохранения Узбекистана. Потом его вышвырнули оттуда как самодура и назначили заведующим облздравотделом Южного Казахстана, где его терпели пять лет как бездарного руководителя. Он родом из сары-агачских казахов. Когда его вытурили из облздрава, он попросился главврачом на горячие источники, обещав создать там «златые горы». Либеральное бюро обкома удовлетворило его просьбу.

Сары-Агач — поистине чудо природы. Источник имеет 58 градусов температуры и по своим целебным качествам в три раза превосходит Цхалтубу.

Я видел, как человек, который еле двигался на костылях, после пятнадцати ванн танцевал. Я видел людей, которые были обложены отвратительными экземами — они через десять ванн шелушились. Я видел несчастных женщин, скрюченных гинекологическими болезнями. Они после десяти орошений требовали играть «свадьбу».

Но также я видел торговок и ворожей. Я видел ташкентских спекулянтов, которые свои «манты» продавали больным по пять рублей, так как Касымбеков кормил больных всякими отходами.

Я видел Касымбекова: рослого, седого, подстриженного под «ежик», крикливого, глупого мужчину. Он на всех кричал, он всех ругал. Он отъявленный грубиян от природы. Врачи, санитары, сестры пренебрегали его окриками.

Когда я представился ему, он многозначительно сказал:

— У меня характер такой же, как у вас. Я тоже горячий человек. Я уже 15 лет на ответственной советской работе. В виде исключения я вас могу устроить, как коммуниста, в шестикоечную палату...

— Я, к сожалению, не коммунист! — соврал я ему.

— Разве? Как же так? Мне обком звонил о вас?!

— Я всего лишь полковник Советской Армии. Простите, доктор!

— Я был в Иране, в Китае... мне доверяли.

— Это очень приятно, доктор. Разрешите мне идти в мою палату.

— Сейчас вас проводит Маша, — сказал он и зашелся криком: — Маша! Маша!

Явилась Маша:

— Я слушаю вас, Гулям Касымович...

— Где ты пропадаешь, Маша?.. Надо полковника проводить до шестой палаты.

В моей палате жили доктор биологических наук Джандеркин — автор архаро-мериноса, главный архитектор Алма-Аты Насыр Гулямович, а их жены жили в женском отделении барака. С нами были также парторг совхоза «Пахта-Арал» Карим, прокурор Шауильдера, картежник и пьяница Жетим...

Как-то днем, чтоб пополнить свои пустые желудки, доктор науки, архитектор, парторг и я пошли в столовую потребсоюза. Мы все были одеты в халаты из портяночного материала Гуляма Касымбекова, застиранного, желтого бомазея...

Сидим, едим консервно-похабные блюда потребсоюза.

02.02.1973 г.

МЫ — КАЗАХИ!

Я вручил генерал-лейтенанту Копытину книги «Генерал Панфилов», «Я их помню». Было это на совещании 18 сентября 1971 года. При этом я сказал, что эти книги мои. И подчеркнул, что Казахстан занимает второе место после Украины в написании произведений на патриотическую тему.

— Продолжайте работать под руководством полковника Варзунова; он невежда, — сказал я. — Вы — Московский отдел — не можете охватить весь Советский Союз. Поэтому вы не печатаете наши книги, даже несмотря на то, что Казахстан занимает второе место.

На эти мои слова председательствующий В.О. Кручкин бросил реплику:

— Это правда!

Генерал Копытин қан-қызыл болып кетті (покраснел).

— Военное издательство — это, по существу, всесоюзное издательство, — продолжал я. — Но оно работает под началом полковника Варзунова. Поэтому оно превратилось в монополию не только РСФСР (Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика), но и, в основном, московских писарей. И пока не выведете полковника Варзунова из военного издательства, оно не будет всесоюзным, а будет оставаться лишь московским, российским издательством, — сказал я. — А мы все же Союз Советских Социалистических Республик!

Генерал Копытниге қолымды сілтеп (Я указал рукой в сторону генерала Копытина и бросил ему в лицо): «Эта нелепость делается под Вашим руководством», — деп тастадым. Ол қып-қызыл боп кетті (он побагровел).

— Мы посмотрели вашу книжную выставку, и я увидел всего лишь одну невзрачную узбекскую книгу. Остальные все русские, а также московские издания русских писателей. Я имею полное право на основании ваших выставок заявить товарищу генерал-лейтенанту: Ваше издательство — шовинистическое издательство, а наша армия была интернациональной, многонациональной. Мы воевали, мы писали о войне. Почему Вы нас не издаете? В Казахстане 54 живых военных писателя. Нас издают в других союзных республиках, издают даже за рубежом, но нас не издает только военное издательство. Как Вы на это смотрите, товарищ генерал-лейтенант?..

Мои выступления кое-кому не нравятся. Я откровенно признаюсь, товарищ генерал-лейтенант, что я националист исходя из марксистской, ленинской позиции.

Мы пишем на своем родном языке, но пишем и на русском языке, исходя из национальной чести и марксистской позиции. Мы у вас перенимаем все честное, исходя из марксистской позиции, все достижения классиков всех народностей, включая великую русскую литературу.

Мы с уважением относимся к афоризмам, гениям народов с позиции марксизма.

Мы — народ с древней культурой. Наш народ первым оседлал первобытных скакунов. Тому есть исторические доказательства. Конница А. Македонского ездила на коне без седла, не знала, что такое стремена, а мои предки — саки — оседлали коня, имели пики, луки. Так кто из нас древнее в военном деле? А если не верите, пожалуйста, посмотрите архив. Если я заявляю голословно, повесьте меня.

Генерал-лейтенант Копытин қызарды...

— К сожалению, наш народ потерпел катастрофу, остатки нашего народа сделались «дикими киргизами». Невежественные русские князья нас называли киргизами. А мы — казахи! Веками мы не могли прийти в себя, опомниться. Монгольское нашествие, калмыцкие нашествия, русская колонизация, октябрьская революция...

Но, наконец, мы стали казахами и Казахстаном.

Казахстан — это великая страна. Ее территория занимает более трех миллионов квадратных километров. Население в современном Казахстане — 13 миллионов, из них около 6 миллионов — коренное население, казахи. А в целом во всем мире насчитывается более 10 миллионов казахов.

В Китае, Иране, Индии, даже в Алжире есть казахи. Мы имеем свое национальное достоинство. Несмотря на все исторические невзгоды, мы сохранились как нация. Мы сохранили свой язык, свою культуру на огромном пространстве от Турфанской долины до Волги. Это расстояние солнце проходит за 6 часов. Наш народ был владельцем этой территории. И сейчас владеет этой территорией.

Я сказал, что в Казахстане проживает 13 миллионов человек. Из них 6 миллионов казахов. Они живут на собственной земле, в Казахстане. Остальные — пришельцы, но мы их терпим; но надо отдать должное, они нам очень помогают.

Мы учимся у них, они учатся у нас....

По-современному говоря, три четверти благосостояния, а также питания всего Советского Союза дает Казахстан.

Если не верите мне, прочитайте газету «Правда» о миллиардах пудов хлеба, который дает Казахстан ежегодно. А насчет мяса, масла — это разумеется само собой.

Я назвал цифры, отражающие число проживающих в нашей республике. Среди советских народов, понесших наибольшие жертвы в войне, первое место занимает Украина; исторически известно, что фашисты прошли всю украинскую территорию с боями дважды. Немцы наступали и отступали по территории Украины. Второе место по жертвам войны занимает Казахстан. И это несмотря на то, что Казахстан находится от европейской части России за несколько тысяч километров. Это исторический факт. На это есть архивные материалы...

Я это заявляю официально, как полковник генерального штаба. Кто мне не поверит, пусть посмотрит архив...

5.12.1973 г.

9 часов утра Алма-Ата

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Я не спал. Работал. Написал рассказ «День рождения» на казахском языке.

Я, Панфилов и они. 1941 год. Под Москвою. Фронтовая вечеринка.

— Я рад поздравить Вас с днем рождения и вручением Вам боевого ордена именно сегодня. Какое счастливое совпадение, товарищ майор.

— За тех, кто воюет.

— За тех, кто в этом блиндаже в такой обстановке пирует.

— За тех, кто нас в душе благословляет: «Да сохранит тебя судьба!..»

— ... И этих дней не померкнет слава...

— За нашу победу, от Москвы до Берлина!

— Давайте сначала остановим врага здесь, а потом война сама план покажет.

— Зачем тогда огород городить?

— Огород городили еще вон там, на старой границе, потом перенесли еще дальше, братскую руку протянули докуда могли, теперича перегораживаем, все на восток и на восток, доселе дошли... Ты чего регочишь! Як тебе не срамно, хлопец дюжий? Ловчишь?

— Нет, батько, — он хрюкает.

— Плачешь же.

— Да. Сначала плакал. Потом начал хрюкать.

— Выведите его на свежий воздух!

— Да, пожалуй, это верно, батько!

— Он теперь нам больше нужен, чем когда-либо. Слышите, вы?

— Да, комиссар. Сейчас зробимо... витчиняй дверцу, хлопец.

— Митинг окончен. Почти все высказались. Идите по своим местам, товарищи.

С ГЕНЕРАЛОМ

— А ведь неплохо высказались, товарищ комиссар.

— Да, товарищ генерал.

— Они не предадут и назад не побегут. Пойдемте в народ. С ним и умирать веселее. Тришкин кафтан до рассвета надо починить.

— Заплатки-то?

— Посмотрим, с какой штанины на какую штанину перекинуть.

— Значит, война план покажет?

— Да. Это по-другому, а по-ученому, по уставу, называется маневр. Плохо когда не знаешь, как сманеврировать.

— Пойдемте. Обойдем, посмотрим, а там, может, война и покажет план.

— Обязательно покажет. Вскоре забрезжит рассвет. Хорошо, что небо облачное. Без данных от своих «рам» он не пойдет.

«Война план покажет» Да. Но кому и как покажет? «Война ведь не дура, чтобы любому раскрывать свои замыслы, тем более тщательно разработанные планы действия. Ведь так? Оценка действия наталкивает на размышления над противодействием. Действие — противодействие. Размышление, замысел, реализация. Война план покажет. Кому и как? Когда и где? Предвидение — сложная игра втемную. Втемную... да, втемную. Разгадать, у кого какие козыри. Предположим, он пошел так. Почему и зачем? Если так? Тогда что? Как он пойдет? Предположим, так. А если так, что тогда? Гарде! Какую же фигуру жертвовать? Как закрыться, или уходить?»

— Идем почти целый час, товарищ генерал.

— Да. Целый час осматриваем поле.

— Так что же?

— Расстраивать надо. Перестроить надо. А как? Кого куда? И с чем, и с кем? Вот так война и показала план. Я пока не вижу этого. Самого плана! Мираж! Галлюцинация!

— Что Вы, товарищ генерал? О чем Вы?

— Разве я вслух сказал?

— Да.

— Ну, раз вслух... Я решил оголить свой левый фланг. Разрядить правый, уплотнить центр. В случае, если ему все же удастся окружить нас, так будет, во всяком случае, самое лучшее из всех худших вариантов. А как Вы думаете, комиссар?

— Вроде... Как бы сказать? Вроде и так, Иван Василии.

— Добре, Сергей Александрович. Быть посему, Иван Иванович...

— Решение Вами принято. Какой больше может быть разговор.

— Добре. Так и передайте всем и доложите Малинину. Так и доложите.

* * *

Вспоминается одна из последних наших бесед с генералом.

— Товарищ Момыш-улы, поймите меня правильно, пожалуйста...

— Постараюсь, товарищ генерал.

— Именно, постарайтесь. Я от Вас невозможного не вправе требовать. Мне в свое время доложили о Вашем понятии о родине. Не знаю, насколько это верно, но оригинально. (Я вспомнил свои слова, сказанные бойцам нашего батальона).

— Вы хотите сказать, товарищ генерал, что мое понятие о родине слишком примитивно?

— Нет. Этого я не сказал. Знаете, однажды я сам чуть было не прогорел за примитивизм в своих рассуждениях.

20.01.1974 г.

ПРОФЕССОР БРАЙНИН

В доме творчества Союза писателей в Малеевке летом 1962 года я работал над «Генералом Панфиловым».

Жил я в коттедже с балконом.

После обеда коротал время в бильярдной.

Среднего роста, пожилой полунемец-полуеврей был весьма тактичным и общительным со всеми. Как-то я увидел в его руках свою книгу «За нами Москва».

— Я с вами пока по этой книге знакомлюсь, а потом уж за бильярдным столом, — весело улыбаясь, представился: — Брайнин Борис Иосифович.

Он австриец — еврей. Эрудит. Прекрасный собеседник. В меру шутник. Русский язык знает прекрасно. Немецкий язык — его родной язык.

Однажды он познакомил меня с канадским писателем, который кроме «издравайсте» и «хорошее» других слов не знал.

На прогулке Брайнин так весело вел нашу беседу на русском и английском языках, экспромтом переводя нас, что ни канадец, ни я не почувствовали своей разноязычности.

Он был в восторге от «Нашей семьи». С пониманием запоминал наши поговорки, пословицы в моем переводе.

Как-то он сидел у меня. Прочел две страницы из моих рукописей и сказал:

— Нет, Баурджан, немец так не будет говорить. Дайте мне эти листы. Я сначала подумаю по-немецки, а потом скажу вам, как бы это сказать по-русски...

— Язык образа?

— Да, да, дорогой. На каждом языке немец должен оставаться немцем.

— Я вас понял, профессор.

В следующий раз он принес немецкий текст.

Прошло два года.

— Оберет! Их бин Брайнин.

Я растерялся, но нашелся:

— Я вас слушаю, профессор.

— Здравствуйте, дорогой.

— Здравствуйте, Борис Иосифович.

— Значит, вы меня помните?

— Как же... я вас непременно хочу видеть у себя дома.

Он приехал один.

Теплая встреча.

Я не добрал номер и повесил трубку.

— Телефонға тимегін. Кім келсе де мен жоқпын. Есік жабық болғаны жөн.

— Жарайды.

— Простите, профессор. Я говорю с женой на своем языке, чтобы вы имели некоторые фонетические представления о нашем языке.

— Ха-ха. Прекрасно.

Кымыз, коньяк, пышные баурсаки, казы, печенка. Я ел казы с печенкой. Профессор последовал моему примеру. Увлекшись разговором-беседою, мы не частили с выпивкой.

Жена принесла хлеб, профессор почти набросился на него. После очередной стопочки я закусывал баурсаком.

— ?! — Профессор расхохотался, взял крупный баурсак, помял, откусил, проглотил, опять рассмеялся и, обращаясь к хозяйке, сказал: — А я-то думал, что это фрукты — десерт. Хорошо, что Баурджан начал, а то я до конца обеда не дотронулся бы. Научите меня, как это делается. Я у себя там своих друзей разыграю...

Сидел он до самого вечера; у меня тогда был магнитофон. Одну кассету записали.

Я читал стихи Абая, переводил, а профессор экспромтом комментировал на немецком. Гайникамал спела несколько песен.

Прослушали записи, кассету вложили в картонную коробку. Подарили профессору. Гайникамал сказала:

— Это вашей супруге — пара долгоиграющих пластинок на казахском языке.

Зачем приехал, он сам не сказал, и мы не спросили.

21.01.1974 г.

Алма-Ата

АВТОГРАФ МОМЫНКУЛА ИМАШЕВА

Момынкул известен читателю по моей книге «Наша семья».

Я несколько раз намеревался написать эпилог о нем, но с 1932 года не имел с ним тесного контакта. После смерти отца с ним я имел всего лишь две короткие встречи.

Так как я лично не был свидетелем его деятельности в эти трудные, тяжелые годы, я не мог написать о нем лишь понаслышке, не зная истинных причин, побудивших его к тем или иным поступкам или действиям. Его единственный сын Абдулла-Рахман был слишком молод и недозревшим ушел на фронт...

Момынкул умер в 47 лет, в 1943 году. Он не сохранил ничего ценного из наших семейных реликвий. Единственное, что осталось из его собственных рук, — это данный талисман.

Когда я писал свой автопортрет в 1947 году в Красноярске, я одел одежду, дал поворот его головы, его взгляд, его усы, то есть из себя сделал его. Говорят, получился неплохой портрет. Я и ограничился о нем этим, то есть его портретом, эпилогом.

Майданға аттанардың алдында берген (это он вручил перед моей отправкой на фронт летом 1941 года).

Бұдан басқа ол кісіден автограф қалған емес (кроме этого от дяди у меня ничего не осталось).

Талисман

Текст

Бисмилла Рахман Рахим

Ссалаумин Хауланман Рабил

Рахим Лаһилаһа иллалаһа

Мухаммэд Расулалла

Видимо, Момынкул волновался. Обычно начинается так:

Аһузи биллаһи Имна шайтан ражим

Бисмиллаһи рахман ррахим

Лаһилаһа иллалла Муһәммәт Рассулилла.

29.01.1974 г.

вторник, 15-00

СВОБОДНАЯ ТЕРРИТОРИЯ АМЕРИКИ

Я в ноябре 1963 года, то есть десять лет тому назад, двадцать пять дней провел на Кубе.

Хотя я поехал туда в качестве частного туриста, на второй день моего пребывания здесь на первой странице газеты «Ой» было опубликовано сообщение под крутым заголовком «Грант Компантьенто Советик Коронел Баурджан Момыш-улы де Кубе», а также был помещен мой портрет.

Эти слова товарищи перевели так: «Знаменитый воин, советский полковник Баурджан Момыш-улы на Кубе».

В следующем номере этой газеты на двух страницах было опубликовано мое интервью, данное мною корреспондентам этой газеты, с фотоснимками на аэродроме, и беседы с кубинскими товарищами во время встречи.

* * *

В гостиницу «Гавана либра», где я остановился, приехал начальник политического управления кубинской армии коменданте Хосе Каусе.

Он после приятного нашего знакомства передал мне привет от второго секретаря ЦК (центральный комитет), заместителя премьер-министра, министра революционной вооруженной Кубы Рауля Кастро. Передал также просто предложение продлить мое пребывание на Кубе на месяц.

На мой вопрос Каусе ответил:

— Вопрос о продлении срока вашего пребывания нами будет согласован по соответствующим каналам.

Итак, я остался на Кубе, по их выражению, «в качестве почетного гостя генерального штаба».

* * *

За мной была закреплена, как они называли, персональная машина «кадиллак», и в сопровождении переводчика я побывал во всех шести провинциях Кубы.

Читал лекции в военных академиях, выступал (на встречах) на фабриках, заводах, в сельскохозяйственных кооперациях, в учебных заведениях, в воинских частях. Перед отъездом удостоился правительственного приема.

«Атэндос А Куба территорий де Америка; Куба — свободная территория Америки», — было написано тогда на транспарантах на аэродроме на испанском, английском, французском, русском языках. Этот девиз как бы приветствовал прилетевших на Кубу гостей.

Да, Куба имела право называть свой остров свободной территорией Америки. Тогда Кубинской социалистической революции было всего лишь пять лет.

На меня тогда произвели особое впечатление революционный дух, созидательная сплоченность и любознательность кубинского народа.

Я опубликовал книгу под названием «Кубинские впечатления»; она разошлась более чем двухсот тысячным тиражом.

Недавно Куба торжественно отпраздновала пятнадцатилетие своей социалистической революции в обстановке больших политических, экономических, культурных успехов. Международный авторитет Кубы, как первой социалистической страны на американском полушарии, вырос и укрепился.

Куба стала символом революционного движения латино-американских стран, борющихся за свободу и независимость.

Куба — единственная страна этого континента, входящая в социалистический лагерь. Она занимает свое достойное место в современном мире.

Я как гражданин Советского Союза, как советский старый воин искренне радуюсь успехам наших кубинских друзей.

* * *

С чувством гражданской гордости, с большой симпатией и одобрением я отношусь к визиту Леонида Ильича Брежнева на свободную территорию Америки, в результате которого еще больше и глубже укрепится советско-кубинская дружба.

Очень надеюсь на успех визита и на положительный международный резонанс на это событие.

МНОГОКРАТНЫЙ КАНДИДАТ НА РЕПРЕССИИ

Я не был физической жертвой репрессий, но многократно был кандидатом.

Еще в аттестации 1938 года было написано: «Подлежит увольнению из рядов Рабоче-Крестьянской Красной Армии как политически неблагонадежный».

В годы войны автор этой аттестации оказался в рядах изменников. Я пять раз выходил из окружения и участвовал в двухстах боях.

Я один из тех, кто очень тяжело пережил трагедию 1937 года...

В 1944 году, идя на спектакль «Ахан сери», я говорил Габиту, что тридцать седьмой год — незаживаемая рана, которая кровью сочится в сердцах миллионов. Он мне ответил: «Сенің ырысың бар жігіт екенсің. Сенің осы уақытқа дейін қамалмағаныңа мен таңғалып жүрмін».

В 1945 году на одном вечере я говорил узкому кругу старших писателей о порядке издания посмертных собраний сочинений писателей. Предположим, его художественные произведения и исследования составляют 11 томов, а полное собрание сочинений, как правило, завершается 12 томом — письмами и перепиской. Я очень опасаюсь, что некоторые из наших писателей заслужат и 13 том под названием «Заявления и доносы»... Некоторые из моих слушателей на меня обиделись.

В 1946 году мною был написан рассказ «Ежова рукавица»...

Я все время находился, возможно, и теперь нахожусь на учете органов...

В 1947 году, по настоянию Шаяхметова, Генеральный штаб отправил мне телеграмму с требованием немедленно выехать из Алма-Аты.

Желательный комдив (командир дивизии) в годы Великой Отечественной войны после окончания АГШКА (Академия Генерального штаба Красной Армии) с весьма положительной аттестацией оказался нежелательным комдивом в мирное время.

Учить комдивов можно, а командовать дивизией нельзя.

Одним словом, по сегодняшний день подвергаюсь негласному преследованию.

Мое дело было служить, а их дело следить. Нельзя их выгнать.

Я Каратаеву говорил...

Я Байжарасову говорил...

Запомни, брат, навсегда:

1) Больше всего женщин интересует то, что касается сердечных дел;

2) Они одержимы зудом любопытства;

3) Они только в том случае не проболтаются, если ничего не будут знать;

4) Они покорны лишь тем, кто не дает им забирать над собой волю;

5) Они любят быть птичкою, но только в царстве орла;

6) Лисица завидует им.

БАЙҚАДАМОВ

Когда в последний раз лежал в больнице Совета Министров, там, в первом терапевтическом отделении, лечились Бахытжан Байкадамов, Шамгон Кашгалиев и с ними в одной палате первый секретарь одного из районных комитетов Коммунистической партии Казахстана, высокий, жирный, 35-летний казах. От всех больных он отличался своей надменностью и высокомерием. Сразу же заметив эти его качества, я, разумеется, стал ТИШЕ ВОДЫ, НИЖЕ ТРАВЫ.

Я, как разведчик, «пел» ему всякую несуразицу. Он принимал все это за чистую монету. И пришел в разочарование от Баурджана Момыш-улы. Байкадамов и Шамгон были возмущены моим поведением. Я им глазами приказал не выражать свои мысли вслух.

Однажды невыдержанный Байкадамов за вечерним чаем сказал о том, что он очень устал от работы и только теперь начал отдыхать, стал приходить в себя в этой больнице. Первый секретарь райкома компартии буквально по-медвежьи замычал в приступе смеха. Бахытжан и Шамгон с улыбкой смотрели на самодовольно мычащего медведя. Я чуть не заплакал.

Подавляя приступы смеха, медведь произнес нечленораздельно:

— Өлең айтып, би билеп жүріп сіздер шаршасаңыздар — біз қалайынша күн көріп жүрміз? А? Ха-ха-ха!

Бахытжан страшно возмутился и хотел ему ответить. Я строго посмотрел на него и сказал:

— Бұл кісі дұрыс айтып отыр! Сөзін бөлмегін.

Шамгон хитро улыбнулся и ущипнул Бахытжана.

— Айта беріңіз, — дедім мен первому секретарю РК КПК (районный комитет Компартии Казахстана).

— Біздің қызмет — өте ауыр қызмет. Күні-түні машинаның үстінде жүреміз...

— Бұларыңыз рас! — дедім мен.

— Әлгі районный активте, әйтпесе пленумда кейбіреулер бізді сынайды... Сынаушылар бар ғой, Бауке. Хе-хе- хе! Бірақ та мен оларға тұсау салып қоямын. Мен сізге тартқанмын ғой, Бауке. Хе-хе-хе! Мен сыншыларға жиналыс ашылардың алдында былай деп предупреждение істеп қоямын: «В году 365 дней, а пленум болса бір-ақ күн.

Абайлап сөйлегін...» Хе-хе-хе! Содан соң пленумды тып-тыныш, жақсылап өткіземіз, Бауке. Хе-хе-хе!

Тарадық.

— Мына жігіттің өз артын өзіне аштырғаныңыз жақсы болды-ау, Бауке, — деді Шамгон.

— Осындай бірінші бастығы бар аудан қалай оңсын, — деп Бахытжан ашуланды. Біз Шамгон екеуміз күлдік.

РУКОВОДСТВО СПК — «ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО»?

Лично я не принадлежу ни к какой беспринципной группировке и интригам.

Хотелось бы остановиться на организационных вопросах в СПК (Союз писателей Казахстана). В СПК, к сожалению, бытовало, бытует и продолжает бытовать беспринципная групповщина. В результате этого руководство СПК носит характер «временного правительства» и терпит «правительственный кризис» за «правительственным кризисом», меняя весь руководящий состав, как перчатки, несколько раз между съездами.

Каждый руководитель к власти приходит со своей программой и со своей свитой.

История СПК не знает устойчивого руководства от съезда до съезда.

Последние свежие примеры: По рекомендации ЦК КПК (Центральный Комитет Коммунистической партии Казахстана), по клятвенному обещанию Габита Мусрепова, положившего под ноги свою седую бороду, съезд избрал их...

Провалив всю работу СПК, получив дарственные лавровые венки, Габит Мусрепов дезертировал. Затем его примеру последовали все остальные секретари СПК, избранные съездом СПК.

Пришло к власти новое «временное правительство» во главе с Габиденом Мустафиным — со своей программой и со своей свитой.

Габиден Мустафин чванливо бездельничал, играл творческими кадрами, как пешками.

Он ввел систему шестимесячного «дежурства» литературных консультантов, тем самым способствовал протаскиванию на работу в СПК и в его печатные органы людей творчески несостоятельных и безответственных.

— Он творческие секции и секретариат превратил в конфликтную комиссию.

— Партбюро превратил в свое «подсобное хозяйство», считая себя «шефом» партийной организации. (Я пригрозил ему «уйти в отставку», так как я не желаю быть членом партбюро, которое является дирижерской палочкой в руках первого секретаря СПК).

— Он лишил элементарных демократических прав и самостоятельности русские и уйгурские секции СПК, ликвидировав предусмотренные штатные должности.

— Он превратил газету «Қазақ әдебиеті» в орган своих личных интриг, гребя жар чужими руками.

И так далее, и тому подобное.

И с позволения ЦК КПК дезертировал.

ГАБИДЕН МУСТАФИН

Я думаю, что ЦК КПК (Центральный Комитет Коммунистической партии Казахстана) не от хорошей жизни передал руководство СПК (Союз писателей Казахстана) товарищу Мустафину. Надо полагать, что ЦК КПК был разочарован Мусреповым и убежден в безнадежности положительного им руководства СПК в дальнейшем. Видимо, это послужило основанием смены руководства СПК.

Я уверен, что Мустафин приказ ЦК КПК принял со слезами на глазах, ибо кто же примет с удовольствием такое тяжелое наследство от Мусрепова. Я один из тех, кто не аплодировал Мустафину. Он не захотел создать «коалиционное правительство», сразу же заявил о своем нетерпимом отношении ко всем из прежнего руководства, тем самым потерял самого замечательного деятеля нашей литературы Абдильду Тажибаева...

Г. Мустафин пришел к руководству со своей программой и со своей свитой. Жертвой его властолюбия стал, прежде всего, Казгослитиздат:

— Он категорически запретил Казгослитиздату принимать к изданию какое-либо произведение без его рекомендации.

— Обязал все секции СПК читать, обсуждать все рукописи (включая всех графоманов).

Этими своими, далеко нереальными и драконовскими, требованиями Мустафин поставил в глупейшее положение все творческие секции и творческий коллектив Казгослитиздата. Секция не обязана читать и обсуждать все рукописи. Это физически невозможно.

Секция неправомочна выносить окончательный приговор по творчеству того или иного писателя. Решения секции СПК не есть закон для издательства, ибо оно самостоятельное государственное учреждение, облаченное определенными полномочиями и доверием. У него есть администрация и квалифицированный творческий коллектив редакторов.

За идейно-художественное качество выпускаемых книг отвечает только и только издательство. К чему «аткаминерство» Мустафина? Зачем это?

С первых шагов руководство Г.Мустафина привело к некоторым печальным недоразумениям; выдвинутые им положения не способствовали повышению качества выпускаемых произведений, а лишь усложнили дело, породили безответственность и волокиту, затормозили производство и нанесли материальный ущерб издательству и типографиям.

Когда товарищу Мустафину задали вопрос:

— Вы сами читали это произведение? — Он ответил:

— Не читал и читать не собираюсь!

— Как же вы тогда подписываете смертный приговор творчеству писателя?

— Есть секция, — ответил Мустафин.

Это весьма безответственно!

Мустафин также в своем выступлении заявил, что не он, а русская секция отвечает за русских писателей, не он, а уйгурская секция отвечает за уйгурскую литературу и т.д. и т.п.

Нелепости. Я не согласен с Мустафиным на все 100 процентов.

Мы, казахстанцы, отвечаем за развитие культуры всех народов, населяющих наши обширные пространства, территорию. И вы как первый руководитель СПК потрудитесь отвечать тоже!

Как у нас обстоят дела с периферией, то есть с районами, областями и краями?

Из рук вон плохо!

У нас много подрастающих молодых литераторов. В том числе много начинающих писателей. Надо их воспитывать, надо их выращивать. Кому это дело доверено? Это доверено творчески несостоятельным бездельникам. Сырбай и Куандык ездили в ЮКК (Южно-Казахстанский край). Аскар Токмаганбетов, который 25 лет получал солидную зарплату, честно признался, что он все эти годы не работал и не знает абсолютно ничего, и отказался делать доклад на краевом совещании литераторов. Но ведь Токмаганбетов коммунист и писатель!

Такое положение дел не делает чести ни руководству СПК, ни Аскару Токмаганбетову. Нельзя дальше судьбу подрастающих молодых литераторов доверять тунеядцам.

В области и в края должны поехать не случайные бездельники или штрафники, а вполне ответственные люди, и не на временные гастроли, а на постоянную работу.

Так говорю, потому что наши советские, партийные и хозяйственные работники по воле партии едут на постоянную работу в районы.

Ведь писатели тоже солдаты партии и правительства — что за исключение из правил в СПК? Их тоже в порядке мобилизации надо посылать в гущу народа, в бурный поток жизни. Пусть работают и учатся.

Надо разгрузить Алма-Ату от кабинетных домысельщиков.

Писателю недостаточно университетского образования, ему надо пройти большую жизненную школу, чтоб вывести своих героев из самых глубин народной жизни. Непосредственность, искренность и яркость изображения характера и внутреннего мира нашего современника невозможна только кабинетными домыслами — надо быть в гуще народа. Знать и в повседневной работе, и в жизни, в быту и в семье.

Из живой галереи, из широкого выбора натуры можно создать образ. Натура со временем может перерасти в образ, тому немало примеров.

СПК и 20 издательств, как родственные творческие организации, должны содружествовать и взаимодействовать, т.е. восполнять недостатки одного достоинствами другого на общественных началах, а не путем вероломного нападения и оккупации чужих функций, ущемления чужих прав. Не квалифицированность руководства нигде так вредно не отражается, как на идеологическом фронте.

* * *

Творческий коллектив не терпит диктаторства. Пожалуйста, командуйте, но командуйте с чувством такта и меры. Где нет чувства меры и такта, нет демократии, где нет чувства такта и меры, нет ни таланта, ни совести.

Создается впечатление, что товарищ Мустафин кроме самого себя никого не читает.

1) СПК — не творческий союз, а союз сплетников и интриганов.

2) Отдел ЦК (Центральный Комитет) — это что-то вроде конфликтной комиссии.

(Талқылау, ырың-жырың) (обсуждения, волокита, канитель). Невмешательство во внутренние дела в качестве общественного арбитра.

Надо различать два момента: официальный брак нельзя ставить рядом с посетителями притонов.

Не только Мустафин и Г. Мусрепов кроме себя никого не читают.

Накануне съезда Мусрепов обязал меня прочесть шесть военных романов и написать тезисы его доклада по этим романам. Я отказался, заявив ему, что не желтый раб.

* * *

14.11.1973 г.

Мүсірепов: Бауыржан, сен қалай қарайсың шығыстағы көршімізге? (Баурджан, как ты смотришь на восточного соседа?).

Момышұлы: История никогда не прощала злодеяний культа.

— Да, тому примеров много. И, как ни странно, они друг друга почти копируют, — деп күрсінді ол (вздохнул он).

— Кое в чем в антисоветизме он превзошел Гитлера.

— А хунвейбинизм? Культурная революция — это же почти контрреволюция... Обезглавить партию...

— Это прерогатива культа.

— Ассимиляция малых народов.

— Великодержавный шовинизм.

— А флирт с империализмом?

— Ренегатство.

— Что же у них осталось?

— По их понятию, марксизм-ленинизм благополучно развивается, но только у них Моохванхиор.

— Что такое Моохванхиор?

— Вроде «Майн Кампфа».

— Зачем они вошли в ООН?

— Чтобы разъединить.

— Арабы?

— Идея Насера — ОАР.

— А теперь АРЕ

— Эмбарго нефти.

— Да. Многие начали плясать.

— Требование отставки Никсона.

— Он не Кеннеди.

— Чили?

— Грузотранспорт. Когда желудок пустой, голова кружится.

— Да, хунта на этом сыграла.

— Вьетнам?

— Из полумиллиона 300 тысяч раненых, 55 тысяч убитых американцев; 145 тысяч еще там.

— Кто волка боится, в лес не ходит.

— Волков истреблять запрещено, чтобы восстановить равновесие.

Пернатые хищники на охоте истребляют сайгаков больше, чем волки, а воздушных охотников у нас нет.

Г. Мустафин и на партсобрании СПК заявил, что в казахской литературе за последние десятилетия нет никаких успехов. Литература сделала по сравнению с 30 годами много шагов назад.

Это безответственное заявление. Он в качестве довода приводил, что за последние четыре года не выдвигалось ни одного произведения казахских писателей на Ленинскую премию.

Разве советская литература держится только на призерах?

Нельзя так огульно охаивать. Нельзя так возносить самих себя — что, мол, мы дали в 30-х годах классические вещи... «Абай» был написан не в 30-х годах, а позже и, к сожалению, остался незавершенным.

«Школа жизни» была написана не в 30-х годах, и она еще не завершена.

«Пробужденный край» был написан не в 30-х годах, он еще не завершен.

По произведениям на тему ВОВ (Великая Отечественная война) казахская литература занимает второе место после Украины: Мусрепов, Нурпеисов, Ахтанов, А. Шарипов, Кайсенов и другие вышли не только на всесоюзный, но и на международный рынок.

Нет ни одного континента, где бы не побывало с успехом наше искусство. Почему вы не признаете это все?

Ваше заявление, товарищ Мустафин, безответственное. Не вы, а партия права, когда нас упрекают, что мы идем не в ногу со временем, что мы плетемся в хвосте нашей советской действительности — нашей жизни. И на этот вопрос сама партия отвечает: «Мы оторвались от жизни, не живем в гуще народных масс, мы заняты больше кабинетными домыслами, чем творческим восприятием и воплощением жизни в нашем творчестве».

Все наши поездки с почетным эскортом, торжественные обещания за банкетными столами — это прогулка, самообман. Скажите, пожалуйста, что было написано после этих поездок? А сколько денег было потрачено?

— Бәріміз классик болып барамыз, — деп бір классик қашыпты из этой бригады.

Во хмелю под каким-то предлогом спешим к поезду; так было отказано во встрече школьникам, которые ждали Г. Мусрепова с его группой. Десятки машин промчались мимо ожидающей толпы народа; отъехав километров на пять, гости на лоне природы три часа распивали вино. Бутылки на второй день собрал чабан, повез в аул и сдал в магазин потребсоюза. Об этом мне рассказал учитель. Такие праздные поездки классиков со свитами надо обвинить как порочное явление.

Поездки на места должны носить не праздный, а деловой и творческий характер и на более длительное время с определенной, конкретной, ясной целью, с обязательным ответственным отчетом авансируемого.

Надо разгрузить Алма-Ату от кабинетных домысельщиков.

Политическое доверие ко мне?!

— Мы терпим книжный голод, — бросил мне в лицо юноша в Аягузе.

Касым Тогузаков вместо того, чтобы, как поэт, как отец, радоваться появлению нового таланта, — злорадствовал над некоторыми ошибочными высказываниями Олжаса Сулейменова и призвал к уничтожению его, обзывая его мальчишкой и бездарщиной. Он для этого специально пришел на партсобрание СПК, куда его никто не приглашал. Он получил на собрании достойный отпор. Никто не женится и не выходит замуж для того, чтобы потом развестись.

Уход из семьи — это крайне вынужденный поступок, когда исчерпаны всякие возможности примирения и компромисса. Это трагедия.

Пользуясь тем, что одна сторона дает волю чувствам, обиде, а другая сторона дает волю приступам гнева, находится немало любителей потешиться над чужой трагедией.

Не недостойные кабинетные домыслы, а сама жизнь — единственно верный источник, верная помощница писателя.

Правильно и верно нарисованная натура со временем перерастет в обобщение и образ.

Я ОТОБРАЛ ЭСТАФЕТУ

После войны Бек просил у меня дополнительные материалы; я отказал, так как для написания книги ему было в свое время дано все необходимое, а теперь нечего быть умным задним числом. Пиши по первому впечатлению.

А. Бек пришел и сказал:

— Я в затруднительном положении в связи с выходом в свет «За нами Москва».

— Выход найден? — спросил я.

— Нет, — ответил тот.

— Вы когда-то недостойно пережили порыв головокружения от успехов, а теперь переживаете, видимо, пору уязвленного самолюбия. Вам шестой десяток. Вам на этот раз следует быть более достойным.

Память погибших выше авторского самолюбия, читательские интересы выше личных интересов. Если все написанное Вами соответствует действительности и написано лучше, чем у меня, я уступлю и помогу Вам, как помогал раньше, а если нет — я не могу приносить неоправданную жертву ради спасения Вашей чести, я должен оберегать светлую память моих товарищей и святую правду. Вы проглатываете целые эпизоды.

— Какие?

— Например, сдачу Волоколамска, бегство Краева.

— Нет, о них я напишу во второй части. Однажды Краев совершил головокружительный подвиг. Описав этот подвиг, я вспомню и о его бегстве. Начну так: «Я вспомнил, что этот человек когда-то бежал...»

Сдача Волоколамска также будет описана после того, как он был взят нашими войсками.

Где хорошо, А. Бек говорит, что он это написал, а где что плохо — Момыш-улы так сказал, и разыгрывает наивного штатского простачка.

— Я несу моральную ответственность за «Волоколамское шоссе» не только при жизни, но и после своей смерти, — отрезал я.

Я долго ждал, что Бек напишет, но он не написал, я просил его передать мне эстафету — он отказался. Я отобрал эстафету.

Разве окрыленный успехом автор может сидеть на старом в течение 14 лет? В этом случае логика вещей говорит о его беспомощности. Другое дело, когда оның көңілі қалды (обиделся).

1974 год

СКОЛЬКО?!

Вчера Әсет Аукебаев сказал мне, что по данным книжной палаты я являюсь автором пятнадцати книг, изданных в Казахстане. Тиражи около 1 500 000 экземпляров. Одиннадцать книг изданы в России, Киргизии, Таджикистане, Узбекистане. А за рубежом на шести языках...

Я автор около 250 статей, около 1000-1500 строк стихотворений и афоризмов.

Я был приятно удивлен. Придя домой, я на память вспомнил:

1) История одной ночи;

2) Наша семья;

3) За нами Москва;

4) Генерал Панфилов;

5) Фронтовые встречи;

6) Я помню их.

На казахском языке:

7) Сборник I;

8) Сборник II;

9) Жауынгерлер тұлғасы;

10) Төлеген Тоқтаров;

11) Артымызда Москва;

12) Ел басына күн туса;

13) Біздің генерал;

14) Олар менің есімде;

15) Куба әсерлері;

16) Ұшқан ұя.

Рас екен-ау деп сендім. (Я поверил, что Аукебаев прав).

Басқа айтқандарым да рас болуы керек. (Все, что я говорю, должно быть правдой).

13.04.1974 год

ЗНАКОМСТВО НА РАССТОЯНИИ

Я ее знал студенткою художественной академии. Она, когда училась, подавала большие надежды...

Однажды, когда я приехал из Сибири в отпуск, Алима Кудайбергеновна (Богдановна) Сабелла (по мужу), рассказывая о ней, плакала.

— Она из Алма-Аты всю дорогу ехала голодной. Я ее приютила на три дня, но больше ничем не могла помочь ей. Не знаю, что с девушкой. Я дала ей кое-что из продуктов, а что дальше?

Я дал Алме 150 рублей, сказав: Немедленно переведите ей.

Старуха, обнимая меня, рыдала.

Прошло несколько лет. Я увидел ее и Жантурина на экране; фильм «Алитет уходит в горы...»

В 1958 году, в дни декады в Москве, мы жили в одной гостинице. Она была буквально окружена толпою поклонников. Она нас не замечала (не нарочно, а на самом деле она была очень занята, не успевала улыбаться поклонникам).

1962 год. Меня пригласили на обсуждение проекта нового памятника И.В.Панфилову. В мастерской скульптора была и она...

— Как я рада видеть Вас. Как я благодарна Вам. Он мой спаситель (обращаясь к Б. Бакамову).

* * *

1965 год. В интервью в журнале она сказала: «...Моя мечта — написать портрет Баурджана Момыш-улы...»

В Сары-Агаче, в одном из журналов, я видел (долго рассматривал) ее «Танцовщицу», вспомнил ее наброски (портреты, сюжеты, пейзажи).

— Она, когда ты был на Кубе, говорила мне, что хочет написать твой портрет, — сказала Гайникамал.

— Если она еще раз скажет, то ответь ей, что я позировать не буду. Пусть пишет, как писала свою «Танцовщицу»...

20 сентября 1971 года. В конце торжественного собрания на сцену поднялась она и с нею композитор Сыдық. Тепло поздравили меня...

* * *

11 апреля 1974 года, то есть позавчера, был пленум Союза художников в Доме писателей. Перерыв... Шла Шара. Мы с ней не виделись еще задолго до кончины Курманбека. Қазақша құшақтасып көрісіп бір-бірімізге көңіл айттық.

Она вместе с другими сидела напротив моего портрета (1946 г.). Поздоровались кивком головы.

Художник Исмаилов принес коньяк, кофе и выразил Шаре и мне соболезнование.

Шара ушла. Я остался ждать Сулеева Азата (он должен был организовать мне машину).

С Исмаиловым хорошо побеседовали (конечно, он на своем языке, а я на своем).

— Парфюмерия не только уродует красавицу, но и ее талант. Когда красавица-художник напишет весьма и весьма посредственно, смотрят, прежде всего, на ее лицо, и никак не поворачивается язык сказать, что это ерунда.

— Комплиментарность никогда никому не помогала.

— Во! Во! А самокритичность?

— Излишняя комплиментарность очень часто убивает чувство самокритичности.

— Во! Во! — согласился Исмаилов.

— Если бы мы сумели сохранить то, что от Бога, и правильно развить, то давным-давно ушли бы далеко, далеко...

— Во! Во!

* * *

Записывая эти строки, я вспомнил:

Март 1945 года, я — командир 9-й гвардейской стрелковой дивизии.

Я на часок заехал на КП (командный пункт).

В блиндаже топилась печурка. Я сидел и грелся...

Зашли адъютант и незнакомый сержант.

Адъютант робко подал мне твердую обложку тетради. На обложке был приклеен (склеен) мой разретушированный, покрашенный фотопортрет. Рассмотрев его, молча бросил в огонь.

— Садитесь, сержант.

Он сел напротив меня.

— Вы художник?

— Вроде этого. Я фотограф в дивизии. Я студент художественной академии.

— Хорошо. Значит, в будущем претендент на настоящего художника. С вас, дорогой мой, художник не выйдет.

— Почему вы так думаете?

— Потому что вы не знаете, что такое красота?

— ?!

— Да... Вы заретушировали, закрасили всю мою красоту.

— ?!

— Да... Вот это называется морщиною гнева, вот это называется морщиною переживания, а это морщиною возраста, а это отеки бессонницы. В этом моя красота, в них моя красота, а вы их убрали.

* * *

В 1948 году, будучи в Красноярском крае, я получил письмо из Вологды.

Писал Сохаткин. Письмо начиналось с «Уважаемый комдив». В письме упоминался вышеизложенный эпизод и выражалась благодарность за «весьма серьезную школу» и так далее, и тому подобнее.

Это письмо есть в архиве.

P.S. Исмаилов говорил, что к 30-летию победы Союз художников намерен выпустить цветной фотоальбом. Я ему сказал, что фотография — это не произведение, недаром украинцы фото называют мордописью...

Исмаилов хохотал.

КРУГОВОРОТ ГЛУБОКИХ РАЗМЫШЛЕНИЙ

Сидел я на солнышке, напротив сакли дяди Момынкула, читая книгу «Ученик» Поля Бурже; до того этот роман был интересен, написан простым языком. Поэтому я был так увлечен чтением, что малейший шум или что-нибудь другое, даже посещение знакомых для меня были неприятны. Они мешали мне читать. На их вопросы я отвечал неохотно, чтобы поскорей отвязаться от них. Несколько раз прогонял Абдильду и Кишнебая, которые, кружась около меня, шалили, пели, кричали, как это обыкновенно бывает с забавными детьми в пяти-восьмилетнем возрасте.

К 12 часам я закончил роман с убийством Роберта Грему, Андре. Какая трагедия?! Я испытал такие же переживания, что и герои, будто сам участвовал в описанных происшествиях.

В какое-то мгновение зевнул, осмотрелся кругом; погода, можно сказать, была блестящая. На юге сверкали отражения солнечных лучей от снегового киргизского Алатау, который принял серебристо-ледяной вид. С юго-запада шли лохматые казачки с мешками на плечах и ка-зачата с «дорбой» на спине — они возвращались с давно убранных колхозных полей. Собирали «масак», остатки колосьев. Глядя на их жалкий вид, невольно задаешься вопросом: «Посев сеять сеяли они, а хлеб из этого посева чей?» Попадаешь в круговорот глубоких размышлений и приходишь к заключению: пока мы все не овладели техникой, пока у нас будут несчастные, неграмотные лжекоммунисты, искажающие правильную линию партии, пока не искоренится всякое извращение, то безобразия будут повторяться еще и еще. За что борются сознательные коммунисты? За скорое строительство и приближение окончательной победы честности, культуры и справедливости социализма.

КАПИТАНИССИМУС

Город Калинин — родина Михаила Ивановича Калинина. В скобках скажем, это бывшая Тверь. Историки утверждают, что тверское княжество старше московского княжества, видимо, этим они хотят подчеркнуть значимость Калинина — Твери в истории. Должен предупредить читателя, что если вам понадобится дать телеграмму в Калинин — Тверь, то не забудьте прибавить слово «областное», иначе ваше письмо или телеграмма попадут в другой город Калинин. Следовательно, Калинин — город областной, а не какой-нибудь районный, со всеми областными атрибутами партийного и административного порядка. Салтыков-Щедрин был когда-то вице-губернатором Твери, и когда мы читаем его и внимательно присматриваемся к калининцам, то без особого труда угадываем прапраправнуков и прапраправнучек его времени — копию салтыковских образов. Справедливость требует сказать, что кровь тверян более устойчива, и традиции своих прапрапрадедов они соблюдают безукоризненно...

В этом городе по воле начальства моего я служу уже три года. Конечно, за это время обзавелся приятелями и знакомыми из исконных тверян. Жаловаться на них у меня нет никаких оснований. Скажем, в Калинине много хороших людей и немало плохих, как и в любом другом городе нашей отчизны. Значит, город Калинин — не исключение в нашей жизни.

Когда я впервые «приземлился» в Калинин и завел свое первое знакомство с тверянами, особа местного происхождения шутливо ответила на мой вопрос:

— У нас в городе всего лишь три культурных учреждения: наш педагогический институт (догадывайтесь, что она преподавательница этого института), этот ресторан первого класса «Селигер», где в гражданской форме пьянствуют офицеры. Новый начальник гарнизона генерал Лященко запретил офицерам посещать этот ресторан, оставляя за офицерами право посещать любые «кабаки» и «забегаловки». Ваше счастье, что вы в гражданской форме, поэтому я спокойна за вас, а то патрули вас могут «арестовать». И третье культурное учреждение — это ваша академия. Вот все эти (она указала на лица танцующие и хмельные) или слушатели, или преподаватели академии.

Вот этот стиляга, который работает больше ногами, чем головой, — это капитаниссимус вашей академии...

— Простите! Почему капитаниссимус?

— А-а, — расхохоталась она, — очень просто: ведь высший чин генералов это генералиссимус, а почему высший чин капитанов не может быть капитаниссимусом, ведь он десять лет как в чине капитана...

— А я двенадцать лет в звании полковника, значит, по стажу, я, по-вашему, «полковникоссимус»...

Мы оба расхохотались...

---