Кладоискатели

(Повесть)

1

В зыбком, знойном мареве у самого синего горизонта плавали, похожие на остров, Аккумы — Белые пески. Зной обтекал их со всех сторон, подобно водам большой мутной реки, и узкая полоска зеленого чия у подножия барханов еще больше создавала впечатление, что люди действительно видят перед собой полноводную неведомую реку и сказочный необитаемый остров выросший из прохладных глубин.

— Давай немного отдохнем, учитель, — просительно предложил Коныс и, не ожидая ответа своего спутника, бросил на землю свой дорожный мешок, торопливо прилег рядом и спрятал голову в тень жидкого куста таволги.

Бекбулат ничего не ответил, вонзил лопату в черствую от зноя степную землю, оперся на черенок и долго смотрел в сторону Аккумов, потом сказал, словно разговаривая с самим собой:

— Создаст же такое природа, а?! Чужой в этих края человек и вправду подумает, что видит остров.

— Да ладно тебе... В первый раз что-ли любуешься? Садись лучше, отдохни, — проворчал Коныс.

— И прошли-то всего ничего, а похоже, что ты устал? — поддел его Бекбулат.

— Скажешь тоже... Просто пить хочется. Проклятая жара! Дай-ка мне воды. — Коренастый, широкоплечий, не поднимаясь с земли, он сердито протянул руку в сторону своего сухопарого товарища.

Тот неодобрительно покачал головой. Из аула они вышли немногим более часа назад, по дороге заглянули на зимовку Каракога, напились айрана у скотника Сапарбая. Но зная, что с упрямым и вспыльчивым Конысом спорить бесполезно, учитель только вздохнул и начал доставать из своего рюкзака термос.

Запрокинув голову механизатор за несколько глотков осушил его, перевернул термос горлышком вниз, чтобы окончательно убедиться, что он действительно пуст, сказал с сожалением:

— Ох-ох-ох! Наверно, только живая вода бывает такой вкусной!

Бекбулат улыбнулся и начал возиться с транзисторным приемником, висевшем у него через плечо на красивом черном ремешке.

Конысу молчание спутника не понравилось и он, не то с осуждением, не то с завистью, сказал:

— А ты основательно в дорогу собрался. И термос у тебя с холодной водой, и приемник, и кеды... новые.

И снова учитель не ответил ему, продолжая возиться со своим приемником.

— Ну чего молчишь?! Сел бы не торчал перед глазами...

Бекбулат озабоченно посмотрел на часы.

— Время уходит. День на вторую половину перевалил...

— Да брось ты! Куда спешить? Сейчас поздно темнеет. Если Талапай раньше нас подойдет — подождет немного. Мы же не шпионы, чтобы встречаться ровно в три ноль-ноль...

— А ну тебя! — Учитель выключил приемник и прилег рядом с Конысом.

Тот уже не прятал голову в тень куста, лежал на спине, разбросав по земле свое сильное тело и, растегнув рубашку, поглаживая широкой ладонью раздувшийся от недавно выпитой воды живот.

— Ох, и интересное дельце нам предстоит. А? — мечтательно сказал он. — Лишь бы никто не узнал, да не поднял на смех! — И вдруг встревоженно повернул голову в сторону учителя и с подозрением спросил: — Ты никому не говорил?

— Если ты сам не проболтался, чего же я буду говорить...

— И про лопату ничего не спрашивали, когда ты ее брал?

— Сказал, что с ночевкой идем на рыбалку. А лопата, чтобы червей копать. Коныс с облегчением вздохнул и вдруг затянул песню:

Нет песни лучше, чем “Айнамкоз”,

Не наденешь два*1 чапана, вида нет...

— Не “два чапана”, а “чапан с орнаментом”, — перебил учитель.

Коныс перестал петь и с недоумением посмотрел на него.

— Причем здесь орнамент?

— Ну, а причем два чапана? Попробуй-ка их надеть один на другой... Посмотрю, что за вид у тебя будет... Петь надо правильно.

— Ну и пусть неправильно! — упрямо возразил Коныс и исподлобья посмотрел на Бекбулата. — Как народ поет, так и буду петь.

У учителя пропало желание спорить и он презрительно сказал:

— Да пой, как хочешь...

— Не буду. В голове чего-то стучит. — Коныс сорвал стебелек полыни, понюхал его и вдруг с задором сказал: — Что ни говори, а путешествие нам предстоит интересное. И как ты до этого додумался?

— Да я здесь ни при чем. Это вы сами. Во всем застолье виновато. Не вы ли стали болтать, что кто-то несколько лет назад нашел тостаган — золотую чашу, а потом еще кто-то — золотой браслет... Вот и разыгралось воображение. Стоило мне только заикнуться о том, что не мешало бы по Аккумам побродить, как вы с Адильханом прилипли ко мне, как...

Коныс недоверчиво покачал головой, видимо, с трудом вспоминая события минувшего вечера, потом неуверенно сказал:

— Может ты и прав... Только Адильхан не сдержал своего слова, обманул, собака. Говорил, что свободен, что машину его зоотехник сам гоняет...

— Ну, я же тебе рассказывал. Послал Тулеу. “Болею, не могу”, говорит.

— Да, прошлой ночью мы слегка перебрали. — Он поморщился, потрогал ладонью голову. — Голова до сих пор трещит. Слушай, а мы действительно к Талапаю домой ходили?

— Э-э-э! Да ты, я смотрю, вчера совсем отключился. Вспомни. После застолья ты, я и Адильхан договорились встретиться у Песчаного брода...

Коныс вдруг рассердился.

— Что ты несешь! Это мы после чаепития толковали, когда вышли проветриться на улицу.

Учитель снисходительно усмехнулся:

— У тебя, видно, действительно голова трещит с похмелья. Мы после еще раз все обсуждали. В этот момент невесть откуда появился Талапай. Ты сразу же переключился на него: “Ты же, ведь, хорошо знаешь этого алмаатинца. Племянник мой. Закончил три курса института, на каникулы приехал. Пойдем поздравлять сестру с приездом сына”. Мы с Адильханом отказывались, да разве тебя остановишь? Ну и пошли, в конце концов. Сестра твоя спала уже. Наслушались мы от нее всего. Вспомни, как она кричала: “Непутевый ты человек! Сколько раз ты будешь меня поздравлять с приездом сына! Ведь, вчера только приходил!” Ты, правда, выкручиваться начал. Пьяный, пьяный, а кое-что соображаешь: “Апа! Вчера я с Адильханом приходил, а Бекбулат еще ни о чем не знал. Это он ко мне пристал. Говорит, что очень хочет поздравить. Вот я его и привел. А сам-то я ни при чем”. Я чуть со стыда не провалился. Потом, за дастарханом, слово за слово, мы и Талапая уговорили идти с нами золото искать.

Лицо механизатора было озабоченным и напряженным.

— Вот, оказывается все как... Слушай, а сестра на нас не обиделась?

— Похоже, что нет. А вот твоя жена... не знаю...

Глаза Коныса тревожно забегали, на лбу выступили капельки пота.

— Мы что, еще и ко мне домой ходили?

Учитель сделал вид, что не заметил того, насколько испугался приятель и, как ни в чем не бывало, придав голосу нарочитое равнодушие, спросил:

— Райхан разве тебе ничего не говорила?

— У-у-у! Я ее, слава богу, со вчерашнего дня не видел. Спал в сарае. В двенадцать дня только встал, когда твой братишка приходил. Дом на замке. Ее словно ветром сдуло. Сплетничать, наверное, пошла по соседям.

— А ведь она тебя искать будет, — со злорадством сказал Бекбулат. — Откуда ей знать, куда унес тебя аллах?

— Да я же оставил записку... Слушай... — Коныс с надеждой посмотрел в лицо учителю. — А может... В общем, как мы попали в мой дом?

— Вот это да! — притворное сочувствие послышалось в голосе Бекбулата. — Неужто не помнишь?.. Когда мы вышли из дома Талапая, то долго еще не расходились, все обсуждали кто и что возьмет с собой в дорогу. А потом к нам подошел старик Суйесин. Но отчего-то ты стал на него кричать: “Эй, козел бородатый! Что ты ищешь среди ночи?!” “Молодуху ищу. Твоя сестра состарилась. Забери ее себе!” ответил Суйесин. Здесь тебя совсем прорвало: “Хочешь, чтобы забрал? Заберу! Видал я такого зятя как ты!” Поболтав с ним так некоторое время, ты и позвал нас к себе. Адильхан не пошел, сказал, что устал...

Было видно, что Коныс совсем расстроился, толстые щеки его обвисли, лицо стало серым.

— Слушай, а как нас Райхан в дом пустила?

— А мы не пошли в дом. Мы в сарае сидели...

— Нет! Я тебя спрашиваю, почему она нас вообще не прогнала?

Бекбулат развел руками.

— Ты ее об этом сам спроси. Мне она ничего не говорила...

— Раньше такого не было, — уверенно сказал Коныс. — Раньше, с кем бы я пьяный не пришел, всегда прогоняла... — Глаза его подозрительно блеснули. — А может, когда ты пришел, у нее винтик ослаб? А?

Коныс, расхохотавшись, погладил живот. Учитель нахмурил брови. Он понял, что слишком далеко зашел в своих шутках и разговор может плохо кончиться.

— Ну, а потом? — настойчиво и недобро домогался ответа механизатор.

— А что потом? Посидели немного и разошлись. Домой я уже вернулся в четыре часа. Воинственно вздернутые плечи Коныса опустились.

— Черт побери! Ничего не помню! Бог свидетель — завяжу. Не буду больше пить.

— Старая, как мир, песня, — вздохнул учитель. — Лучше поднимайся. Пора идти.

Механизатор оперся о землю руками, с трудом оторвал от нее свое тяжело тело, сказал просительно:

— Знаешь... Как только дойдем до Калдыгайты, до реки... похмелимся. Ладно? Голова раскалывается...

Бекбулат нахмурился.

— И что у тебя на уме? Тебе не золото искать, а вечно бы похмеляться, да блаженствовать. Я, ведь, сначала и не сообразил, почему ты говорил Тулеу, чтобы я ждал тебя возле магазина.

Коныс не ответил. Спутники медленно побрели вперед. И хотя день перевалил на вторую половину, зной не спадал. Попрежнему его студенистое марево висело над степью. Впереди, не так чтобы уж очень далеко и не так чтобы уж очень близко, тянулась зеленая полоска тальника в котором пряталась река Калдыгайты, а за ней, белой, навеки застывшей волной вздымались островерхие барханы Аккумов.

2

У брода Кайран, с шумом и гамом, плескалась бесштанная ватага детворы. Из кустов тальника выбрался симпатичный смуглый парень. Это был Талапай. Посасывая сигаретку, сказал недовольно:

— Припозднились вы что-то. Еще бы немного и ушел. Ждать надоело.

— Так уж получилось... — виновато сказал Коныс и начал снимать штаны, чтобы искупаться.

Учитель тоже разделся, врубил свой транзистор и над бродом Кайран загремела, залязгала чужая развеселая музыка.

Вдоволь наплескавшись в неглубокой заводи, подальше от шумной детворы, они вышли на берег, и Бекбулат сказал:

— Давайте поторапливаться, а то скоро вечер наступит, — в голосе учителя было нетерпение.

Коныс закатил глаза и дурашливо затянул:

— Светик ты мой! За тобой что — враг гонится? Ты совсем забыл о нашем уговоре. Кто же пускается в дорогу не сделав жолаяк?2 Плохая примета. Не веришь мне — спроси кого угодно.

— Делать, так делать... — обрадовался Талапай и выразительно посмотрел на свой дорожный мешок.

Механизатор заметил красноречивый взгляд студента и поощрительно сказал:

— А ты молодец! Умные джигиты так и поступают. Мы тоже забежали в магазин и кое-что прихватили. Только давайте найдем укромное местечко, а то неудобно пить на глазах у воспитанников нашего дорогого Бекбулата.

Мужчины отыскали в зарослях тальника небольшую поляну и Талапай, расстелив на земле газету, начал раскладывать на ней баурсаки, огурцы, лук. Коныс прилег рядом, внимательно смотрел, как хлопочет над импровизированным дастарханом студент и глаза его блаженно щурились в предвкушении скорой выпивки. Но долго молчать он не мог, и потому сказал:

— Прогулочка наша обещает быть интересной. Только бы удача не отвернулась от нас. Один черт живет без надежды... А вдруг и у нас под ногами что-то блеснет?

— Не стоит загадывать, — пробормотал учитель, — может ничего и не найдем.

— Не найдем — тоже не большая беда, — вспомнив, что загадывать вперед это действительно плохая примета, торопливо согласился механизатор. — Я не расстроюсь. Сегодня пятница, завтра суббота, послезавтра воскресенье... В ауле, кроме сплетен, ничего интересного нет...

— А что случилось с твоим трактором? — спросил Талапай, расставляя на газете стаканы и пиалушки.

— Да ну его. Стоит в мастерской. Муфту надо менять. Наш главный инженер собирается съездить в Уральск. Знакомых у него там много. Может и достанет деталь. А вообще-то пусть у него голова болит. На то он и начальник. — Коныс пренебрежительно махнул рукой. — Слушай, Талапай, а сестра на меня не обиделась? Ведь набрались мы ночью как следует...

— Да чего же обижаться. Свои ведь. Она собиралась в честь моего приезда позвать сегодня соседей — стариков и старух. Только я наврал. Сказал, что поеду к друзьям в Жигерлен. А сам незаметно прихватил лопату, и... — Губы его растянулись в блаженной улыбке.

— Я тоже наплел жене, что поехал к старикам в Тущикара... Оставил записку и смылся. Один бог знает, как она, наверное, бесится теперь. — Коныс скосил глаза на учителя, завистливо вздохнул: — Хорошо быть холостяком! А?.. “Куда пошел? Зачем пошел?” — никто не спросит, никто терзать не будет дурацкими вопросами. В ауле сейчас полно молоденьких девушек, да разведенные, да вдовушки... Почему, Бекбулат, ты не женишься? И язык у тебя хорошо подвешен, любую смог бы уговорить...

Бекбулат нахмурился. Ему явно не нравилось этот, хотя и шутливый, наскок механизатора и он постарался уйти от дальнейшего разговора на эту тему.

— Один раз уже женился. Хватит...

Но Коныс был не из тех, от кого можно было просто так отвязаться. Он продолжал лениво тянуть слова:

— Я тебя понимаю... Чего уж... Понравилось, видно, тебе холостяцкое житье... Ха-ха-ха!

Бекбулат окончательно рассердился.

— Поживи холостяком, тогда узнаешь!

— Ах, вон чего он хочет! Хочет, чтоб я был холостяком! Хочет у меня Райхан отбить! Знаю — еще в школе был влюблен... Оказывается, до сих пор еще не потерял надежду!

— Ну, заладил! Жуешь, как корова, одну жвачку, проглотить не можешь.

Лицо учителя побагровело, и Коныс понял, что зашел слишком далеко.

— Ладно тебе, — сказал он. — Все. Завязал. Я ведь без зла. Шучу, как с ровесником. Нельзя, что ли?

Студент, с интересом слушавший перебранку старших, рассмеялся:

— Ну вы и даете!

Коныс высокомерно посмотрел на него.

— Что ты в этом понимаешь? Мы можем шутить друг с другом, как нам вздумается, потому что мы курдасы — ровесники. Правда, и я, и Адильхан старше его на год. Ему двадцать шесть, а нам по двадцать семь. И школу мы окончили раньше. Только он ухитрился поступить в институт, а мы не смогли. Теперь он человек, а мы... придурки, ха-ха-ха! Один шофер, другой — тракторист. Ходим в мазуте... — С этими словами он потянулся к своей пиале.

Только он выпрямился и, прокашлявшись, торжественно начал: “Итак, мы идем в Аккумы...”, как в невдалеке послышался треск веток и собравшиеся у дастархана увидели человека, продиравшегося напрямую через густые заросли тальника. Незнакомец направлялся прямо к их поляне, словно нюх вел его сюда.

— Да это же мой зять! — растерянно пробормотал Коныс. — Откуда здесь взялся этот выживший из ума старый черт?!

Это и в самом деле был старик Суйесин. В руках у него болтался недоуздок.

— Эй, ты как сюда попал? — растерянно хлопая глазами спросил механизатор.

Старик не удостоил его даже взгляда, словно и не заметил родственника.

— Доброго здоровья вам всем, — сказал он почтительно, снял с головы потрепанную соломенную шляпу и стал обмахивать ею потное, распаренное от долгой ходьбы лицо. — Вот ищу проклятую лошадь. Весь свет обшарил. Где только не был... — Хитрые глаза старика на миг задержались на дастархане и тотчас стрельнули в сторону. — Ну, а вы-то что здесь делаете?

Коныс уже справился со своей растерянностью и проворчал недовольно:

— Разве не видишь сам? Отдыхаем... культурно...

— Проходите на почетное место, уважаемый, — радушно пригласил учитель.

— Мне любое место подойдет... — захихикал старик. — Хорошо-то здесь как! — Он торопливо плюхнулся на землю рядом с Талапаем, словно опасаясь, что его могут прогнать.

— А ты нас словно нарочно выслеживал, — с подозрением сказал Коныс. — Только мы присели, толко собрались горло смочить, а ты тут как тут. Давай, продолжай врать.

Старик сощурился и в складках век совсем исчезли его маленькие хитрые глаза.

— Ох и жарит сегодня солнце. И куда только могла подеваться моя лошадь. И в Арале был, и в Каракога, и в Жашитале искал... Как сквозь землю провалилась.

— Найдется. Куда ей деться? — Талапай протянул Суйесину свой стакан с водкой.

— Так ведь ты сам ни с чем остался, сынок, — притворно испугался старик.

Студент весело улыбнулся, засунул руку в свою дорожную сумку и вытащил из нее большой огурец. Ловко разрезав его, он выковырнул на одной половинке ножом мякоть, бросил ее в рот.

— Вот и у меня стакан есть.

— Молодец! — похвалил Коныс.

— Голова работает. Ничего не скажешь, — хохотнул Суйесин.

— Разговорились... — неодобрительно проворчал Коныс. — Поехали! — И залпом выпил свою водку.

Уговаривать никого не пришлось. За механизатором выпил старик, потом то же самое сделал студент, а выпив, закусил водку своим сочным зеленым “стаканом”.

Учитель отхлебнул из пиалушки, брезгливо поморщился. Водка была теплой и его затошнило.

— Угощайтесь баурсаками, уважаемый, — сказал он через минуту, когда приступ тошноты прошел.

— Спасибо вам, джигиты! Живите долго! — сказал Суйесин и погладил свою сивую жидкую бороденку.

— До твоих лет все равно не доживем, — проговорил Коныс. Затем с любопытством уставившись на остриженного наголо, щупленького старика, неожиданно спросил: — А вообще-то сколько тебе стукнуло?

Старик передернул плечами, засмеялся:

— Я младше твоего отца на два года. Вот и посчитай. Умеешь, наверное.

— Значит, шестьдесят три, — пропустив насмешку мимо ушей, сказал Коныс. — А я-то думал...

— А может ты хочешь, чтобы я помер?

— Живи, — благодушно разрешил механизатор. — Каждому аулу нужны свои чокнутые. Как же без тебя...

— Так-так... А что же вы здесь сами делаете, если не чокнутые? Смотрю я, а ваша ночная компания до сих пор разойтись не может. Расстаться никак не можете... — Выпитая водка начала действовать, на лбу старика выступили мелкие капельки пота, и он вытер его ладонью.

— Пришли отдохнуть, проветриться... — нарочито равнодушно сказал Талапай.

Суйесин стрельнул глазами в сторону студента, загадочно усмехнулся.

— Это вы хорошо придумали...

— Эй, ты ночью случайно не заблудился? Нашел свой дом? — с лукавством спросил Коныс.

— А что не найти. После того, как ты взмолился, чтобы я не покидал твою сестру, я пулей помчался домой. Как не уважить родственника... — съехидничал старик. — Но и вы хороши. Гульнули... Где Адильхан? У него вчера язык такое выговаривал, что не приведи господи... Захочешь понять, и то не поймешь. Не застолье у вас получилось, а настоящий пир.

— Застольем только называется... — поддержал Суйесина все это время молчавший Бекбулат. — Сеиту сам бог велел устроить пир на весь мир. Уцелеть после такой аварии...

Студент, только недавно приехавший в аул, вопросительно посмотрел на механизатора.

— Какая авария? Я ничего не слышал.

Коныс оживился.

— Эх, ты! Про такое и не слыхал! Сеит купил новенькие “Жигули”. Прошлой осенью купил. Ну и гонял, что называется, сломя голову. Сосем недавно мчался по ровной дороге и увидел на асфальте рваную фуфайку. Ничего не подозревая махнул прямиком. И в этот момент что-то грохнуло внизу и правое заднее колесо отвалилось. Представляешь, что было. Хорошо, что Сеит не растерялся, руль не выпустил. Пару раз машина кувыркнулась... Оказывается, какие-то паразиты бросили на асфальт камень с тыкву величиной и накрыли его фуфайкой.

— Новенькая машина! И надо же такое! — сочувственно вздохнул Суйесин. — Сколько денег пропало!

— Машина она железная. Черт с ней! Главное сам жив остался. Шурин с ним ехал. И тоже, хотя бы царапина... А Сеиту чего? Он если надо еще три такие машины купит, — сказал учитель.

— Откуда у людей деньги берутся? — с завистью сказал студент, разливая в пиалушки и стаканы водку.

— Ты с его поработай. Сеит десять лет лошадей пасет. И все время в передовиках ходит. И все-таки, что ни говорите, а ему везет. — Коныс потянулся к своей пиалушке. — Ну будем здоровы! Дай бог, чтобы и нас не обошла удача! — загадочно произнес он и со значением посмотрел на учителя и Талапая.

Студент понимающе улыбнулся, согласно закивал головой. Учитель промолчал.

— Благослови вас аллах! — Суйесин закатил вверх глаза. — Большой удачи таким, как вы, молодцам!

Коныс с хрустом надкусил луковицу и подозрительно посмотрел на старика.

— Ну, а ты, зятек, куда теперь пойдешь?

Суйесин, стараясь не встречаться с глазами механизатора, беспомощно развел руками.

— Да черт его знает! Всю степь обошел, без ног остался. — Он помешкал. — Однако, дело к вечеру. Посижу с вами, да вместе и вернемся в аул.

Талапай и Бекбулат с тревогой и растерянностью посмотрели на Коныса.

— С чего ты взял, что мы собираемся идти в аул? — медленно, голосом не обещающим ничего хорошего, спросил механизатор. — Мы решили идти в гости к Сапарбаю. У него и заночуем, наверное.

— Ай, как хорошо! — обрадовался Суйесин. — Я слышал, он собирается сегодня приглашать гостей в честь приезда брата из Оренбурга. Может я у него и не останусь ночевать, но уж чаю с гостями попью, послушаю о чем умные люди говорят. А что? Куда мне спешить? Я пенсионер...

Коныс беспомощно оглянулся на спутников. Такого он явно не ожидал. Но учитель молчал, сосредоточенно ковырял палочкой землю, Талапай хмурился. Механизатор, не найдя у них поддержки, зло сказал:

— И чего ты пристал к нам, как банный лист... Ни днем, ни ночью от тебя не отвяжешься... Слушай... — он вдруг решительно ударил кулаком по ладони и брякнул: — А как ты насчет того, чтобы... поискать золотишко?

Глаза Суйесина заблестели и сделались совсем масляными.

— Золотишко?.. А что? Почему бы и не поискать!..

Коныс увидел, как прикусил от досады губу Бекбулат, как еще больше нахмурился Талапай, и понял, что поторопился откровенничать со стариком.

— Чересчур уж ты обрадовался... — пробормотал он с неприязнью.

— Ты же сам приглашаешь... Чего мне дома-то делать?

— Ну шустрый, ну резвый... — зло и недовольно бубнил Коныс.

Старик с тревогой глянул на парней и понял, что действительно допустил оплошность, поторопился. Надо было быть чуточку посдержаннее, поломаться для порядка. Только разве справишься с собою, если всю ночь не спал, ворочался в постели, да и весь день волновался. Дело было в том, что тайну кладоискателей он узнал еще ночью. Значит так было угодно аллаху. Еще когда случайно встретил их на улице и когда все они пришли к Конысу домой, старик, вне сомнений, был совсем пьяненьким. Тем не менее, он заподозрил что-то неладное, после того, как почувствовал, что парни хотят от него поскорее избавиться. “Видно, рассчитывают меня домой спровадить, а сами продолжат веселье”, подумал тогда Суйесин. Но не таким простаком был он, аульный шут, чтобы не разгадать уловку пьяных джигитов. Старик сделал вид, что отправился домой, но за забором присел и затаился. И был он уверен, что если его и заметят, то легко можно соврать, что и не прятался вовсе, а присел по нужде. И предвкушал Суйесин счастливую минуту своего торжества. Джигиты убедятся, что он ушел, вернуться в сарай Коныса, чтобы распечатать новую бутылочку, а он тут как тут. Пусть тогда попробуют открутиться, не налить пиалушку.

Однако парни не торопились возвращаться в сарай, а остановившись посреди двора, принялись о чем-то горячо и громко спорить. Вскоре он начал различать отдельные слова и чаще всего среди них повторялось слово “золото” и лишь изредка “серебро”.

Старику сделалось жарко, по спине покатились струйки горячего пота. Забыв, что его могут увидеть, он поднялся на ноги и, вцепившись руками в доски забора, весь превратился в слух. Перед глазами мельтешили, мерцали стопки и россыпи золотых монет, а сердце так щемило и прыгало в груди, что, казалось, еще немного и оно вырвется на свободу из тщедушной груди старика.

Через несколько минут Суйесин знал все. И о том, что золото пойдут искать вчетвером: Коныс, Бекбулат, Адильхан, Талапай. И сойдутся они поодиночке, чтобы не привлекать внимания, у брода Кайран к трем часам дня. Каждый должен захватить с собой еды на три дня, а студент и учитель — лопату. Ах, как горячо и убедительно говорили парни, что где-то среди песков Аккум, ближе к Сегизсаю, находятся развалины большого древнего города. Многие раньше находили золото близ того места. Учитель примерно знает, где находится этот таинственный город и он поведет кладоискателей верной дорогой. Завтра в три часа... У брода Кайран... Полная тайна. Кроме тех, кто собрался здесь, о задуманном не должна знать ни одна душа. И дома, чтобы никто и ничего не заподозрил, следовало придумать причину исчезновения, причину достоверную.

Узнав все это, Суйесин едва не лопнул от зависти и обиды. О, сколько раз он и сам за свою жизнь слышал о сокровищах Аккумов. И мечтал их отыскать, но все откладывал это дело на потом. И сейчас, узнав о том, что задумали джигиты, он искренне оскорбился. Они хотят украсть его сокровенную мечту. Она всегда была для него, как пугливый, трепетный тулпар, а эти щенки хотят накинуть теперь на мечту узду. Ноги старика начали сами приплясывать от нетерпения и он едва не вскочил на забор. Хотелось заорать на весь аул: “Эй, ребятишки, я тоже пойду с вами!” Но... “Оу! Суйесин!.. — сказал старик вдруг самому себе. — Где ты видел дураков, которые добровольно поделились золотом! Думай, старый дурак, как поступить, чтобы не остаться в накладе”. И Суйесину показалось, что он вмиг протрезвел. Мысли зароились в его голове, словно мухи над сладостями. Сначала он подумал, что надо завтра пойти вслед за парнями, а когда они найдут заветный город, объявиться вдруг из-за барханов, и пусть они тогда попробуют прогнать его. Поразмыслив над этим вариантом, Суйесин сразу же от него отказался. Пробираться в одиночку среди песков было опасно. Люди говорят, что в Аккумах полным-полно волков. А если встретится еще и бешеный? Как быть тогда? Вспомнилось, что знакомый парень из соседнего аула видел в песках гепарда. Правда парень любил зашивать, а спьяну чего только не померещиться... И все же...

В конце концов, перебрав множества самых невероятных способов попасть в компанию золотоискателей, Суйесин остановился, по его мнению, на самом хитром. Он решил подкараулить их у брода, прикинуться, что ищет пропавшую лошадь, затем, то да се, и пусть они попробуют отделаться от него, прогнать. Нет, Суйесин не такой человек, чтобы сопляки могли оттолкнуть его локтями.

Всю ночь не спал Суйесин, ворочался с бока на бок, и все виделось ему жаром горящее золото: закроет глаза — золото, откроет — весь потолок в золотых кругляшках. Едва дождавшись дня, он торопливо напился чая, наврал старухе, что пойдет в Сегизсай навестить свата, а сам, прихватив уздечку, проворно затрусил в сторону реки Калдыгайты...

Да, поторопился все-таки он принять предложение Коныса. Надо было повалять дурака, сделать вид, что не сразу дошли до него слова родственника. Тем не менее он не слишком огорчался этому. Разве он мог не допустить такой поспешности, если ему джигиты сами делают такое предложение?

Суйесин примирительно сказал:

— Верно ведь говорят: “Если шутка к месту, можешь шутить хоть с родным дедушкой”. К тому же ты приходишься мне шурином. Снесу поэтому от тебя любую шутку. Коныс, поняв, что от старика все равно не отделаться, сказал решительно:

— Ладно. Слушай внимательно. Дело тут такое... Два дня пробудем мы в Аккумах, а в воскресенье двинем обратно...

Он начал подробно рассказывать ему о том, о чем тот и сам был прекрасно осведомлен. Аксакал слушал, не отводя от лица механизатора преданных глаз, согласно кивал головой и поддакивал подобострастно.

— Добычу на всех поровну, — твердо сказал Коныс. — Но в любом случае — найдем мы клад или не найдем, никому ни слова. Иначе завистью изведут нас люди, или... засмеют.

Постепенно посветлели лица Бекбулата и Талапая. После того как в третий раз, теперь уже в честь нового союза, зазвенели пиалушки и стаканы с остатками водки, всем стало весело. А о чем было печалиться? Аккумы были рядом и древнее золото, до поры зарытое в их песках, казалось доступным и близким — протяни только руку. Да и как им могло не повезти, если они взялись за такое дело?

Кладоискатели быстро собрались, закатав штаны перешли вброд речку и, галдея, весело подшучивая друг над другом, направились в сторону близких Аккумов. Солнце начало клониться к горизонту, когда они подошли к поросшим на склонах зеленым можжевельником песчаным грядам, за которыми поднимались высокие барханы со светлыми гребнями.

3

— Сейчас пойдем в сторону Сегизсая, — строго сказал Бекбулат. — Если кто-нибудь из вас заметит коричневые бугры или пятна земли другого цвета, сразу же говорите мне.

Кладоискатели стояли на вершине невысокого бархана и тревожно вглядывались вдаль. И только Коныс, потирая затылок своей огромной ладонью, угрюмо спросил:

— Долго нам еще идти?

— Да нет, — отозвался Бекбулат. — Еще километра два-три до середины песков. Там переночуем, а утром станем искать город.

— Ой-бой! Еще целых три километра тащиться по этим пескам. Слушайте, мужики, а может быть давайте передохнем. Посмотрите на мою рубашку. Да из нее хоть воду выжимай.

— Терпеть надо! — упрямо сказал учитель.

— Чего нам отдыхать, — поддержал Бекбулата Суйесин. — По холодку мы быстро доберемся до нужного места.

Ему явно не нравилась медлительность Коныса, и руки чесались от желания скорее взяться за работу.

— Смотрите, что я нашел! — подал вдруг голос Талапай, стоявший чуть в стороне от остальных.

Все, забыв о только что вспыхнувшем споре, поспешили к нему. Студент держал в руках продолговатый, круглый черный камень.

— Ну и что это такое? — презрительно спросил Коныс.

— Да ведь это точило. Точило для сабли! — закричал учитель.

— Смотри-ка точило... — удивился тот. — Оказывается и такое точило бывает. Не знал...

— Это точило сарматов! — взволнованно говорил Бекбулат. — Ветер выдул его из песков! В прошлом году, когда археологи из Уральска раскапывали курганы в горах Есенаман, я своими глазами видел такое же в одном из могильников.

— Апырай! — сказал Суйесин и протянул к камню руку.

— Положи в сумку! — восторженно шумел учитель. — Это, Талапай, твоя первая археологическая находка. Мы ведь с тобой коллеги. Ты учишься на историческом факультете. Археология родная сестра истории! Наша прогулка будет хорошей практикой для тебя! — Бекбулат счастливо улыбался.

Все не сговариваясь двинулись вперед, в сторону Сегизсая.

Посередине просторного межбарханного понижения, где свободно при необходимости можно было спрятать целый табун лошадей, Бекбулат поднял изъеденную ржавчиной тяжелую железку. Сгрудившись вокруг находки, кладоискатели долго обсуждали что бы это могло быть, но так и не пришли к общему мнению.

Дно котловины, посередине которой они стояли, поросло низенькими кустиками таволги и среди них повсюду валялись отбеленные солнцем и обмытые дождями кости. Суйесин подбежал к Конысу, который выковырил из земли одну из них.

— Ты что-то нашел, да? — с любопытством спросил он.

— Расчувствовался, глядя на этот мосол, — сказал совсем серьезно механизатор.

— Да это же бараньи череп, — пренебрежительно сказал старик.

— Правильно. И я это же хотел сказать. В прошлом году волк утащил мою овцу. Показалось, что это ее череп. Как же мне не грустить?

— Пошел ты к черту! — поняв, что механизатор разыграл его, обиженно сказал аксакал и отошел в сторону.

Коныс, довольный, расхохотался. Наблюдая со стороны за этой сценкой студент улыбнулся.

— Говорят, что в этих песках и правда много волков...

Суйесин вспомнил рассказ знакомого джигита и неуверенно сказал:

— Я слышал, что здесь даже гепарды встречаются. Мне один человек рассказывал, что встречал здесь следы величиной с две ладони. Он пошел было по ним, но следы исчезли в зарослях и он побоялся идти дальше. — Старик не стал говорить, что его знакомый в это время был пьян. Скажи такое, этот обормот Коныс первым поднимет тебя на смех, а потом попробуй ему что-нибудь доказать. Суйесин перепоясал себя недоуздком, и, беспокоясь, что время тратится попусту, заторопился. — Пошли, джигиты!..

Но уйти им далеко не удалось. То ли сказалось приближение вечера, то ли они действительно устали, но скоро все дружно начали уговаривать Бекбулата остановиться на ночевку.

Грунтовые воды залегали в песках неглубоко и Суйесин с Талапаем принялись копать колодец в самом влажном месте лощины. Коныс и Бекбулат пошли собирать дрова. Сухих веток и корней повсюду было много, и совсем скоро они натащили их целую кучу к краю лощины, туда, где ветер намел шелковистый песок на мелкие складки. Именно здесь решили кладоискатели расположиться на ночлег.

Вскоре колодец наполнился водой, а в небольшом углублении, приспособленном под очаг, весело запылал огонь. Зеленый пузатый чайник извлеченный из учительского рюкзака вскоре тихонько запел, на его пузатых боках заиграли светлые блики пламени. Повеселевшие джигиты полезли в свои дорожные сумки за припасами. И только Суйесин, не имевший при себе ничего, кроме недоуздка, скромно прилег в сторонке, терпеливо ожидая приглашения к дастархану, который как и на прежнем привале, начал накрывать проворный студент Талапай.

Ни к кому не обращаясь, аксакал сказал:

— Ох-ох-ох! Зачем человеку перина, когда есть такой мягкий песок?.. А звезд-то в небе уже полным-полно.

Привыкший подтрунивать над родственником, Коныс тут же прицепился, передразнил:

— Ох-ох-ох! А звезд-то в небе уже полным-полно... — и добавил несколько фраз из известного всем похабного анекдота.

Джигиты рассмеялись.

— Чтоб у тебя язык отсох! — беззлобно отозвался Суйесин.

— Ладно. Не обижайся. Придвигайся ближе. Чай готов.

Джигиты тщательно собирались в дорогу. Чего только не оказалось в их дорожных сумках: вареное мясо, копченая колбаса, баурсаки, калачи, жареное просо, курт, лук, огурцы, помидоры. Кто-то ухитрился прихватить даже пару банок “Кильки в томате”. Газета, вновь заменившая дастархан, была уставлена яствами. Отблеск пламени играли и дробились на искры на стенках влажной бутылки торчащей посреди дастархана. Талапай только что достал ее из колодца, где она охлаждалась.

И глядя на это изобилие Коныс вдруг расчувствовался:

— Хорошо-то как! Золото... Это, конечно, вещь приятная... Ей-богу, даже если не найдем... Не расстроюсь. В жизни должен быть интерес... Почему, хотя бы изредка, вот так не прогуляться, не вырваться на волю, А то вечно дела... Одно сделал, два — за плечами стоит... Вот скажи, зятек, когда ты последний раз сидел у костра? — Он посмотрел на Суйесина.

— Почему же не сидел? — уклончиво сказал тот. — Приходилось.

Талапай зубами сорвал пробку с бутылки.

— Ну, когда? Скажи, — наседал механизатор.

— На войне все было...

— Это другое дело... А вот в мирные дни...

Старику, наверное, надоели приставания Коныса, и он недовольно сказал:

— Что, я полоумный что ли, чтобы без дела шляться по степи и вместо мягкой постели отлеживать свои бока на сухой земле у костра? — Он достал из кармана складной ножик и начал резать на ломти холодное мясо.

— Вот так, как ты, все говорят, — усмехнулся Коныс. — Клянусь, что если бы кто-нибудь из аула сейчас увидел нас, то принял бы за чокнутых. Темные, бескрылые люди... — Он покосился на Талапая. — Ты закончил разливать?

Тот кивнул головой. Коныс проворно схватил свою пиалушку с водкой, высоко поднял руку.

— За главного организатора нашего мероприятия, нашей прогулки! За учителя!..

— Первый раз умное слово сказал, — процедил Суйесин. — А учитель молодец!

Талапай согласно кивнул. Всем вдруг стало понятно, что поддерживая тост Коныса, они тем самым признали над собою главенство Бекбулата. Учителю такое признание, похоже, понравилось. Он допил свою водку, потупился, сказал смущенно:

— Расхвалили вы меня...

Над Аккумами опустилась ночь. Низкие крупные звезды висели над песками на тонких невидимых паутинках и призывно мерцали, обещая на завтра сухую погоду. Чайник давно вскипел. Талапай снял его с огня и подбросил в костер охапку веток. Учитель покрутил ручку приемника, и над землей зазвучала загадочная и печальная мелодия старинного кюя.

То ли от водки, то ли от того, что вокруг стояла покрытая тайной прекрасная ночь, лицо Бекбулата разгладилось и он негромко и проникновенно, ни к кому не обращаясь, заговорил:

— Все в этой жизни течет, все меняется... Представьте... Две с половиной тысячи лет назад вот на этой земле жили наши предки — сарматы. Поили лошадей в Калдыгайты, пасли скот в Кызылжаре, сидели вот так же, как и мы у костров... Здесь звучали их песни, их голоса... Здесь они пировали с друзьями, здесь замышляли набеги на своих врагов. Жили люди... А что оставили они после себя?.. Ничего, кроме курганов, в которых лежат останки их батыров. Время, подобно смерчу, пронеслось и развеяло прошлое.

Собравшиеся у костра молчали. Первый заговорил Коныс. В голосе его звучало недовольство. В его голове трудно укладывалось то, чего он не видел собственными глазами или не слышал на общем собрании.

— Кто такие сарматы? Ты бы объяснил сначала. А то, как пообщался с археологами, так и твердишь к месту и не к месту: “Сарматы! Сарматы!” Что-то я не слышал о таких предках. — Он взял с дастархана баурсак, бросил его в рот и начал громко жевать.

Учитель рассмеялся, тронул приятеля за плечо.

— Правда твоя. Никто пока не доказал, что сарматы именно твои предки. И вообще не было такого народа “сарматы”. Так называли все кочевые племена, жившие две с половиной тысячи лет назад на этих землях. — Бекбулат посмотрел на Талапая. — Ты учишься на историческом факультете и должен был об этом слышать.

Студент солидно кивнул.

— Вот видишь... А тебе приходилось читать книгу Смирнова: “Савроматы”? — Учитель сел на любимого конька и теперь его остановить было невозможно. В такие минуты он становился похожим на акына, которого посетило вдохновение...

— Читал я, читал... — пробормотал Талапай и с равнодушным лицом стал подбрасывать в костер тонкие веточки.

— Вот видишь... Великолепная книга... Автор — образованнейший человек. А какой труд он осилил! Почти пятьсот древних курганов обследовал!

— Тоже мне, заслуга... — буркнул Коныс.

— Еще какая! Сам подумай. После древних египтян остались высокие, как горы, пирамиды, после древних греков — прекрасные храмы, у русских — письменные летописи... А что есть у нас? Как определить, кто мы такие, как узнать? Ни пирамид, ни храмов, ни письменных летописей... Только курганы да каменные идолы-бабы. Они свидетели прошлого. Единственные. Только они могут рассказать, как и чем жили наши предки. Знаками и намеками говорят они с нами...

Коныс нетерпеливо перебил его:

— Ты говори прямо. Выходит, сарматы это и есть казахи?..

Бекбулат поморщился.

— Я уже говорил, что сарматами называли кочевые племена. Это их общее название. Они пасли скот на огромных пространствах... Так эти племена назвал древнегреческий историк Геродот. Но сам он здесь не бывал. О сарматах ему рассказывали путешественники. Конечно, название народа на другом языке может звучать по другому. Примеров этому можно привести множество. А то, что наши предки принадлежали к одному из сарматских племен, так это точно. Почему я так говорю? Да потому, что образ жизни кочевников-казахов очень похож на образ жизни сарматов. Я мог бы тебе это доказать, но к чему тебе забивать голову подробностями. Хочешь, я покажу тебе дома письмо от профессора из Москвы?

— Какое еще письмо?

Глаза Бекбулата снова загорелись вдохновенным огнем.

— Когда я еще учился в институте, то написал этому человеку письмо. Я задал ему кучу вопросов. И ты понимаешь, занятой человек нашел время, чтобы ответить на них. Вернемся в аул, я обязательно покажу тебе это письмо.

— Откуда ты знаешь этого профессора? — недоверчиво, рассматривая учителя в упор, спросил Коныс.

— По его книгам. Он прекрасно знает историю Востока. Он написал мне, что сарматы, так же как и саки, гунны, кипчаки явились предками казахов. Они жили на этой земле, по которой мы сегодня с тобой ходим.

— Апырай! Сроду про такое не слыхивал, — вздохнул Суйесин.

— Сказки все это, — уверенно сказал Коныс и отправил в рот еще один баурсак. — Морочишь ты нам голову.

— Напрасно вы так, — вмешался студент. — Все, о чем говорит учитель, вполне может быть правдой. Иначе откуда бы взялись современные казахи, если бы у них не было предков?

Коныс упрямо насупился. Он всегда считал себя правым и был уверен, что в любом разговоре последнее слово должно оставаться за ним.

— Наливай, — властно сказал Коныс и тем самым дал понять, что продолжать разговор на эту тему он не намерен.

Старик Суйесин прокашлялся, посмотрел правильно ли Талапай разливает водку, потом сказал:

— Насчет сарматов не знаю... А вот место, где мы сегодня сидим, люди говорят, были владениями калмыцкого хана.

— В народе живет такое предание, — согласился Бекбулат. — Пески Аккум занимает небольшую площадь. Длина — восемнадцать километров и ширина — восемь. Но место это очень удобное. С одной стороны протекает река, а с другой почти вплотную подходит лес. И, возможно, в древности здесь не было песков, а стояли селения, потом земля истощилась, скот вытоптал травы и кустарники... От поселений остались только жалкие холмики. А что поселения здесь были — это точно. Люди видели развалины между Сегизсаем и Алмазным.

— А разве не в тех местах нашел этот Караменды золотую чашу? — подал голос Коныс.

— Да. Люди именно так и говорят.

— Придумывают люди, — словно поддразнивая спорящих, лениво сказал Талапай.

— Что ты понимаешь?! Караменды искал скотину, смотрит — что-то блестит на солнце. Подошел, а из земли выглядывает край золотого тостагана. Вот!.. — Коныс решительно рубанул рукой воздух.

— А с ума от радости не сошел?

— Чего ты смеешься. Именно так все и произошло.

Талапай усмехнулся. Коныс начал сердиться.

— Не веришь? Спроси у него. — И механизатор показал на Суйесина. Тот опустил глаза.

— По разному говорят люди. Кое-кто утверждает, что он давно не в своем уме. Только я не верю, потому что знаю его с детства. Дом его родителей рядом с домом моего свата в Сегизсае. Крепким рос джигит. И откуда порча к нему пристала?..

— Да чего там Караменды... Три года назад парнишка пришел собирать черемуху и нашел золотой браслет, — сказал Бекбулат.

Старик обрадованно закивал.

— Правильно. Про это и я слышал. Отец его сдал в московский музей и получил полторы тысячи рублей.

— Зато Караменды никому не отдал свою находку, а спрятал ее снова в песках. Дурачок он и есть дурачок, — засмеялся механизатор.

— Место здесь не простое, — задумчиво сказал учитель. — Такие находки не встречаются где попало. Или здесь когда-то погребены знатные воины, или стояло большое и богатое поселение. Еще Аккумы зовут калмыцкими владениями....

— Чего только народ не напридумывает. Болтают же, что на старинном аульном кладбище похоронена мать Камбар батыра...

— Народ просто так не скажет, — возразил учитель. — Вполне возможно, что и джунгары когда-то хозяйничали на этой земле. Хочешь, расскажу тебе одну интересную историю? Знаешь, почему наша речка называется Калдыгайты?

— Ну... — неуверенно сказал Коныс.

— Скажи мне, что означает слово Калдыгайты?

— Откуда я могу знать, что оно обозначает? Как земля появилась, так и назвали ее люди...

— Так, да не так... Раньше и я не задумывался. А недавно прочитал в газете статью одного ученого. Название Калдыгайты происходит от монгольского “хандыгай”, что значит “лось”. Со временем, подчиняясь законам нашего языка, слово изменилось и превратилось в Калдыгайты. А ведь когда-то в этих местах и вправду водились лоси. До сих пор в ауле рассказывают о человеке по имени Акымбет, который у реки застрелил “Водяную корову”. Аксакал, я правильно говорю? — повернулся Бекбулат к Суйесину.

Старик поскреб в затылке.

— Я точно ничего не знаю... Но то, что Акымбет застрелил “Водяную корову”, кажется, правда.

— Так вот... “Водяная корова” и есть лось. Ветвистые рога. И мясо, как у коровы. Кое-кто из аульчан и сегодня может это подтвердить. Наверное это был последний лось, который пил воду из реки, названной его именем. С тех пор лосей не встречали ни на реке, ни в лесах Каратала, что за Аккумами. Ну что ты на это скажешь, Коныс? — Учитель задиристо, с вызовом посмотрел на механизатора.

— Это похоже на правду... — неохотно согласился тот.

— Да чего там похоже, — вмешался Талапай. — В год великого бедствия — “Актабан шубырынды” джунгары вели себя здесь как хозяева: и земли наши, и реки, и урочища окрестили по-своему. Поэтому сегодня никто не знает, как до их нашествия называлась эта река.

Лицо Бекбулата сделалось строгим и печальным.

— Беда в том, что казахи никогда не могли объединится... В степи возникали ханства, но не было между ними дружбы. Вражда, в конце концов довела до беды. Иначе не смогли бы джунгары гнать нас от самого Эмеля до Елека.

Аксакал возмущенно замахал руками:

— Что ты говоришь! Разве казахи когда-нибудь уступали врагу?!.. Стоило им рассвирепеть, и тогда уже никто не могло их остановить! Воины во главе с батыром Есенаманом из рода Табун и батыром Аккозы из рода Барамык целый месяц держали в осаде орду калмыков здесь, в Аккумах, пока не истребили всех до одного. Я еще в детстве слышал это от стариков.

— Жезде прав! — вскинулся Коныс. — Я потомок этого самого Есенамана. — Механизатор сел, поджал под себя ноги, выпрямил спину. — У отца есть шежире — летопись нашего рода. С тех самых пор мы и живем на этой земле.

— А мой предок — батыр Аккозы, — перебил его студент, — отец об этом рассказывал. Не знаю какой он подвиг совершил, но твердо знаю, что он мой предок.

Учитель с достоинством сказал:

— Что говорить о далеких предках. Прадед мой был известным борцом — палуаном. Каждый год получал главный приз на ярмарке в Кокжаре. Звали его Ерсары. Аксакал должен был слышать о нем...

Суйесин не дослушал учителя, встрял в разговор, лицо его лучилось морщинками:

— А у меня даже дед был богатым человеком. Что говорить о Кокжаре, если он торговал даже в самом Оренбурге. Щедрый, уважаемый в народе был человек. Даже имя у него было Жомарт — щедрый.

Учитель потянулся к приемнику.

— И не лень вам вести пустые разговоры, — беспечно сказал Коныс. — Сарматы, калмыки, джунгары... Всех на свете перебрали. Даже голова заболела. Зачем болтать о захватчиках, о несчастных, если мы сыты, одеты, обуты? Давайте пропустим еще по одной и ляжем спать.

Пока кладоискатели разговаривали, земля повернулась на своей оси, созвездия поменяли место на небесном своде, а это значило, что время перевалило за полночь. Тихо было над миром. Даже ветер спал.

Из приемника послышался торжественный голос диктора:

...20 АВГУСТА 1980 ГОДА АВСТРИЙСКИЙ ВОСХОДИТЕЛЬ РЕЙНХОЛД МЕССНЕР ПЕРЕВЕРНУЛ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВОЗМОЖНОСТЯХ ЧЕЛОВЕКА: ВПЕРВЫЕ В ИСТОРИИ АЛЬПИНИЗМА ОН ПОДНЯЛСЯ В ОДИНОЧКУ НА ВЫСОЧАЙШУЮ ВЕРШИНУ ПЛАНЕТЫ ЭВЕРЕСТ...

— Умираю, так спать хочу! — зевая, простонал Коныс.

...ВЫСОТА КОТОРОГО ...

— Чуть ли не до обеда храпел без задних ног. Мало тебе что ли? Ложись, кто не дает? — засмеялся учитель.

— Сначала давайте прикончим бутылку, — настаивал Коныс.

...МЕССНЕР ПОДНЯЛСЯ НА ЭВЕРЕСТ БЕЗ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ КИСЛОРОДА...

— Хватит. Давайте ложится спать. Утром нас ждет дело, а потому надо пораньше встать. Мы как-будто забыли, зачем сюда пришли... — раздраженно сказал учитель.

— Правильно, правильно... — поддержал его аксакал.

— Жалко, что до сих пор не нашли развалин города, — вздохнул Талапай.

— Найдем. Куда он от нас денется, — уверенно заявил Коныс.

Талапай разлил остатки водки. Все молча, без большой охоты, выпили и только потянулись к дастархану за закуской, как хриплый, леденящий душу крик вырвался из ближайшей лощины. Кладоискатели замерли от ужаса.

— Ойбай!.. — дрожащим голосом пробормотал Суйесин и прижался к земле. Талапай, озираясь, придвинулся поближе к Конысу. Тот растерянно оглядывался на учителя.

— Что это такое?

— Н-не-знаю-ю... — с трудом выдавил из себя Бекбулат, напряженно всматриваясь в тьму.

— Туши костер! Туш-ш-ши! — продолжая лежать на земле шипел аксакал Талапаю.

— Не надо!.. Не туши!.. — подвывом бормотал Коныс. — А если это гепард?

— Какой гепард! Ты что?!.. Это Караменды! Сбежал несколько дней назад из больницы... — ворчал аксакал и делал руками знаки Талапаю, чтобы он тушил костер.

— Не может быть...

— Правда! Правда! Я тоже слышал! Ведь в прошлом году его здесь же поймали! Тогда он тоже сбежал. — В голосе учителя звучал неподдельный страх.

— А что ему в песках надо? — недоверчиво спросил студент.

— А ты спроси у сумасшедшего, чего ему надо... — посоветовал Суйесин. — Может тебе он и скажет. Караменды перепрятал свою золотую чашу, а потом так и не смог ее найти. Теперь, как только на него находит, он и бежит в пески...

У потухающего костра стало тихо. В непроглядной ночи было явственно слышно тихое жужжание какого-то жука. Снова вдруг заговорил приемник. И негромкий голос диктора, казалось, летел над всеми Аккумами.

...СЕГОДНЯ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМЫЕ СУТКИ ПОЛЕТА КОСМОНАВТОВ АНАТОЛИЯ БЕРЕГОВОГО И ВАЛЕНТИНА ЛЕБЕДЕВА НА ОРБИТАЛЬНОЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ СТАНЦИИ “САЛЮТ-. КОСМОНАВТЫ...

— Да замолчите вы! — свирепо зашептал на своих спутников Суйесин, словно это говорило не радио, а они.

Все отчетливо услышали тихое жужжание.

Диктор продолжал:

...ЗАВЕРШИЛИ РАБОТУ ПО РАЗГРУЗКЕ АВТОМАТИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ “ПРОГРЕСС-...

— Это жук гудит, аксакал, — едва слышно сказал Талапай.

Никто не ответил. Все еще не пришли в себя от пережитого страха. Старик поднялся с земли, присел на корточки не переставая вглядываться в таинственный мрак ночи. Потом сказал с опаской:

— Говорят, что Караменды во время припадков никого не узнает. С тех пор, как заболел, разучился говорить. Здоровый парень. В прошлом году, когда его ловили после побега из больницы, запросто троих джигитов раскидал, а потом еще гонялся за ними с ножом. Береженого бог бережет... Надо бы чем-нибудь вооружиться... — Он, не поднимаясь с корточек, придвинул к себе корявый сук.

Коныс уже полностью пришел в себя и конечно не мог допустить, чтобы кто-то подумал, что и он испугался.

— Подумаешь, Караменды... Чего здесь страшного? Неужто вчетвером с одним придурком не справимся? Я-то думал, что это гепард...

Талапай подбросил в костер веток. Несмотря на смелые слова Коныса, все с опаской продолжали коситься на обступившую костер тьму. Поддержать разговор никто не хотел. Где-то далеко, в стороне Егиндыкуля выл мотор застрявшего в песках грузовика.

...ПО ОЦЕНКЕ ОРГАНИЗАЦИЙ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО КАЖДУЮ МИНУТУ ТРАТИТ НА ВООРУЖЕНИЕ МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ... — серьезно и веско сообщил в радиоприемнике диктор.

— Что же это все-таки было? Прямо мороз по коже... — снова пробормотал Талапай.

— На рев зверя это не похоже... Так хрипит только человек, когда его душат... — приглушив голос сказал учитель и, досадливо поморщившись, выключил приемник.

Но Коныса уже ничем нельзя было напугать. Он сделал несколько шагов в сторону от костра, постоял на границе света и ночи, неторопливо вернулся назад.

— У страха глаза велики... Чего голову друг другу морочить? Ты, Талапай, следи за костром, чтобы не погас. Мой зятек наверняка еще не будет спать. Вот и пусть посидит со студентом. А мы с учителем вздремнем. Умираю — так спать хочу. После, нас разбудите. Прибрав еду, Коныс и Бекбулат растянулись на мягком песке, а Суйесин и Талапай, придвинувшись друг к другу поближе, начали разговор вполголоса. Изредка они умолкали и тревожно прислушивались к звукам ночи, вглядывались в тьму, словно надеялись что-то рассмотреть в ее беспросветности.

4

Разговор не вязался. Из логов и впадин поднялась предутренняя прохлада, сделалось зябко. Только от костра тянуло приятным теплом. Тело охватывала блаженная истома. И может быть все еще действовала выпитая накануне водка, но вскоре и старик и студент задремали.

Первым проснулся Суйесин. Над барханами висела огромная плоская луна, и от того пески казались еще более таинственными и загадочными. Черные тени лежали во впадинах, зато вершины и гребни барханов светились каким-то неземным желтым светом. Костер погас. Угли ежились под налетающими несильными порывами ветра и укрывались пеплом..

— Эй, Талапай! Талапай! — Старик потряс студента за плечо, но тот только замычал во сне. Непробудным сном спали и Коныс с Бекбулатом.

В страхе покосившись на обступившие место их ночлега чахлые кусты, Суйесин покрепче обнял свой сук и плотно зажмурил глаза.

Проснулся он снова только тогда, когда первые лучи солнца согрели ему спину. Ничего страшного вокруг не было. Пески как пески. Такие же, какими они были вчера. И радуясь, что ночь закончилась, а вместе с ней ушли страхи, старик сердито и строго закричал:

— Эй, лежебоки. Пора просыпаться!

Обсудив ночное происшествие, каждый занялся своим делом: Талапай принялся готовить чай, а Коныс и учитель обошли стоянку по кругу. Ни человечьих, ни звериных следов на песке они не нашли.

— Зря только тряслись, — ворчливо сказал Коныс, отхлебывая из пиалушки круто заваренный Талапаем чай.

— Не-ет, — уверенно сказал Суйесин. — Ничего просто так не бывает. Своими ушами слышал. Не шайтан же кричал. Надо было подальше сходить, лучше посмотреть...

Коныс не терпел несогласных и потому, по своему обыкновению, начал заводиться.

— Ишь как жизнь ему собственная дорога. Глаза от страха выпучил, душа в пятки ушла. Ты ведь свое пожил. Или еще хочешь шестьдесят лет прихватить?

Талапай громко захохотал. Ему нравилось, когда другие устраивали меж собой свару. Аксакал обиделся.

— Чего болтаешь? Кто себе смерти ищет?

— Ладно, ладно... Уже и пошутить нельзя... — чувствуя, что перехватил, пробурчал Коныс. Затем, подмигнув племяннику, сказал: — Плесни-ка, Талапай, нам по сто граммов!

— Да хватит тебе пьянствовать! — рассердился Бекбулат. — Пора за дело приниматься.

— Пусть мой зятек в себя придет. А то еще...

Но учитель, подавив раздражение, уже командовал:

— Теперь поступим так... Начнем прочесывать пески. Разделимся на две группы и пойдем в сторону Сегизсая. Смотреть внимательно. От старого города одни бугры остались... Будем идти так, чтобы не терять друг друга из вида. В обед где-нибудь остановимся перекусить.

— Я пойду с Талапаем, — первым отозвался Суйесин и сердито покосился в сторону механизатора. — А то мне этот шайтан покоя не даст.

В низине, где росли кусты чингиля, старик срезал себе палку покрепче и поувесистей. Ею он теперь ковырял каждое пятно на песке. Талапай в основном смотрел по сторонам и если, что-то казалось ему подозрительным, он начинал действовать лопатой.

Солнце набирало высоту и пески нагревались. Над вершинами барханов задрожал зыбкий, стеклянный зной.

По мере того, как они продвигались вглубь Аккумов, пески становились все более дикими. Чаще стали попадаться следы лис и зайцев.

С трудом вскарабкавшись на один из барханов, Талапай огляделся и пробормотал:

— Похоже, что здесь не ступала нога человека. Нормальным людям в таких местах делать нечего.

Суйесин, подогнув под себя ноги, уселся в прохладной тени тальника.

— Давай передохнем, — предложил он спутнику. — Ишь, как припекает.

Талапай чувствовал себя бодро, но посмотрев на выцветшее июльское небо, на то, как в бледной небесной сини парил, совершая свои неторопливые круги стервятник, присел рядом с аксакалом.

— Жарко-о-о! — тянул свое старик.

Талапай порылся в своей походной сумке и вытащил пару бутылок с водой. Одну из них он протянул Суйесину.

— Выпейте, аксакал.

— А ты молодец, парень. Котелок у тебя варит, — с уважением сказал Суйесин. — Другой бы бутылки из-под водки куда подальше закинул, а ты сообразил воды в них налить. — Он вытащил из горлышка свернутую из газеты пробку и с удовольствием напился. — Интересно, нашли они что-нибудь?

Талапай пренебрежительно махнул рукой.

— Что они могут найти? Кругом один песок. Не верю я в этот древний город.

Суйесин не стал спорить со студентом, только сказал:

— Везет же людям. Как-то один из Алмазного нашел золотую серьгу. Слышал про это?

— Нет.

— Только разве это добыча? Разве ее сравнишь с золотой чашей Караменды?

Студент закурил сигарету, прилег на песке, сощурившись долго смотрел вдаль, потом сказал:

— Все-таки интересно, где спрятал свое золото Караменды?

Старик протянул руку.

— Дай-ка и мне одну сигарету, что-то потянуло побаловаться. — Он сделал несколько глубоких затяжек. — Никто не знает куда он его дел. Каждый день прятал в новом месте. Так люди рассказывают... И вот запутался, несчастный. От того и сбегает каждый год из больницы.

— Наверное в больнице вспоминает, а пока до аула доберется, успевает забыть... — предположил Талапай.

— Один аллах знает, что не дает ему покоя... — Суйесин воткнул в песок окурок.

— Однако, пора идти, сынок...

Миновав две-три ложбины и спустившись с очередного высокого бархана они оказались в глубокой, с плоским дном впадине. Талапай неожиданно остановился. Посреди ровной площадки, похожий на тюбетейку, поднимался невысокий, примерно в метр, бугор.

— Идите сюда, аксакал. Посмотрите...

Приотставший было Суйесин заспешил.

— Что ты нашел, сынок?

— А вы посмотрите.

Глаза старика сразу погасли, золотоискательский блеск потух.

— Курган, что ли? — спросил он неуверенно, рассматривая поросший полынью бугор.

— Н-не знаю... — неуверенно сказал Талапай. — Курганы обычно бывают в возвышениях. Что-то не похоже. Давайте звать Бекбулата и Коныса.

— Зови, — без интереса сказал Суйесин.

Талапай бросил сумку и лопату, проворно взобрался на бархан и закричал, замахал призывно, руками:

— Эй, сюда! Иди-и-те!..

Учитель и Коныс, стоявшие на почтительном расстоянии, увидели его и тоже что-то стали кричать. Можно было подумать, что они тоже зовут к себе старика и студента.

Талапай рассердился их непонятливости и заорал еще громче.

Наконец один из них медленно пошел в сторону бархана, на котором стоял студент. Это был Бекбулат.

Они заново осмотрели находку.

— Это курган, — уверенно сказал учитель. — Скорее всего сарматский. Мы нашли такой же. Решили, что стоит раскопать. Коныс уже роет вовсю. Нужна еше одна лопата. Давайте, коль начали копать, тот — закончим, а потом сюда придем.

— Курганы на возвышении бывают... — продолжал сомневаться Талапай.

— А может здесь и было возвышение две тысячи лет назад, — упорствовал Бекбулат. — Археологи утверждают, что пески образовались много позднее. Я же вам рассказывал.

— Почему же тогда пески не засыпали этот курган?

— Откуда я знаю. Вполне может быть, что под барханами есть и погребенные курганы.

Талапай, видимо, согласился с доводами учителя, потому что больше спорить не стал, перекинул через плечо мешок, схватил лопату. Они уже поднялись на бархан, когда Бекбулат вдруг озабоченно сказал:

— Надо бы чем-то отметить это место, а то будем потом плутать, как несчастный Караменды.

Суйесин молча снял с пояса недоуздок и повесил его на ветку тальника. Было заметно, что он чем-то встревожен, что-то не дает ему покоя.

Когда они двинулись вперед, старик вдруг спросил учителя:

— Выходит, то что мы нашли — могильник?

— Конечно, аксакал, — охотно подтвердил Бекбулат.

— Чей же это тогда могильник? — упорно допытывался тот.

— Я же сказал... Сарматский.

— И что, копать его будем?

— А как же?

— Зачем копать? — заволновался вдруг старик. — Это же могильник!

— Другого пути нет! — важно ответил Бекбулат. — Это не просто могильник. Это курган. Сарматы хоронили в них знатных людей. А вместе с ними и золотые личные вещи, и оружие...

Суйесин замолк, словно потерял интерес к разговору, да так и промолчал всю дорогу.

Коныс, который по словам учителя, должен был работать на раскопе в поте лица, растянувшись во весь рост, преспокойно спал в тени тальника. Разбуженный, он недовольно помотал головой, потом спросил:

— Ну, что нашли? Рассказывайте скорее.

Учитель объяснил ему.

Механизатор сразу поскучнел, потом ни с того ни с сего обозлился:

— И по твоему это курган?! Разве курганы бывают такие?! Один пепел в нем вместо богатства. — Он подошел к круглой яме. — Смотри сам.

Оказывается, Коныс все-таки одолел с полметра раскопа, а потом бросил, по его мнению, пустую и зряшную работу.

На дне ямы действительно виднелся слой черного пепла смешанного с землей.

Бекбулат даже подпрыгнул, увидев это.

— Самый настоящий курган! — закричал он. — На месте захоронения сарматы приносили жертву, устраивали поминки в честь умершего. Пепел — след поминальных костров.

— Ух ты, какой грамотный. А если это обычная печная зола? — заворчал Коныс.

Осторожно вмешался Талапай:

— А если это просто зола от сгоревшего дома? И такое может быть...

— Да курган это! Курган!.. В этом вы сейчас убедитесь! Надо только еще немного покопать.

— Кончай болтать, учитель! У меня лично в такую жару копаться в золе здоровья нет! — прогудел Коныс. — Давайте пить чай! Спадет жара, тогда и посмотрим, что делать дальше.

И как не заманчиво было поскорее увидеть то, что находится на дне незаконченного раскопа, все согласились — попить чайку это хорошо.

Быстро вырыли колодец в соседней ложбине, натаскали для костра сухих веток чингиля, развели огонь. Расположились они в тени тальника внизу той же ложбины. Первые два чайника выпили молча, а когда Талапай в третий раз наполнил его водой, Коныс, видимо, мучимый какой-то своею мыслью, сказал:

— Нелегкое это дело — искать золото... И ноги набьешь и руки натрешь. — Он подхватил с дастархана горсть жареного проса и отправил его в рот.

Суйесин по птичьи склонив голову на бок, спросил учителя:

— Скажи, дорогой, а когда мы пойдем искать обещанный тобой древний город?

— А зачем он тебе? — уставился Коныс на него.

— Да я просто так спрашиваю... — заюлил старик. — Вы же город собирались искать...

Удивленный настойчивостью аксакала учитель заморгал глазами, потом громко расхохотался:

— А-а-а! Понимаю! Аксакала испугало то, что курган это своеобразная могила.

— А чего смеяться? — насупился Суйесин. — В самом деле боюсь. Разве есть больший грех, чем раскапывать могилы?

— А как же золото? — подзадорил его учитель. — Это только дурак Караменды его на поверхности нашел. Все что сверху лежало уже другие подняли.

— Выходит, ты будешь золото искать даже на могиле своего предка? — спросил Суйесин.

— Какого предка? — удивился тот.

— Ты же сам вчера говорил, — с тайным злорадством начал старик, — что сарматы наши предки...

— Ну так и что? Сколько столетий с того времени прошло, сколько поколений сменилось... Об этом тоже думать надо, соображать... Конечно, мы в какой-то мере родня, но... — Учитель запнулся на секунду, однако быстро овладел собой. — Вы-то сами помните хотя бы имена семерых своих предков?

Суйесин аж подскочил на месте.

— А как же! Какой бы я был казах, если бы не знал этого?

— А где покоится их прах, знаете?

— Знаю. Один из них в Беске, другие на кладбище в Жылкыкудуке...

— Ну , тогда сарматы совсем не ваши сородичи... — лениво протянул Бекбулат. — Казахи соблюдают закон родства только до седьмого колена. Между вами и сарматами, возможно, прошло целых семьдесят поколений.

Суйесин недоверчиво покачал головой.

— А я знаю всего двух своих предков, — беззаботно сказал Талапай и утер вспотевшее лицо ладонью. — И не грущу от этого...

— Нашел чем хвастаться... — буркнул старик.

Учитель назидательно заговорил:

— Что плохого в том, что если мы, нынешнее поколение, используем для своего блага золото, которое когда-то, в угоду непонятным обрядам, сарматы зарыли в курганах? Пожалуй, духи предков тоже будут довольны, если мы извлечем это добро из земли и употребим на пользу. Что проку, если оно лежит уже целые века?

Суйесин упрямо молчал, но по глазам его было видно, что он не так уж и уверен в себе. Слова учителя, пусть не до конца, но поколебали его. Заметив это, учитель заговорил спокойнее и проникновеннее, не то уговаривая старика, не то соблазняя:

— Конечно, может быть было бы лучше, если бы мы нашли развалины города. И мы будем еще их искать. Но даже если найдем, надо точно угадать место, где лежит клад. А с курганами все ясно. В них наверняка есть золото... А потом, аксакал, вы помните народное присловье, с которым режут скот? Помните? “У тебя нет вины, у меня нет пищи”. В какой-то степени и мы находимся в положении того, у кого нет пищи. Ведь мы очень хотим найти древнее золото...

— Стыдно слышать такое... — из последних сил сопротивлялся Суйесин.

— Мы ищем золото, а потому нам придется копать! — жестко сказал учитель. — Да и клялись друг другу, что никому и ничего не скажем. А потом мы вас, аксакал, не звали... Вы к нам по дороге пристали... — учитель покосился на Коныса ища поддержки.

Того, наверное, убедила предыдущая речь Бекбулата и он брякнул:

— Если мой зятек хочет стать всеобщим посмешищем, пусть уходит и всем рассказывает, как он ходил искать в Аккумы золото.

— А ну вас...

В это время закипел на костре чайник и они с явным облегчением вернулись к прерванному чаепитию.

Вволю подремав после сытного обеда, они проснулись когда солнце уже начало падать к горизонту и его лучи уже не обжигали лица нестерпимым жаром. Оставив свои дорожные сумки на месте, кладоискатели спустились в ложбину к кургану.

Первыми приступили к работе Бекбулат и Коныс. Раздевшись до пояса, потные, они с остервенением долбили и выбрасывали на поверхность слежавшуюся за века землю. А когда углубились примерно на метр, вместе с землей полетели из раскопа куски белого мела.

Лицо учителя сделалось напряженным, на лбу залегли глубокие складки.

— Странно... — сказал он. — Весьма странно... Сарматы действительно клали в могилы куски мела, а прах покойников посыпали толченым мелом. Был такой обычай... Белый цвет считался символом чистоты, непорочности... Но куски мела, обычно, клали на самое дно. Я это видел, когда наблюдал за работой археологов... Д-да... Может быть это особенность здешнего грунта?..

Ему никто не ответил. Коныс сплюнул и вылез из ямы.

— Теперь ваша очередь, — сказал он Талапаю и Суйесину. — Археологи.

Суйесин помедлил, потоптался у края раскопа, что-то пробормотал, едва шевеля губами, наверное прочел про себя молитву, и неохотно полез в яму. Следом за ним прыгнул и Талапай.

В молчании они начали работу. Дело шло медленно, может быть от того, что яма уже была достаточно глубокой и работать в ней было неудобно.

Вдруг лопата старика уперлась во что-то твердое. Он с опаской покосился на студента и проворно присел на корточки, начал разгребать землю руками.

— Что-то нашли, да? — пригибаясь к нему, тихо, чтобы не слышали Бекбулат и Коныс, прошептал студент.

— Нашел!.. Молчи!.. — дрожащим голосом пробормотал Суйесин. — Держи язык за зубами! Сейчас вытащу, дай только подцепить как следует!..

Талапай закрутился на месте от нетерпения, пугливо озираясь на полулежавших невдалеке и беззаботно беседовавших компаньонов.

— Ай! — вдруг завопил старик. — А-а-а!.. — Что-то желтое мелькнуло в его руках и тут же снова упало на землю.

Не успел Талапай опомниться, прийти в себя, как старик с поразительной, совсем юношеской ловкостью, выскочил из раскопа.

— Алла!.. Ал-ла!.. — не то выл, не то стонал он. — Астагыпыралла!..

Коныс и Бекбулат бросились к аксакалу. Он смотрел на них безумными, расширенными от ужаса глазами и отрешенно твердил:

— Прости меня, господи! Вытащил... Не разглядел...

— Да что вытащил! Что не разглядел?! — орал на него механизатор, ухватив старика за грудки.

Суйесин пересилил себя и слабым голосом прохрипел:

— Лопатка мертвеца... Там, в яме!..

А из ямы уже выглядывало круглое, ухмыляющееся лицо студента. Он внимательно разглядывал добычу Суйесина.

— Да постой! Разве эта кость похожа на человеческую лопатку? Это же кость барана, которого принесли в жертву.

Коныс бесстрашно взял из рук Талапая кость, повертел ее перед носом.

— Это человеческая лопатка, — сказал он. — У какой скотины такая широкая лопатка бывает?

— Тогда почему она лежит сверху? — не унимался студент.

— А может этот курган разграблен? — высказал предположение учитель. — Такое бывало в древности. Археологам тоже часто попадаются уже разграбленные захоронения. Талапай, ты копни-ка еще...

Коныс смотрел на растерянное лицо аксакала и давился от смеха.

— Эй, жезде, ты ведь воевал с фашистами... Чего же ты дрожишь, как лист на осине, из-за того, что увидел какую-то кость?

— Заткнись! — категорично и зло сказал Суйесин.

— Еще одна кость! — крикнул из ямы студент, кончиком лопаты постукивая по ней.

— Осторожней! — забеспокоился учитель, припоминая работу археологов на раскопках. — Кости нельзя сдвигать с места!

— А-а! — безразлично сказал Коныс. — Раз уж раскапываем, то какая разница сдвинулись они или нет.

— Берцовая кость, по-моему, — деловито сказал студент и выкинул свою находку на край ямы.

— Что ты мелешь! — вмешался Суйесин. — Разве у человека может быть такая огромная берцовая кость?! Такая бывает только у матерого верблюда. А может... — глаза его ожили и заблестели. — Может и вправду говорят, что в прежние времена все люди были богатырского роста... — Он неуверенно подошел к краю ямы и, преодолевая страх, заглянул вниз.

— А вот и череп! — обрадованно крикнул Талапай.

— Не трогай! Не трогай! — засуетился учитель.

— Чего не трогай! Череп-то не лежит, как ему положено, а стоит вертикально.

— Вылезай! — торопил его учитель. — Теперь я спущусь!

— Эй! Побойтесь аллаха! — взвизгнул вновь Суйесин. — Кто бы это ни был, а все же человек. Оставьте его прах в покое! Закопайте!..

Бекбулат уже ворочался на дне ямы, что-то бормотал. Голос его казался глухим, словно он разговаривал из потустороннего мира.

— Тут, видно, ничего другого и не остается... Могильник разграблен. Кости раскиданы как попало...

Споро работая кухонным ножом, учитель расчистил останки погребенного воина, Кости лежали действительно на подстилке из истолченного мела, рядом валялись черепки от разбитых глиняных сосудов и съеденные ржавчиной обломки железного меча.

— Драгоценности все украдены, — сказал с тоской Бекбулат. — Неизвестно почему — меч не тронут. Сарматы оставляли в ногах и в изголовье покойного сосуды с напитками, Эти кувшины разбиты... Торопилось, наверное, ворье, боялось попасть кому-нибудь на глаза.

Стоявшие на краю ямы понуро молчали. Взяв с края ямы лопатку и берцовую кость, учитель поместил их на прежнее место и, стараясь ни с кем не встречаться глазами, выбрался из раскопа. Всем и так все было ясно.

Закапывать яму кладоискатели закончили, когда солнце уже спряталось за барханы и над землей потянуло живительной прохладой. В молчании, словно с настоящих похорон, возвращались они к месту своей стоянки в соседнем логу и свежий, насыпанный их руками невысокий курганчик постепенно истаял в наступающих сумерках, а затем и совсем пропал.

5

Деловито, словно ничего и не произошло, учитель сказал:

— Здесь переночуем. По холодку, начнем раскапывать тот большой курган, что нашли аксакал и Талапай.

Все промолчали: не отвергали, но и не поддержали планы Бекбулата.

— О, аллах! — простонал Суйесин и повалился у потухшего костра на песок. — О, аллах! Все в руках твоих!

Талапай подхватил чайник и побежал к колодцу за водой. Учитель устроился чуть в стороне и начал крутить ручку настройки приемника. Коныс, растянувшись на спине, равнодушно смотрел на вечернее небо.

Вернулся Талапай, беззаботно улыбаясь, начал прилаживать над костром чайник, потом спросил Суйесина:

— Вы, сегодня, аксакал, наверное сильно устали?

Старик все еще лежал на песке, на том месте, где свалила его усталость, и лениво обмахивал лицо своей соломенной шляпой с надорванными полями.

— И не спрашивай, сынок! Не столько от трудов праведных, сколько от того, что пришлось увидеть, пережить.

— Нашел бы золото, совсем по другому запел бы, — заметил Коныс.

Талапай оторвал от газеты, заменяющей скатерть, клочок бумаги, поджег его спичкой и сунул в костер. Затем, вынув из новой пачки сигарету, зажал ее губами.

Студент в упор смотрел на старика, и глаза его заговорщицки щурились. Он, наверное, вспомнил, как, приняв желтую кость за золото, они шептались со стариком на дне раскопа.

— Ладно тебе, — сказал Суйесин и бросил шляпу на землю. — Талапай, сынок, дай-ка одну сигарету...

— С каких это пор ты куришь? — удивился Коныс.

— Бросил было... Да вот опять чего-то потянуло, — хитро щурясь, сказал Суйесин. — В последнее время здоровье подводит...

Коныс усмехнулся ехидно и продолжал заводить старика.

— Понятно. Поэтому ты и от стаканчика не отказываешься. Хлопнешь полный и сидишь, словно не водку выпил, а воду, — захохотал он.

Аксакал делал вид, что не замечает насмешки шурина.

— Раньше и два мог выпить. Теперь не то. Наверное старость...

— Старшее поколение, оно, все-таки, куда крепче нас. Нам и ста граммов хватает, — подольстил аксакалу учитель.

Глаза Суйесина засветились довольством, отблеск костра играл в их мутной старческой глубине.

— Что мы?! Мы слабаки! — вздохнул старик, насупив брови. — Вот у кого кости крепкие — так у того сармата!.. Берцовая кость как у верблюда!

— Стала какой-то желто-коричневой, — заметил Талапай.

— Конечно, тысячи лет пролежать в земле... Как еще совсем с землей не смешалась, — проговорил учитель.

Все, наверное, вспомнили разрытый курган и от того замолчали. Тьма уже загустела и стоящие вокруг барханы потеряли свои очертания, слились в одну черную стену.

В приемнике клокотала, билась незнакомая мелодия, потом голос диктора сообщил:

...УЧЕНЫЕ КАЛИФОРНИЙСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, С ЦЕЛЬЮ ОПРЕДЕЛЕНИЯ РАССТОЯНИЙ ДО НАИБОЛЕЕ ОТДАЛЕННЫХ ЗВЕЗД, В ТЕЧЕНИИ ДЕСЯТИ ЛЕТ ПРОВОДИЛИ РАДИОАСТРОНОМИЧЕСКИЕ ИЗМЕРЕНИЯ...

— Зря только потели... — раздраженно сказал Коныс и непонятно было, к кому относились его слова: к американским астрономам или к вставшим в памяти раскопкам кургана.

...В ИТОГЕ ОПРЕДЕЛЕНО, ЧТО САМЫЕ ДАЛЕКИЕ НАХОДЯТСЯ НА РАССТОЯНИИ В ДЕСЯТЬ МИЛЛИАРДОВ СВЕТОВЫХ ЛЕТ...

— Интересно, кто же все-таки разграбил курган? — нарушил молчание студент, снова манипулируя своими пиалушками и стаканами.

— Кто бы ни был, но наверное не издалека пришел... — раздумчиво сказал учитель.

— А может это джунгары? Они чужие. Им все равно чьи здесь могилы.

— И это возможно. Хотя... Если бы это были они, зачем им было торопиться. И сосуды разбили. Да и засыпать снова захоронение они не стали. Взяли бы награбленное и ушли. Один бог видел, кто грабил...

— Собаки! — гневно, словно обокрали лично его, подвел черту Коныс. — Очистили курган! Все подмели... Сломанной иголки не оставили...

Учитель понял, что следует подогреть в товарищах пошатнувшуюся веру в успех.

— Вот послушайте меня, — сказал он с жаром. — В прошлом году на горе Есенаман археологи разгребли бульдозером целых тридцать курганов. Больше двадцати из них оказались разграбленными. Зато из одного большого кургана они извлекли сорок три золотых предмета!

— Сорок три говоришь?! Из одного кургана? — недоверчиво спросил Коныс. — Врешь ты, наверное, все!

— Да ты что, на лекции не был? — изумился Бекбулат.

— Что еще за лекция?

— Ну в прошлом году, осенью... Археологи тогда, перед отъездом, рассказывали про свою работу, про свои находки.

— А-а-а! Я тогда сено возил в Тущикара. Слышал, что археологи нашли много золота, а что в одном кургане...

Учитель все больше вдохновлялся.

— Это, ведь, не просто золото. Серьги, кольца, перстни, браслеты, светильники, украшения для одежды... Цены всему этому нет. В кургане оказалось два скелета. Это был семейный могильник вождя одного из племени сарматов...

— Слышал и я про это... — взволнованно сказал Суйесин. — Рассказывал мне один. Сорок три... А я, старый дурак, не поверил. — Дрожащими пальцами аксакал потеребил свой воротник. Золото снова замерцало перед его внутренним взором.

— Это еще что! — все больше распаляя слушателей, продолжал учитель. — Один русский ученый раскопал курган на берегу Урала, так он нашел почти четыреста украшений из золота и серебра. Это тоже был курган сарматов.

— Вот это богатство! — простонал Талапай.

— Ох и жили же эти сарматы в свое время! — не скрывая зависти сказал Коныс. — Такого золота не то что наяву, я и во сне не видел.

— Четыреста штук! Четыреста штук!.. — бормотал Суйесин.

Бекбулат понял, дух кладоискателей снова вселился в души его спутников и что они вновь верят в свою удачу.

— Вы представляете, сколько золота может оказаться в том кургане, что нашли аксакал и Талапай! — в голосе Бекбулата послышались дрожь восторга. Он чувствовал, что и сам распалил себя, завелся, но ощущение было настолько сладким, что останавливаться не хотелось.

— Дай тебе бог счастья, сынок! Пусть сбудутся твои слова! — со слезами на глазах сказал Суйесин.

Забыта была дневная неудача, и снова все верили в задуманное, и снова все были полны решимости довести поиски до конца.

— Учитель все верно говорит, — важно сказал Талапай. — Такое бывает. Я в книгах читал.

Коныс лихорадочно порылся в своей походной сумке и в свете костра маняще и призывно блеснула своим зеленоватым боком бутылка.

— Ради такого случая ничего не жалко, — торжественно произнес Коныс.

Торопливо, словно за ним кто-то гнался, механизатор разлил водку в пиалушки и стаканы.

— Пожелаем себе удачи! — сказал Бекбулат и первый поднял свою пиалу.

— Дай бог!

— Да исполнятся наши желания!

— За золото!..

Звякнув посудой, похрустев луком, кладоискатели жадно накинулись на дастархан.

...ОКОЛО ПОЛУНОЧИ ПРИЛЕТЕЛИ СО СТОРОНЫ МОРЯ ИЗРАИЛЬСКИЕ ВОЗДУШНЫЕ РАЗБОЙНИКИ... — донеслось из приемника. — И “ПОДВЕСИЛИ” В НЕБЕ ЗАПАДНОГО БЕЙРУТА...

— Что ни говори, а конина это еда... — обгладывая кость, сказал учитель. — Ничто другое не идет с нею в сравнение...

...ОСВЕТИТЕЛЬНЫЕ РАКЕТЫ И ПРИ ИХ СВЕТЕ СБРОСИЛИ БОМБЫ...

— Угу... — пробормотал Коныс тоже не переставая жевать.

— И нищий почувствует себя царем, если наестся конины...

— Ты только понял это?! Не напрасно же мой зятек всегда крутится вокруг того дома, где варят казы. — Механизатор, довольный своей шуткой громко рассмеялся.

...ОБСТРЕЛ ПРОДОЛЖАЛСЯ ДО РАССВЕТА. МНОГО УБИТЫХ. ВО МНОГИХ МЕСТАХ ГОРОДА ВОЗНИКЛИ ПОЖАРЫ...

— Я так считаю... Надо жить в свое удовольствие: есть, пить, веселиться... — разоткровенничался Коныс. — И в себя прийти не успеешь, как наступит время, когда придется протянуть ноги. Зачем тогда тебе мягкая подушка из толченого мела и высокий курган на месте твоего последнего пристанища?

— При твоих потребностях, тебе нечего рассчитывать на такие почести. Курганы воздвигаются только над теми, кто страдал за свой народ, — высокомерно сказал учитель.

Коныс не обиделся. Настроение у него было приподнятым, а потому и не хотелось вступать в перебранку.

— Ой-бой! — засмеялся он. — Зачем мне курган? Я и не мечтаю о нем. Лежит вон в кургане доблестный сын своего времени. Что проку, что заботился он обо всем народе? Кому не лень копаются теперь в его могиле, ворошат кости. Пусть тебе одному соорудят курган. Я согласен.

Ночь качалась вокруг костра, как черная вода. Талапай начал разливать чай.

Повеселевший Коныс затянул свою любимую песню:

Нет песни лучше чем “Айнамкоз”,

Не наденешь два чапана — вида нет...

Потом вдруг оборвал пение и удивленно, словно видит всех впервые, сказал вкрадчиво, непонятно:

— Мы все хорошие приятели... Правду я говорю?

Еще не понимая к чему клонит Коныс, подогретые водкой кладоискатели, с веселыми возгласами, согласно закивали.

Коныс сел на песке, подогнул под себя ноги, настраиваясь на долгий и, как видно, серьезный разговор.

— Ты вот... — он посмотрел на Бекбулата. — Друг детства. Ты, Талапай, родной племянник. Ты... — Коныс покосился на Суйесина. — Если разобраться, тоже не чужой, хотя и из захудалого рода, — не удержавшись, пошутил он, — но поскольку женат на моей тетке, тоже родственник, и потому я называю тебя зятем. Я, конечно, часто с тобой шучу, но тебе не стоит обижаться. И вот по всему по этому у нас не должно быть друг от друга секретов. Пусть каждый из вас честно скажет, что он станет делать со своею долей золота, если мы завтра найдем его?

Сидевшие вокруг дастархана растерянно посмотрели друг на друга. У аксакала от неожиданного вопроса даже отвисла челюсть.

— В конце концов, — настаивал Коныс, — каждый из нас пришел сюда не просто так, не от нечего делать. Каждый имеет свои намерения...

— Есть, конечно, и свои намерения, — охотно подтвердил Талапай.

— В таком случае, давайте, выкладывайте. Но только честно. Не надо заливать...

— Ни к чему это... — недовольно промолвил учитель.

— Почему же... Интересно. Все лучше, чем вести пустые разговоры, — не унимался механизатор.

— А что? Коныс хорошее дело предлагает, — важно поддержал его Суйесин.

— Тогда начнем с края. Пусть первым говорит Талапай. К тому же он самый молодой из нас.

— Давай, Талапай, — напирал аксакал. — Начинай, чего ты тянешь?

Студент долго смотрел на костер собираясь с мыслями. Огненные отсветы пламени плескались в его зрачках и, наверное, в этот миг он видел ту красивую жизнь, что начнется у него, когда он получит свою долю пока еще не найденного золота.

— Да говори же! — нетерпеливо настаивал Коныс.

Тот зажмурился, вытянул вперед руку с растопыренными пальцами и медленно, один за одним начал их загибать.

— Ну, во-первых. Если у меня будет много денег, я куплю кожаную куртку, кожаное пальто, американские джинсы. Куртка и пальто — это тысяча триста, джинсы — двести... Потом... Потом “Жигули” последней модели... Еще японский стереокомплекс. — Он ненадолго замолчал. — Женюсь на самой красивой девушке в Алма-Ате... Обедать буду только в ресторане... Вместе с женой поеду в Крым и на Кавказ, за границу по туристской путевке... — Талапай замолчал, мучительно морщил лоб, стараясь еще что-нибудь придумать. Но, видимо, больше ничего не приходило ему в голову, и он даже несколько растерянно сказал: — Ну, пожалуй, и все...

— Ай да джигит!.. — возмутился вдруг Суйесин. — А матери и братишкам, значит, ничего не дашь?

— Денег же много будет, — с недоумением сказал студент. — И для них хватит.

— Ладно, — удовлетворенно произнес Коныс. — Теперь твоя очередь, учитель. Давай, говори.

Бекбулат начал серьезно:

— Я на деньги накуплю книг.

— Каких? Зачем? — неприязненно басил Коныс.

— По истории. Давно мечтаю собрать библиотеку по истории всех времен и народов. У меня уже и список есть. Шестьсот книг. Сам составил. — Бекбулат с превосходством посмотрел на сидящих у костра.

— И это все?! — нескрываемое удивление и презрение сквозили в голосе Коныса. — А я-то думал, что ты начнешь вещи и барахло собирать для калыма!

Учитель поежился.

— Я не намерен покупать свою будущую жену!.. А потом ты думаешь, что для создания библиотеки надо совсем немного денег? Книги, которые нужны мне, нелегко найти. Разве только в Москве или Ленинграде, и то на черном рынке. Каждая не меньше двадцати рублей стоит. А вот труды Геродота или Страбона и за сто рублей не найдешь... Вот и посчитай, пустая голова, во что мне обойдется библиотека в шестьсот книг...

— Э-э-эх! — неопределенно вздохнул аксакал и непонятно было осуждает он или одобряет желание учителя на все деньги купить только книги.

— А теперь, жезде, твоя очередь говорить.

Очередь на самом деле была за Конысом, потому что сидел он рядом с учителем. Суйесин запротестовал:

— Ты не хитри... Ты порадуй нас своими планами.

— Ну какая разница? — упрямился механизатор.

Аксакал посмотрел на него внимательно и неохотно согласился.

— Ладно... Во-первых, куплю дом младшей дочери в Уральске. Трудно им живется. С двумя детьми по частным квартирам намаялись. Сейчас у одного тунеядца комнату снимают. Не квартира — одно название. Конура да и только. Хозяин еще и пьяница. Постоянно в долг просит. Когда не дают — грозит выгнать. — Суйесин разволновался, жестом попросил у Талапая закурить.

— Ну, а дальше? — нетерпеливо спросил Коныс.

Лицо старика посветлело, он сделал затяжку, выпустил вверх дым, кивнул головой:

— Построю себе особняк. Настоящий дом. Живу, сами знаете, в саманной избушке. Еще от колхозных времен осталась. Тридцать лет уже живу. Крыша течет, а директор одними обещаниями кормит. Сколько раз говорил ему: “Я хоть и пенсионер, но всю жизнь в совхозе проработал. И скот пас, и сено косил...” Директор по плечу хлопает, сказки рассказывает про то, как совсем скоро я, как в раю заживу. А я думаю, что если сам себе дома не построю, то однажды потолок нашей саманухи рухнет и похоронит нас со старухой.

— Продолжай.

— Куплю мотоцикл зятю. Трехколесную. Ну тому, что в Коскуле живет. У них тоже ничего за душой лишнего нет.

Конысу, наверное, стало скучно слушать житейские россказни старика и он раздраженно перебил его:

— Хорошо. Дочери дом, себе дом, зятю мотоцикл. А как поступишь с остальными деньгами?

— А ты думаешь, что еще что-нибудь останется? — серьезно спросил Суйесин.

—Конечно.

Аксакал вдруг тонко, заливисто засмеялся.

— Остальное спущу в карты с аульными стариками. В “очко” буду играть, в “буру”...

— И охота тебе ерундой заниматься? Так легко и без штанов остаться.

— Другим может и проиграю, но только не твоему отцу, — лукаво подмигнул Суйесин. — В прошлый раз он, да отец учителя, да еще два-три старика сели играть в “очко”. Отец твой раздавал карты...

— Ай! Прекрати! — возмутился Коныс. — Снова начнешь врать!

— То-то же... — примиряюще сказал Суйесин.

И он, и Коныс, видимо, знали какую-то забавную историю, которая произошла с отцом механизатора, и потому решили, наверное, не вспоминать ее, чтобы, не дай бог, не поссориться, в этот радостный момент, когда каждый мысленно стал хозяином и распорядителем еще не найденного золота.

— Ладно. Ты всех спросил... — сказал учитель. — Твой черед настал. Удиви-ка нас.

Коныс торжественно откашлялся, набрал в грудь побольше воздуха и начал:

— Дом мне не нужен. Есть у меня пятикомнатный особняк. Сами знаете, в прошлом году от стариков отделился. Ковры, телевизор тоже есть. Геродоты-Серодоты мне не нужны. Даже даром! И машина ни к чему. А то чего доброго поддам, да и залечу с пьяных глаз под К-700. Вот смеху-то будет если что-то от меня останется. — Механизатор самодовольно посмотрел на своих спутников. — Вот как я распоряжусь своей долей золота! Я закачу такой той, чтобы у всех в наших краях дух захватило, чтобы долго люди помнили обо мне и рассказывали своим детям. Первым делом я соберу всех сородичей от Уральска до Уила. Закуплю все, что надо для тоя в Оренбурге и Саратове. И обязательно, как это делали наши достойные предки, устрою скачки и козлодранье!..

— Вот это размах!..

— Дает! Ну и фантазия у человека!..

— А чего? Молодец! Душа у Коныса щедрая!..

Победно оглядев сидевших, Коныс извлек из своей дорожной сумки еще одну поллитровку.

Снова забормотал приемник:

...С ЦЕЛЬЮ ИСТРЕБИТЬ НАСЕЛЕНИЕ ОКРУЖЕННОГО ГОРОДА, ЗАХВАТЧИКИ ПРИМЕНЯЮТ ГАЗ...

— Никто не против?

— Ой, зубы, мои зубы! — застонал вдруг Бекбулат.

— Ты чего это? — Коныс с тревогой посмотрел на учителя.

Тот продолжая морщиться, простонал:

— Курт... твердый... Едва зубы не сломал...

И снова, в ненадолго наступившей тишине явственно стал слышен голос диктора, летящий из учительского транзистора:

...ЭТОТ ОЧЕНЬ ОПАСНЫЙ ГАЗ ДОСТАВЛЯЕТСЯ АРТИЛЛЕРИЙСКИМИ СНАРЯДАМИ, ВЗРЫВАЮЩИМСЯ НА ВЫСОТЕ ...

— Зачем грызешь, если он крепкий, как камень? — льстиво сказал Суйесин. — Зубы надо беречь.

Все еще продолжая морщиться, выплевывая кусочек курта, лишившего его зубы спокойствия, учитель предложил:

— Допивайте водку и давайте отдыхать.

— Есть, командир! — с готовностью отозвался Коныс.

— Слышал поговорку: “Кто рано встает — тому бог дает”? — назидательно вставил Суйесин.

— Ты на глазах умнеешь, жезде. — Коныс поощрительно похлопал старика по спине и поднял свою пиалушку. — Вздрогнули!

Внезапно тишину ночи разорвал протяжный и тоскливый крик, потом до костра донеслись судорожные хрипы. Бекбулат от неожиданности едва не выронил пиалу.

— Господи! Да что же это такое! — Суйесин резко обернулся назад.

— Это голос дикого человека... — пробормотал Талапай.

Коныс, вытянув шею, насторожился и, не мигая, вглядывался в ночь, словно надеялся что-либо разглядеть в ее беспросветном мраке.

— Где кричат? — вполголоса спросил он.

— Из ложбины... От кургана, который мы раскапывали! — зашептал Суйесин. Затем, подпрыгнув, пододвинулся поближе к Конысу. — Ей богу, оттуда! Я точно слышал. Ай, не зря люди говорят, что бог наказывает тех, кто потревожил покой усопшего...

— Тихо, — потребовал строгим голосом учителя, Бекбулат.

И тот час же, протяжный, переходящий в предсмертный хрип крик вновь ударил по ушам. Он действительно летел из той ложбины, где кладоискатели раскапывали сарматский курган.

— Все-таки человек это или зверь? — прошептал ни к кому не обращаясь Коныс. Противная дрожь волной прошла по его спине.

— Из могилы рвется душа его! Из могилы! — стуча зубами бормотал Суйесин.

— А может это Караменды? — робко предположил учитель.

— Если это сумасшедший, то ничего страшного. Лишь бы не духи... — стараясь справиться с волнениями, произнес Коныс.

— Чего же мы натворили!.. — скулил жалобно аксакал. — Дернул же нас черт...

Сколько не вглядывались в темноту все четверо, никто не заметил ни промелькнувшей тени, не услышал даже шороха. На черном пологе неба призывно мерцали холодные звезды, и вокруг на черных барханах не сверкнула даже искорка света.

Бодрый, жизнерадостный голос диктора вдруг прорвался сквозь шорох доносившийся из всеми забытого транзистора:

...АНГЛИЙСКИЙ СПОРТСМЕН ДЭВИД СКОТТ-КАУПЕР — ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК В МИРЕ ДВАЖДЫ ОБОГНУВШИЙ ЗЕМНОЙ ШАР НА ЛОДКЕ. МУЖЕСТВЕННЫЙ СПОРТСМЕН, КОТОРОМУ НЕДАВНО ИСПОЛНИЛОСЬ СОРОК ЛЕТ, В 1980 ГОДУ ПЕРЕСЕК НАШУ ПЛАНЕТУ С ВОСТОКА НА ЗАПАД. НЕДАВНО ЕГО ЯХТА ПОСЛЕ 38-ДНЕВНОГО ПЛАВАНЬЯ БРОСИЛА ЯКОРЬ В ПОРТУ ГОРОДА ПЛИМУТ. НА ЭТОТ РАЗ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ БЫЛО СОВЕРШЕНО В НАПРАВЛЕНИИ С ЗАПАДА НА ВОСТОК...

— А что если сходить и посмотреть? — неуверенно предложил Коныс.

— Не надо! — испугался Суйесин. — Как бы духи не наказали за смелость.

— Нас же много. Чего бояться? — возразил Коныс. — Посмотрим... кто там... есть... в логу...

— Безумный! Кого ты там хочешь найти? Сиди смирно и не призывай на свою голову гнева аллаха! — рассердился Суйесин.

Видя, что никто из своих спутников не думает шевельнуться, Коныс разозлился.

— Ну вот что... Я пойду!.. Храбрый умирает только один раз. Давай, наливай то, что там осталось в бутылке! — приказал он студенту.

— Н-на... — Тот вздрагивающей рукой протянул механизатору бутылку. — Все твое...

Коныс, прищурясь, посмотрел бутылку на просвет, раскрутил в руке, запрокинул голову. Кадык на его шее зашевелился и задвигался сверху вниз. С силой выдохнув воздух, механизатор зашвырнул пустую посуду далеко в ночь и поднялся со своего места.

— А ты лопату возьми... Лопату... — сочувственно посоветовал аксакал. — Какое ни есть, а оружие...

С лопатой наперевес Коныс неуверенно переступил грань отделяющую свет от тьмы. Еще некоторое время было видно, как осторожно озирался он по сторонам, потом решительно и быстро взбежал на гребень бархана и сразу же скрылся из глаз.

— Пропадет, несчастный! — уверенно, как о чем-то решенном заранее и неизбежном, сказал Суйесин. — Только кто ему виноват, сам так решил... Навстречу своей судьбе пошел...

Учитель и студент, с побледневшими лицами, обреченно смотрели в ночь, в ту сторону, где скрылся приятель.

Всем показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из тьмы вынырнул громко сопящий, с мокрым потным лицом Коныс. Он с явным облегчением швырнул под ноги лопату и тяжело плюхнулся на песок.

— Увидел что-то блестящее... Двигалось... Погнался... Дважды бросал лопату... — прохрипел он. — Не попал... Один раз обо что-то споткнулся... Упал... Будь он не ладен... О наш курган споткнулся... А то, что блестело, был светлячок, наверное, быстро потерял из виду...

Лица приятелей посветлели, исчезла настороженность. Уж если Коныс вернулся живым и здоровым из своего рискованного похода к оскверненному кургану, значит нет там ни сумасшедшего Караменды, ни злых духов.

— Да ты настоящий батыр! — восхищенно глядя на шурина, польстил ему Суйесин.

— А-а-а! Нашли тоже героя! Кончайте пустые разговоры и давайте спать! — махнул рукой механизатор. Затем медленно прилег на бок, подсунул под щеку сложенный лодочкой ладони и захрапел так сильно, что стало слышно, наверное, за дальними барханами.

И хотя страхи, казалось бы, остались далеко позади, остальные трое еще долго не могли уснуть, разговаривали о разных пустяках, гадали о том, кто мог так дико кричать ночью в песках. Забылись они тревожным сном лишь перед рассветом, когда на посветлевшее небо вылезла круглая добрая луна. Только всеми забытый, невыключенный транзистор учителя до самого рассвета что-то пришептывал и бормотал о новостях со всего света.

6

Первым проснулся Коныс. Спутники его, съежившись от утренней прохлады, спали по другую сторону потухшего и укрытого пеплом костра.

— Эй! Бездельники! Вставайте!.. Так вы до самого обеда проспите!..

Спутники заворочались. Коныс подошел к неубранному с вечера дастархану, пошарил по нему мутными от пьяного сна глазами. Остатки еды были разбросаны по газете. Муравьи и какие-то жучки ползали между ними. Одна из пиал, полная водки, не выпитой кем-то с вечера, стояла здесь же. Коныс взял ее подрагивающими руками и залпом выпил. Похрустывая куртом, механизатор еще раз обвел стоянку глазами. Что-то вдруг заставило его насторожиться. Он не сразу понял, что одного из его спутников не хватает.

— Эй! — заорал Коныс. — Где старик? Куда он мог деться?

— По нужде, наверное, пошел... — буркнул учитель и широко зевнул. — Куда ему еще?

Талапай проворно вскочил на ноги и начал приседать, размахивать руками, прогоняя остатки сна.

— Ну и напугались мы ночью, — сказал он и счастливо засмеялся. — Надо же такое... Две ночи подряд кто-то орет в песках...

— Трепетали как воробьи в силках, — согласился учитель, задержав взгляд на приемнике. Ночное происшествие при свете дня потеряло свою таинственность и не казалось таким уж страшным.

— А чего вы хотели, если забрели в дикие пески, куда не ходит ни один нормальный человек? — снисходительно отозвался Коныс.

Талапай сходил к колодцу за водой, готовился вскипятить чай, а Суйесин все не появлялся.

— И где его носит... — растерянно бормотал Коныс.

— И в самом деле... — Учитель все чаще оглядывался по сторонам, надеясь увидеть среди барханов тщедушную фигуру старика.

— Как бы он не спятил от вчерашнего и не побежал, куда глаза глядят. Ведь он вчера весь вечер стонал о грехе перед предками...

— Да не должно быть, — возразил Талапай. — Ты когда вчера заснул, мы еще долго о всякой всячине говорили. И ничего такого за ним заметно не было.

— Надо идти искать, — не на шутку встревоженный исчезновением аксакала, предложил Бекбулат.

Они взобрались на вершину бархана и огляделись вокруг. Розовые от утренней зари пески лежали до самого горизонта, но были они пустыми и мертвыми, словно пески чужой планеты.

— Куда мог подеваться этот чокнутый? — теперь уже зло процедил Коныс.

— А все-таки, может, испугался ночного кошмара, махнул на все рукой и убежал в аул... — предположил Талапай.

— Да что он, не мог все сделать по-человечески?.. Объяснил бы... А там пусть идет. Кто бы его держать стал.

— Искать надо, — твердо сказал Бекбулат. — Давайте разойдемся цепью и начнем искать. Может лежит где-нибудь под кустом без чувств...

Никто не возразил учителю и вскоре, растянувшись цепью, они побрели по пескам, кляня в душе бестолкового Суйесина и его непонятный поступок.

— Аксака-а-ал!..

— Жезде-е-е!..

— Суйесин ага-а-а!..

Первым подал знак Талапай. Он стоял на одном из поросших ковылем барханов и призывно махал рукой. Коныс и Бекбулат заспешили к нему. А когда, запыхавшиеся от быстрой ходьбы, подошли к студенту, он молча указал пальцем на песок. И все увидели вдруг на выглаженной ветром поверхности следы босых ног. Следы были большие, нерезкие, глубокие. Сразу было видно, что прошел здесь не тщедушный старик Суйесин, а большой и тяжелый мужчина.

— Караменды... — прошептал студент. — Это не наш аксакал... Он в сапогах был...

— Караменды! Караменды! — сердито закричал Коныс. — Дался вам этот придурок. Просто кто-то, наверное, скотину искал. До Сегизсая здесь рукой подать... Я-то думал, что ты Суйесина нашел! Заставь дурака...

— Да и его я нашел... — делая невинные глаза сказал Талапай. — Тоже по следам. Пошел было по следам этих босых ног, но потом, догадавшись, что это Караменды, вернулся и напал на след старика. Ничего с ним не случилось. Раскапывает наш курган.

— Какой курган? — не понял Коныс.

— Который вчера мы с ним нашли. Вы же вчера приходили, смотрели, — повернулся к учителю Талапай.

Лицо Бекбулата посерело. Стараясь не обнаружить себя, он промычал:

— М-да... Это интересно. — И замолк.

Быстрым шагом джигиты направились в ложбину, где был второй курган. Там они и обнаружили старика, отдыхавшего, опершись на лопату.

— Ну, молодец, раскопал уже! — Коныс удивленно уперся взглядом на квадратную яму глубиной примерно полтора метра, прямо посередине кургана.

Вчера еще запомнивший, что череп в могиле оказался в восточной стороне, старик, оказывается сработал в точности как опытный грабитель и попал прямо на погребальную яму.

— Ведь все равно нам копать, вот и начал с утра пораньше, — как бы оправдываясь сказал Суйесин и попытался улыбнуться.

Присевший на корточки у края ямы и внимательно ее осматривавший учитель недовольно покачал головой:

— Да где уж там. Заторопились исполнить свои вчерашние мечты... Да вот только зря хлопотали...

Старик, оказалось, почти полностью освободил кости скелета от земли. Эту могилу тоже постигла участь вчерашней: грабители как попало разбросали кости, основательно перемешав друг с другом. Видимо, здесь был погребен молодой воин. Череп и другие кости были поменьше объемом. В могиле было много обломков керамики и съеденных ржавчиной кусков железа. Одного глиняного горшка с выщербленным горлышком аксакал вытащил из могилы и положил рядам с ямой.

— Больше ничего не нашли? — выпрямился, внимательно разглядывавший горшок учитель.

— Кроме этих монет ничего не попалось. — Аксакал вынул из кармана четыре, покрытые ржавчиной, монеты и протянул учителю.

Изъеденные временем темные монеты перешли из рук в руки.

— Что-то я не слышал, чтобы сарматы чеканили монеты, — с сомнением вернул Бекбулат монеты старику. — Наверное, позже кто-то обронил.

— Что ты несешь, кто мог их обронить? — встревожился аксакал.

— Все может быть, — сказал Бекбулат. — Вполне возможно, что курган раскапывали не раз и не два. Вот они и выпали из чьего-нибудь кармана... Вот, например, если в утреннем “набеге” вы нечаянно уронили бы в яму свой складишок, как бы узнали чей он те, кто позже придут раскапывать курган снова?

— Да кто его еще станет ковырять после нас, — недовольно возразил старик и, на всякий случай, похлопал себя по карману, проверяя на месте ли его складной нож.

— Кто даст гарантию, что через определенное время сюда снова не пожалуют такие, как мы, с лопатами на плече? — Учитель хмуро уставился в разоренный могильник.

Ответом ему было молчание.

— Ну, а теперь что стоим? — уныло спросил Талапай. — Закопать все это надо и дело с концом.

— Жезде! Эй, жезде! Что будешь делать с этим глиняным горшком? Домой понесешь или покойнику оставишь? — поинтересовался насмешливо Коныс.

— Чего болтаешь почем зря?! На кой он мне сдался? — обиделся Суйесин.

Время приближалось к полудню, когда они кое-как закидав раскоп, вернулись на свою стоянку.

Недавно еще приподнятое настроение кладоискателей угасло, и даже за чаем им не удалось разговориться. Сладкие мечты, казалось, были похоронены вместе с щербатым горшком и компаньоны бросали быстрые недовольные взгляды на старика Суйесина, будто он был виновником всего этого.

Аксакал, не замечал или делал вид, что не замечает, не спеша прихлебывал чай и даже попытался пошутить со своим шурином: “Чего ты брови насупил, словно тебе не дали похмелиться?”

Но Коныс на это ничего не ответил, а повернулся к учителю:

— Как мы сразу не заметили, что одной лопаты нет?

— Вот и я говорю. Сразу не подумали.

Суйесин пропустил мимо ушей и эти слова. Пусть говорят, лишь бы не злились. Всем своим видом он старался показать, что ничего плохого не произошло.

— Э-э-э! Куда не сунься, везде нас опередили эти проклятые грабители...

— Они такие же шустрые, как ты... — язвительно вставил Коныс.

И тут Суйесин, неожиданно для него самого, прорвало:

— Да что вы на меня все смотрите так, будто я нашел и спрятал от вас золотой самородок величиной с лошадиную голову?! Все равно кому-то надо было копать! В чем моя вина?! В том, что я дал вам, лежебокам, выспаться?!

Учитель стал его успокаивать:

— Что вы расстраиваетесь, аксакал... Коныс, как всегда, шутит...

— Знаю я эти шуточки... — проворчал тот.

Когда закончилось чаепитие первым заговорил Коныс:

— Ну и что мы теперь будем делать? Может, вернемся в аул? — Чувствовалось, что он сыт по горло приключениями и бесполезным шатанием по пескам.

Суйесин повернулся к учителю:

— Столько терпели... Мы же город древний шли искать, а не паршивые курганы... Так может еще потерпим. Время у нас есть...

— Смотрите-ка какой он неугомонный, этот старый хрыч... Город ему подавай! — съязвил Коныс.

Суйесин стрельнул на него недовольным взглядом, но промолчал. Учитель сощурился, задумался, потом вкрадчиво сказал:

— Да, действительно... Город где-то рядом. И время у нас есть... А может попробуем? Заночевать можно в Сегизсае...

Его поддержал Талапай. После того, как уговорили Коныса, собрав свои нехитрые пожитки, закинув на плечи лопаты, кладоискатели снова отправились в путь. И в этот раз держались парами на расстоянии одна от другой.

Поплутав в песках несколько часов и ничего не обнаружив, они остановились на отдых в тени двух берез. Припасы, захваченные из дома, подходили к концу, и это наводило на невеселые мысли. Учитель вытащил из рюкзака последнюю банку консервов “Кильки в томате”. Из другой студент вчера сделал себе посуду для чая.

Подремав часок, пока спадет жара, снова вышли в путь.

Развалины древнего поселения открылись неожиданно. На дне большой и плоской котловины почти ровными рядами лежали квадраты и прямоугольники. Это с высоты бархана, на котором стояли кладоискатели, просматривались остатки оплывших и почти сравнявшихся с землей стен древних саманных строений. Горькой полынью да верблюжей колючкой поросло место, где когда-то жили люди.

— Это что и есть обещанный тобою город? — разочарованно спросил Суйесин.

— А чего вы хотели, чтобы вас здесь белокаменные дворцы ждали? Так всегда выглядят древние города. Давайте-ка лучше обследуем и прикинем, что нас здесь ждет.

Первое, на что наткнулись кладоискатели, когда спустились с бархана, была неширокая, глубокая яма. Учитель первым подошел на ее край и заглянул вниз. Яма оказалась завалена шарами перекатиполя и напоминала колодец. Бекбулат и сказал об этом спутникам.

— Если это колодец, то почему не укреплены ее края? — не согласился Коныс. Дух противоречия просыпался в нем вновь.

— Сруб, может быть, давно сгнил.

— Эй, что вы говорите! — вмешался студент. — Это, наверное, зиндан — подземная тюрьма!

— Какой зиндан? Был бы аркан, я бы спустился на дно. Слышали, наверное, во время коллективизации баи прятали в старых колодцах свое золото и серебро, — заметил Бекбулат.

— А что же мы теперь будем делать? Что дальше-то? — нетерпеливо спросил Коныс.

— Здесь, именно здесь, стоял древний город, — твердо сказал учитель. — Потом его окружили пески — и люди покинули жилища. Я предлагаю раскопать одно из строений.

— Что нам стоит, давай раскопаем! — с готовностью сказал Суйесин.

Другие промолчали. А это значило, что они согласны. Никто не верил в удачу, но как не было испытать последний шанс.

Древние жилища, просматривавшиеся с бархана как прямоугольники, вблизи выглядели серыми невзрачными буграми, сплошь изрытыми норами песчанок. Бекбулат выбрал один из таких бугров, прочертил через него две глубокие борозды, сказал:

— Будем вскрывать жилище траншеей. Так делают археологи... Если на что-то наткнемся, тогда расширим раскоп...

— Археологи-мархеологи... — проворчал механизатор. — Сыты ими по горло...

И только Суйесин безоговорочно поддержал учителя:

— Хорошая идея. Давайте лопату мне. Я начну...

Часто сменяя друг друга, обливаясь потом, кладоискатели с остервенением принялись за работу. Вместе с землей на поверхность вылетали только кости животных, осколки от пиалушек, да серые черепки от какой-то другой посуды. Ни золотых чаш, ни браслетов, ни потерянных древними молодицами сережек не было. И скоро всем стало ясно, что делают они никчемную, напрасную работу.

Не сговариваясь кладоискатели перестали копать и расселись порознь друг от друга, навалившись спиной на сырую землю раскопа. Едкий соленый пот разъедал глаза, сильно хотелось пить. Вода в термосе учителя и в бутылках из-под водки давно кончилась. Первым признал вслух поражение механизатор:

— Не повезло нам... Пропади все пропадом! Связался я с вами!.. Талапай, давай последнее, что у нас там в заначке осталось.

Студент не заставил себя уговаривать — вытащил из сумки последнюю бутылку. Механизатор достал остатки курта, кусок высохшего калача и положил все это на дорожную сумку Талапая.

— Чаю бы... У нас ведь есть еще немного заварки, — несмело сказал Суйесин.

— Потерпите, аксакал, — участливо сказал учитель. — Потерпите. Чай будем пить у вашего свата, в Сегизсае. Каких-то пять-шесть километров осталось.

— Устал я. Никуда идти не хочу. Стоит ли ради чая ноги бить. Переночуем здесь, а утром вернемся в аул, — тоном, не терпящим возражения, отрезал Коныс.

Талапай смиренно разливал водку.

— Мне чуть-чуть, — попросил Суйесин, — чтобы только горло смочить. Бекбулат кинул в рот кусочек курта и прикрыл ладонью свою пиалушку, давая тем самым понять, что отказывается от своей доли.

Коныс самодовольно усмехнулся:

— А мне лей полный стакан.

Водка не принесла облегчения. Пить хотелось еще сильнее.

— Талапай, — просительно сказал Суйесин. — Пойдем поищем место, где можно вырыть колодец. Чайку попить-то все равно надо, раз ночевать здесь будем.

— Идите, — милостиво согласился Коныс. — А мы пока полежим.

Студент и старик, прихватив лопату, отправились к подножью барханов, где могла залегать близко к поверхности грунтовая вода.

7

Оставшись у траншеи Коныс и Бекбулат долго молчали. Но то ли водка ударила в голову механизатора, то ли одолела досада от неудачного похода за сокровищами, он начал первым.

— Значит, в аул возвращаемся? Где же твое хваленое золото?

Учитель включил приемник, начал крутить ручку настройки, потом сказал сердито:

— Я тебя сюда силком не тащил. Сам же говорил, что если ничего и не найдем, то просто прогуляемся по пескам.

— Мало ли что я говорил! Три дня впустую проболтались.

— Ничего с тобой не случилось. Прогулка тебе только на пользу. А то привык, что под твоим задом всегда четыре колеса...

Не напрасно говорят, что голодный человек — плохой собеседник. От того, наверное, разговор у Коныса и Бекбулата никак не получался, и они то и дело старались задеть друг друга побольнее злым словом.

— Все-то ты знаешь... Тебе чего? Ты холостяк. А у меня жена, дом, дети... — распалял себя механизатор. А как было не распалять, если рухнула, рассыпалась в прах мечта устроить той, который будут помнить даже потомки. Хотелось сорвать на ком-нибудь злость, найти виноватого. А кто был больше всех виноват в случившемся, как не этот плюгавый болтун-учитель.

Бекбулат вдруг сорвался:

— У тебя только одно преимущество перед другими есть. Жена... А у кого ее нет, что делать? Похвастал бы чем-нибудь другим.

Коныс зло вскинул голову.

— А почему бы мне не похвастаться женой?! Разве она не достойна этого?! — Глаза его начали наливаться кровью.

Учитель струхнул.

— Сам ведь начал попрекать меня. Не так что ли?

Но Коныса уже невозможно было остановить. Он не хотел перемирия.

— Нет! Ты все-таки сначала мне ответь, почему я не могу похвалиться своей женой?

— Ну и хвались, если охота.

— А может ты на что-то намекаешь? — зловеще допытывался Коныс.

— С чего ты взял?

— А почему же тогда говоришь, чтобы я не хвалился? Нет, ты не увиливай, ты отвечай!

— Не мели языком. Ничего я не знаю.

— Знаешь и не хочешь отвечать! — наступал механизатор. Голос его срывался и казалось еще немного и он начнет кричать. — А-а-а!.. Ты же был в нее влюблен!..

— Может и был. Кто в юности в кого не влюбляется.

— Оправдываешься? Говори, когда я служил в армии ты ухлестывал за ней?! Обещал даже, наверное, жениться?! — лицо Коныса наливалось кровью, багровело.

— Ну что ты плетешь своим языком! И не ухлестывал, и жениться не обещал... — лепетал учитель.

— Нет! Тебе не отвертеться! Лучше сознайся!

Бекбулат с тревогой и надеждой смотрел все чаще в ту сторону, куда ушли Суйесин и Талапай. Но их не было видно. Наверное, так и не нашли место, где бы можно было добыть воду.

— Коныс, — миролюбиво предложил учитель, — давай об этом завтра поговорим. Не по-мужски это — выпить водку и придумывать другому разные грехи. — Бекбулат поднялся с земли и сделал попытку уйти от Коныса. Но тот вскочил вслед за ним.

— Вы посмотрите на него! Не мужское это дело... А таскаться за женой друга — это по-мужски?! — Механизатор схватил учителя за грудки.

— Пусти! Что ты мелешь!

— Не вздумай убегать! — пригрозил Коныс.

— Отпусти, полоумный!

— Отпущу. Только говори правду!

— Что говорить-то? — недоумевал Бекбулат.

— Когда перестанешь таскаться за чужими женами?

— Да ни за кем я не таскался...

— Что тебе надо от Райхан?

— Что ты болтаешь?! Ведь ты мой друг, а Райхан твоя жена...

— В этом-то и дело. Если друг, то почему ходишь с моей женой?

— Когда ходил? Куда ходил? — Бекбулат крутился ужом, пытаясь вырваться из рук приятеля, но тот держал его крепко.

— Сознавайся, а то зашибу!

— Кончай, ты шутишь...

— Какие шутки?! Говори! Сам говори!

— Что говорить-то?

— Значит, не скажешь? Тогда вот тебе! — И механизатор отвесил Бекбулату затрещину.

— Перестань! Сейчас же перестань! Отпусти! — заорал Бекбулат.

— Рассказывай!.. — рычал Коныс. Он на миг выпустил ворот учительской рубахи и ткнул тому кулаком в лицо. — Вот так тебе!..

Бекбулат упал, изо рта его показалась кровь.

Коныс, отвернувшись от него, нашел глазами начатую бутылку с водкой, вылил остатки в стакан, залпом выпил. Затем отшвырнул в разные стороны бутылку и стакан.

Приемник спокойным, будничным голосом диктора продолжал вещать:

...ВООРУЖЕННЫЕ АВТОМАТАМИ ЧЕТВЕРО ГРАБИТЕЛЕЙ В МАСКАХ СРЕДИ БЕЛОГО ДНЯ ВОРВАЛИСЬ В ЮВЕЛИРНЫЙ МАГАЗИН В ЦЕНТРЕ АМЕРИКАНСКОГО ГОРОДА МАЙАМИ И ПОХИТИЛИ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ НА СУММУ ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ. ВЕС УКРАДЕННЫХ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ РАВЕН ПОЧТИ ПЯТИСТАМ КИЛОГРАММОВ...

Коныс покосился на Бекбулата. Тот все еще лежал на земле.

— Так ты еще и притворяешься!.. Вставай тебе говорю!

...ПОЛИЦИЯ ДО СИХ ПОР НЕ МОЖЕТ УСТАНОВИТЬ, КАК БАНДИТАМ УДАЛОСЬ НЕЗАМЕТНО УНЕСТИ СВОЮ ДОБЫЧУ. ЗОЛОТЫЕ ИЗДЕЛИЯ...

Механизатор отшвырнул ногой транзистор и начал тормошить Бекбулата.

— Отстань... — слабо сказал тот.

— Значит, ты не виноват ни в чем? Значит, виновата Райхан?

— Да никто не виноват...

— Значит, не скажешь?

— Нечего мне говорить...

— Тогда пеняй на себя! Вот что я с тобой сделаю!

Охваченный черной злобой Коныс решительно потащил его к старому колодцу. Доставив учителя к роковому месту, он, взяв за руку и ногу жертвы приготовился сбросить его на яму.

Бекбулату сделалось страшно. Ухватившись за штанины Коныса, завопил, прося пощады.

— Так ты понял меня? — зловеще спросил Коныс. — Никто не докажет, что это сделал я... Если не скажешь...

— Скажу, скажу... — прохрипел учитель. — Отпусти...

Хотя Коныс и отпустил его, тот не смог подняться. Он оставался лежать скрючившись, схватившись за голову.

— Говори быстрей! Ну!.. — потребовал механизатор.

— Мы с Райхан, с малых лет росли вместе, жили по соседству. Да об этом ты и сам знаешь... В девятом классе... первый раз... — Бекбулат глотнул воздух, вытер мокрый лоб.

— Говори, что первый раз...

— Сказали друг дружке: “Давай дружить”. До окончания школы и дружили...

— А как дружили? — вкрадчиво спросил Коныс и надвинулся на лежачего учителя.

— Ходили вместе... по вечерам...

— Ну?

— Возле дома...

— Ну?

— В песках...

— Ну?

— Сидели, разговаривали...

— А что было потом?

— Я поехал поступать в институт, в Уральск. Она тоже поехала...

— А дальше?..

— Райхан не поступила. Переписывались. Летом на каникулах...

— А-а-а!

— Встретились... ходили в кино... один раз на свадьбу...

— Обнимал ее, целовал? Только говори правду. В этом твое спасение.

Бекбулат помолчал, тяжело вздохнул и вдруг словно в воду кинулся с крутого обрыва.

— Целовались...

— Ах, ты! — Коныс снова схватил учителя за грудки и сильно встряхнул. — Еще что было?

— Ничего не было, — с тоской сказал Бекбулат. — В следующем году она написала, что выходит за тебя замуж.

— А женится ты на ней обещал?

— Обещал, — покорно согласился учитель. — Но я думал, что буду поступать в аспирантуру... Там была одна девушка... Брат ее кандидат... Думал, поможет... Ну, что тебе еще от меня надо? Потом я больше никогда с Райхан... не встретился.

— Подлец... — презрительно фыркнул Коныс и вдруг мрак, который накатил на него после выпитой водки, начал рассеиваться, мелькнула мысль о том, что он наделал. Но отступать было поздно. Он опомнился лишь тогда, когда отчаянно защищавшийся учитель вдруг перестал отбиваться и замер без движения. Коныс встал и поплелся в сторону развалины, которую они перерыли недавно траншейным способом.

Вечерело. Солнце повисло над пологим хребтом горы Есенаман. Почерневший от злобы, с налитыми кровью глазами, одуревший от выпитой водки механизатор не сразу узнал подошедшего Талапая.

— Что это с ним? — спросил студент и кивнул в сторону Бекбулата, бессильно лежащего на земле.

— Да, ничего особенного, — проворчал Коныс. — Где старик?

— Копает колодец, — равнодушно сказал студент, облизнув вспухшие губы.

Коныс отвернулся от него и лег ничком на землю. Плечи его вздрагивали, изредка он что-то зло и невнятно бормотал. Талапай постоял возле учителя, затем вернулся и сел рядом с механизатором, обхватив колени рукой. Глаза его были пусты и бесцветны.

Студент соврал Конысу, когда сказал, что Суйесин остался копать колодец. Там у них тоже случилась маленькая кровавая схватка.

...Они долго искали подходящее место для колодца, но по всем приметам вода залегала здесь глубоко и надежды быстро добыть ее не было. И все-таки они начали копать. Песок и через полметра оставался лишь влажным. Суйесин и Талапай решили сделать перекур. И вот здесь-то и началось.

— Послушайте, уважаемый, — сказал вдруг студент. — А где монеты, которые вы нашли?

— В кармане. Где же им еще быть? — беспечно сказал старик.

— Лучше бы вы отдали их мне.

— Возьми, продам, — весело ответил Суйесин, улыбаясь.

— Я не шучу... — покраснел студент.

— Я тоже. Какие здесь могут быть шутки?

— Ну и за сколько продадите? — начиная злиться, спросил Талапай.

— А сам сколько дашь?

— Вернемся в аул — бутылку поставлю.

— Нашел дурака! — издевательски засмеялся Суйесин. — Хочешь иметь монеты, гони по четвертной за штуку. За все четыре — сотню.

У Талапая округлились глаза.

— Чего-о-о!

— Ничего. Еще дешево отдаю. Учитель что говорил? Он говорил, что за такие вещи государство дорого платит. Мне может тысячу дадут! Вот поеду к дочке в Уральск, покажу там знающим людям. Там найдутся такие, кто определит им настоящую цену.

— Да они и ломаного гроша не стоят! — презрительно сказал Талапай. — Кому нужно это барахло?

— Тогда зачем они тебе? — хитро улыбаясь, спросил Суйесин.

— Преподаватель есть у нас в институте. Он интересуется старинными монетами. Доцент у него звание.

Старик наморщил лоб.

— Дасент... Это кто такой? Начальник, да?

— Учит он нас истории...

— Значит, хочешь угодить начальству, да?

— А вам-то какое дело? Дайте хотя бы две монеты, — стараясь не показывать своего раздражения сказал студент.

— Не дам ни одной! — жестко отрезал Суйесин.

Нет, старик совсем не был похож на своего щедрого деда щедростью, а вот умение торговаться наверняка получил от него по наследству.

— Ну почему не дадите? Курган-то первым нашел я. И договаривались, что найдем, то поровну поделим.

— Правильно. Курган нашел ты, но копал-то его я один. Кто поднялся ни свет ни заря, кто обливался потом, копая этот проклятый курган?

Талапай понял, что старик совсем не шутит и будет твердо стоят на своем. И такая вдруг на него нахлынула обида, что и словами ее нельзя было высказать.

— Никто не просил вас копать его в одиночку. Вы тайно это сделали, пока мы спали!

— Эй, ты что несешь! Я ведь, в конце концов, копал заброшенный в степи курган, а не могилу твоего отца Карима! — взорвался старик.

Студент не выдержал. То ли ему вдруг стало обидно за не к месту помянутое имя отца, который вот уже два года лежит на кладбище в Арале, то ли возмутил тон, которым разговаривал с ним Суйесин, но он вдруг заорал:

— Заткнись, свинья!

— Сам ты свинья! — выкрикнул старик, тоже спешно вскакивая с земли.

— Да я тебя!.. Отец родной не узнает!

— Какое твое дело до моего отца, у которого кости-то давно засохли, сукин ты сын! — Суйесин бросился на Талапая, но тот сильным ударом в грудь отбросил его назад.

— Ах, так!..

Сухонький кулачок старика стремительно мелькнул в воздухе. Студент не успел уклониться. Удар пришелся прямо в глаз.

— Значит ты так!.. — заорал он и принял боксерскую стойку.

И сейчас же старик получил целую серию ударов.

— Не возьмешь! — кипятился он. — Собачье отродье! Меня фашес не одолел! Тебе, сопляку, не поддамся!..

Но силы были неравными и скоро из носа Суйесина потекла кровь. Студент злорадно засмеялся и двинул старика под дых. Тот подкосился и, судорожно глотая воздух, упал. Горе старику, не рассчитав свои силы вступившего в схватку с потомком батыра Аккозы — он упал, потеряв сознание. Поединок закончился.

— Так тебе и надо, свинья! — сказал зло Талапай. — Сам напросился.

Он презрительно плюнул себе под ноги и отправился к тому месту, где остались Коныс и учитель.

Стоило только взглянуть ему на Бекбулата, как он понял, что и здесь только что закончилось сражение. Кто победил было понятно без слов, а о причине ссоры спрашивать не было никакого смысла. Мало ли из-за чего могут подраться люди, если рухнули их самые светлые надежды, если удача отвернула от них лицо.

После драки со стариком на душе было противно. Облизывая опухшие губы, Талапай подошел к тому месту, где лежала дорожная сумка с продуктами. Бутылки с водкой не было. Студент нехорошо выругался и с неприязнью посмотрел в сторону Коныса. Затем, заметив среди трав валявшийся кусочек курта, сдул с него песок и отправил в рот.

Вскоре, прекратив жевать, настороженно прислушался. Со стороны песков послышались душераздирающие крики. На них обернулся даже постанывающий, избитый учитель.

Кричал Суйесин. Он бежал в сторону стоянки, то падая, то поднимаясь, и орал благим матом.

— Вот негодяй, разорался, будто небо на землю упало, — пробормотал студент. — Сейчас на меня жаловаться начнет.

Но Суйесин промчался мимо него и упал на песок рядом с Конысом. На его перемазанном засохшей кровью лице застыл ужас.

— Что случилось с тобой? Что произошло? — тормошил Коныс старика.

— Ка-ра-мен-ды!.. Ка-ра-мен-ды!.. — бормотал Суйесин.

— Какой Караменды?

— Идет! Уже близко! — внятно сказал он и затряс головой.

Коныс и Талапай одновременно с тревогой посмотрели в сторону песков, но там никого не было видно.

— Ты что, спятил, старик? — удивленно спросил механизатор.

Но тот молчал и все пытался проглотить стоящий в горле сухой ком. И только минут через десять, отдышавшись, Суйесин поведал о том, что с ним произошло.

...Прийдя в себя после удара студента, старик разрыдался. И не столько от боли, сколько от обиды, от оскорбленного достоинства. Мысль о том, что в его теле больше нет былой силы заставляла его плакать горючими слезами. И вдруг он почувствовал, что кто-то сильно и больно щелкнул его по голове. Суйесин хотел вскочить на ноги, но тут же получил сильный пинок по тощему заду. Хриплый, сдавленный голос потребовал:

— Зо-ло-то-о-о!.. Где золото, собака!.. Зо-ло-то-о-о!..

Старик изловчился и с трудом повернул голову. От того что увидел, едва не лишился сознания. Рядом стояло существо в лохмотьях, с всклокоченными волосами, босые грязные ступни глубоко увязало в песке.

Из груди Суйесина вырвался ужасающий крик, он рванулся что было сил и отскочил в сторону. Сумасшедший Караменды бросился было за ним, но увидев свежевырытую яму, воткнутую в землю лопату, резко остановился, тупо стал смотреть перед собой. И вот тут-то Суйесин дал стрекача.

Пока аксакал рассказывал о том, что с ним произошло, наступили сумерки. Коныс презрительно сплюнул и равнодушно сказал:

— Навряд ли он нас отыщет. Тем более, что костра мы не разожгли. Пусть себе шляется в песках. Давай спать.

Механизатор опустился на землю, подложил под голову пустую дорожную сумку и тотчас захрапел. Талапай, никак не отреагировав на рассказ Суйесина, прилег рядом с Конысом.

— Эй! — сказал аксакал услышав слабые стоны Бекбулата. — Что с ним?

— Спроси у него сам, — буркнул Талапай.

Суйесин поплелся к учителю и через минуту крикнул оттуда:

— Ой-бой!.. Он же совсем умирает!

Никто не отозвался на его слова: ни студент, ни механизатор.

— Ну и люди... — сказал через некоторое время сам себе Суйесин.

Понося их на чем свет стоит, старик ахая и охая беспрестанно, до глубокой ночи крутился возле учителя.

8

Коныс и Талапай проснулись когда солнце уже оторвалось от края земли и начало согревать пески своими ласковыми и еще не жгучими лучами. Ни старика, ни учителя на стоянке не оказалось. Племянники долго сидели молча и каждый вспоминал то, что произошло с ним вчера. Разговаривать не хотелось, да и не о чем было говорить, потому что дни проведенные в Аккумах словно выжгли все внутри. Пусто было в душе, как на песчаном бархане после сильного ветра.

...А в это время старик Суйесин уже пересек пески в западном направлении и сидел на берегу реки Калдыгайты, смывая следы крови со своей одежды. Передохнув и подсушив одежду, опоясавшись своим недоуздком, он в скором времени ступит на дорогу, ведущую в Сегизсай. До него совсем недалеко — километров пять, и аксакал уже представляет себе, как он вскоре будет в доме свата и будет пить крепко заваренный чай со сливками. Возможно, только тогда и пройдет давящая боль в боку от вчерашнего удара Талапая. У Суйесина, как у всех пожилых казахов, имелось одно лекарство от всех недугов — это крепко заваренный чай со сливками.

...Учитель тоже тем временем, набросив за спину свой рюкзак, не спеша направлялся по пескам на север, в сторону Алмазного. В руке он нес свой злополучный транзистор, получивший тоже соответствующее наказание за снабжение ненужными сведениями. Алмазный — центральная усадьба совхоза соседнего района. До него тоже недалеко. Километров восемь. Там живет его однокашник. Недавно повстречавшись, очень уж так настоятельно просил приехать в гости; у него, оказывается, много новостей: женился, квартиру получил... Конечно, есть одна неприятность — лицо всё в синяках... Человек он интеллигентный, поймет, не осудит. Можно будет у него дней десять переждать, пока все синяки отойдут...

Механизатор и студент повернули назад по своим следам. Небольшая тучка только к полудню закрыла солнце, три дня подряд нещадно сжигавшее землю. Но это не помогло изможденным от жажды путникам. Выбившись из последних сил они добрались до двух березок, где вчера пили чай. Колодец уже был полузасыпан песком. Лишь когда вдоволь напились, черпая воду кепками, они пришли в себя.

Когда они достигли берега Калдыгайты, уже наступил вечер. На другом берегу, среди тальников, стояла машина с зеленым кузовом.

— Так это же Адильхан! — вскрикнул Коныс, указывая на машину.

Действительно, это был Адильхан. Вместе с ним были зоотехник Мамбет и табунщик Сеит, тот, который недавно устроил у себя заздравное застолье. Они сидели в тени машины, разложив перед собой баурсаки и поставив пиалы.

Аульчане с удивлением посмотрели на Талапая, с синяком под левым глазом и опухшими губами, и Коныса, на правой стороне лица которого была кривая царапина от ногтей и обросшего щетиной.

— Эй, что это с вами? Откуда вы идете? — с тревогой в голосе произнес Сеит.

— Ох, Секе, вы же ничего не знаете! Держу пари, они идут с Аккумов, золото ходили искать. На днях ходили, грозились, что пойдут искать золото и меня звали, ха-ха-ха! — рассмеялся Адильхан.

— Что? Какое золото? — выразил нетерпение зоотехник, дергая своего шофера за руку.

— Обыкновенное золото, ха-ха-ха!.. То, которое от древних осталось... Посмотрите на них! Видать, много нашли золота, не поделили между собой, вот и разукрасили друг друга, разгильдяи!.. — Шофер давился от смеха.

— Эй, правда, что ли? Действительно ходили искать золото?.. Ха-ха-ха! — Зоотехник обратился к Конысу.

— Подай сюда свою пиалу, — сказал Коныс Адильхану, удобно располагаясь за дастарханом.

Талапай тоже присел рядом с ним, бросив в сторону узелок.

— Налейте им водки. Видите, они не в себе. Пусть бедняги немного очухаются. Потом расскажут про свои приключения, — сказал Сеит.

— Смотрите, как мой друг развалился, будто купец, владеющий несметными богатствами. Может и вправду ему повезло. Не зря же он так ведет себя, ха-ха-ха!.. — веселился Адильхан.

Коныс и Талапай, выпив водку залпом, взяли по баурсаку.

— Ну, выкладывайте. Что-нибудь нашли? — приставал к ним зоотехник.

— Нашли, — улыбаясь ответил студент, засовывая руку в карманы брюк.

— Что нашли?

— Ну-ка, ну-ка? — заинтриговались табунщик и шофер.

Коныс тоже подозрительно покосился на своего племянника, думая “неужели правда?”

Студент то, что было на одной руке, не разгибая пальцы, переложил в другую руку, подогревая любопытство сидящих.

— Сейчас покажу, — сказал он и покачал рукой, издавая металлический звон.

— Золото, что ли?..

— Правда что ли золото?..

— Ну, показывай быстрее!.. — зашумели аульчане.

У Коныса брови стянулись в гневе, он весь изменился в лице.

— Вот! — Студент разжал ладони.

Несколько монет, почерневших от времени, лежали на его ладони. Это были вчерашние монеты, в результате блестящего нокаута перекочевавшие из кармана старика в его собственный карман.

Все в недоумении переглянулись между собой.

— Вот это ваше золото, да? — произнес зоотехник, ожидавший увидеть какую-нибудь редкость, бросая быстрые взгляды то на студента, то на жалкие гроши.

— Да!.. — сказал Талапай.

— Ойбай, не могу, живот мой, живот! Держите меня! Ха-ха-ха! — Адильхан, громко смеясь, повалился спиной в песок.

Двое из их компании тоже расхохотались во всю глотку:

— О-ха-ха-ха!..

— А-ха-ха-ха!.. Ай да пройдохи!..

...Совсем рядом, рукой подать, лежали белые, сверкающие Аккумы, похожие на таинственный, необитаемый остров под вечно синим куполом неба. И щедрое солнце омывало его горячими ласковыми лучами. Где-то там, среди белых песков острова, бродил безумный Караменды и искал то, что не принадлежало ему.

1983.

Перевод Виктора МИРОГЛОВА.

---