Страх

(повесть)

Эта история о непрекращающихся столкновениях в кулуарах Императорского дворца или в окружении Премьера, об интригах и кознях чиновников. В этих интригах и в этой яростной борьбе за более высокое положение бывают моменты, когда энергичный, деловой чиновник попадает в поле зрения императора или премьера, и благодаря его благосклонной поддержке достигает вершин власти по иерархической лестнице, работая рядом с ними. Однако наоборот бывают и такие моменты, когда чиновник, казалось бы, достигший пика власти, вдруг поскальзывается и как альпинист, летит в глубокую пропасть забвения.

Эта история о том, что схватка между людьми, невидимая для посторонних глаз, похожа на тайфун, глубоко зародившийся в глубине океана и стремительно вырвавшийся на поверхность и ежедневной стычке с жизнью и смертью лицом к лицу. Внимательно прочтите эту историю.

1

Главная жизненно важная артерия литературы — аллегория, ярко и выпукло демонстрирующая правду жизни в сравнениях.

Прежде чем взяться за эту тему, засучив рукава, я стал энергично искать человека, покорившего вершину Хан-Тэнгри, самую высокую вершину Казахстана, вечно окутанную облаками. Немало книг было прочитано мною об альпинистах, и я много прочел о них. Был среди скалолазов. Посчитал нужным поговорить наедине с человеком, который как снежный барс, покорил вершину горы и холодно смотрел на далекую жизнь внизу.

Моей целью было найти альпиниста, взошедшего на вершину и услышать из его уст рассказ о тех тончайших душевных переживаниях, которые владели им в момент покорения вершины горы. И все это достоверно и точно обрисовать читателям. Я долго искал, и наконец, нашел такого человека.

Он лежал с острой болью в пояснице в маленькой больнице села Нарынкол. Вершину Хан-Тэнгри он покорил три года назад. Болезнь настигла его недавно, когда он ухаживал за скотом и поил лошадей. Вначале лечащий врач, ошибочно, принял меня за областное начальство. Закрыл изнутри кабинет, разговаривал шепотом, положил на стол передо мной увесистую историю болезни больного, свалил кучу диаграмм, эхограмм и рентгеновские снимки.

— Мы прилагаем все усилия, ничего не жалеем для лечения, — начал отчитываться он.

— Могу ли я переговорить с ним с глазу на глаз?

— Пока изучите его историю болезни. К нам он попал весной. «Дорогой, у нас нет современной аппаратуры, все это есть в областной больнице, пожалуйста, поезжайте в областной центр», — сказали мы, дав ему направление туда. Он прошел курс лечения в Алматинской больнице, после, приехав к нам, радовался выздоровлению. И вот в конце июня опять заболел ревматизмом поясницы и не смог никуда выходить из дома. Вот лечим, никаких средств не жалеем для лечения, начальник.

— Разрешите мне поговорить с ним.

— У него состояние тяжелое. Скрывать не стану, возможно, в будущем он может быть парализованным.

Я успокоил изрядно испуганного главврача, сказав ему, что я никакой не начальник, и не проверяющий, а просто писатель. И что мне всего-то нужно поговорить с альпинистом. По его подсказке я прошел в дальнюю палату. На больничной койке лежал долговязый мужчина с морщинами, избороздившими кожу вокруг глаз и лба, мешками под глазами и потухшим взглядом. Старая кровать была длинной но, тем не менее, у мужчины торчали ноги. Чуть приподняв подбородок, больной поздоровался. Следовавшая за мной медсестра принесла стул. «Как поживаете, дядюшка?! Не трудитесь вставать, лежите», — начал я разговор и слегка пожал бледную руку, лежащую поверх одеяла. Затем придвинув стул к кровати, сел.

Альпинист холодно улыбнулся, я признаться, впервые видел, как улыбка может быть такой холодной, без тепла души.

— Дядей называешь меня?! А ведь я, лет на десять младше тебя. Давно еще прочитал вашу биографию из книги. Знаешь, в этом ауле не осталось книги, не прочитанной мной, — сказал он, улыбнувшись через силу. — Но ничего, десятилетняя возрастная разница — небольшой отрезок. О вашем визите меня предупредила медсестра. Знаете, никак не могу достать ваше последнее произведение, я только слышал о нем. Говорят, о Президенте написали. М-да, высокую планку взяли, самую верхушку… Хотя, в этой жизни нужно хотя бы раз взобраться на самую высокую точку в своем движении вперед!

Его кашель прервал речь, и, позвав медсестру, он попросил приподнять подушку. Удобно устроившись, продолжил:

— Значит, обо мне написать хочешь. Когда я достиг вершины Хан-Тэнгри, то газеты наперебой писали про меня. А журналист газеты «Известия» написал даже, что я сорвался на вершине и несколько часов висел на аркане. Такого и в помине не было. Правда, был момент — ударившись головой о камень, я на несколько минут потерял сознание, но не поскользнулся.

— Я приехал сюда не для того, чтобы написать о Вас, — признался я. — Мне хочется узнать, какие эмоции, чувства Вы испытали, когда достигли вершины горы.

— И это все?!, — разочарованно сказал альпинист, — От Астаны до Алматы 1200 километров, от Алматы до Нарынкола 400, и весь долгий путь проделан ради одного слова?

— Да это так, брат. Мне нужен был человек, который взобрался на ледяную вершину одной из самых высоких гор Тань-Шаня, на которую еще никто не восходил и поведал бы мне о своих чувствах, настрое души в момент восхождения. Достаточно будет описать это в двух словах, которые передадут всю силу ваших переживаний.

Альпинист устремил взор на лампочку в потолке, долго смотрел в одну точку. Его словоохотливость погасла, я почувствовал, как его настроение резко упало, как будто перед полноводным, бушующим потоком воды после сильнейшего дождя, внезапно встал громадный камень, и этот поток, ударившись, потерял силу, растекшись вокруг камня. Может, мне лучше было не говорить всей правды, а так просто разговорить человека, скучающего в палате, кто знает. Я попросил принести оставленный в кабинете врача дипломат, и открыв его, достал последний экземпляр бережно хранимой книги о Президенте страны. Подписав автограф, я подал ее скалолазу.

Ревматик, больной ишиасом, получив нежданно-негаданно толстую книгу, удивительно быстро оживился, приподнялся на постели.

— Покажу жене, похвастаюсь, — сказал он, гладя обложку книги. — С тех пор, как я заболел, она стала частенько уезжать к своим родственникам. Пусть теперь посмотрит, узнает, с каким мужчиной судьбу связала!.. Итак, столь дальний путь был проделан, чтобы узнать о моих ощущениях в момент восхождения на вершину Хан-Тэнгри?, — повторил он вопрос, который я хотел еще раз задать.

Я утвердительно кивнул. Альпинист откинулся на подушку, зажмурил глаза, отчего обозначились глубокие морщинки, и он долго лежал молча. Наверное, в его голове пронеслись картинки трехлетней давности, перешедшие в мираж, когда все разом кричали: «напиши обо мне, напиши обо мне». И я почувствовал, как он ищет выхода из плена тяжелых воспоминаний, как ему нелегко это сделать, мне стало жаль его. Я подумал, что не надо было волновать больного джигита.

— Мне достаточно будет и одного вашего слова.

— Да, да господин, сейчас-сейчас! Как я готовился к восхождению, как выбирал путь, способствовала ли тому погода, или, напротив, мешала, в какой камень какой гвоздь вбивал… Если собрать все детали воедино, то получится целый том книги. Да, да, сейчас-сейчас… На кончике языка вертится… Когда я добравшись из последних сил до вершины горы, встал на пике, мое сердце заполнилось чувством великого высокомерия. Коран осуждает данную черту характера. А меня в тот момент охватило безмерное чувство высокомерия. А потом вдруг ему на смену пришло … чувство страха. Да, это так… сейчас говорить легко, но меня охватил страх, который невозможно передать словами. Страх, подобный тому, что овладевает человеком перед ликом смерти. Это тяжелое чувство никогда не сотрется с моей души, с моего сердца.

Услышав нужные слова, я поднялся, пожал длинные прохладные пальцы альпиниста, взял дипломат и, попрощавшись, ушел. В тот же вечер на легковой машине я добрался до Алматы, и ближе к полуночи сел на самолет, летевший в Астану. Гигантский самолет боролся с земным притяжением, и мощное железное тело ехало по длинной каменной дороге, ужасно раскачиваясь и, наконец, оторвалось и устремилось к звездам. Положив голову на спинку кресла, я закрыл глаза и вспоминал разговор с альпинистом и слова, впившиеся в сознание.

«Человека, достигшего вершины, вначале овладевает чувство величайшего высокомерия (не просто высокомерия, а великого высокомерия)». «Затем человека охватывает необъяснимый страх, ужасный страх!».

Мой литературный персонаж Шугайып взошел на вожделенную вершину два месяца назад, примерив на себя сан визиря правителя, так называли в древние времена сию должность, а сегодня она именуется как «советник Премьер-Министра». Именно в то время его сердцем завладело безмерное высокомерие. Покорившего высоту, сегодня его охватил безотчетный, панический страх…. Почему?

2

Нынешняя зима в Астане была суровой. Люди привыкли до середины января любоваться падающим с неба узорчатым снежинкам, морозу пощипывающему кожу и озорному светящему солнышку. А тут, стукнуло 40-градусное холодище, сдирающее даже кору с деревьев. Котел, дающий тепло в дома горожан, взорвался, подземные трубы замерзли и вышли из строя, задав нелегкую работу парням из агентства по чрезвычайным ситуациям. Закрылись школы, детские садики, многие учреждения, и жители, упавшие духом, при встрече сетовали: «Там-то поезд сошел с рельсов», «если бы синоптики предупредили о таком морозе».

Стоило астанчанам выйти на улицу, их нещадно кусал мороз, как голодный волк. Стоило только Шугайыпу прийти домой, как его с недовольным видом встречает супруга Уасила. И он, пришедший после девяти ночи, уставший, голодный не выдержал.

— Уасила, настроение твое, подобно погоде на улице, в чем дело?

— Потому что, с тех пор, как работаешь у Премьера, ты перестал замечать, что дома творится. Взвалил на меня все хлопоты по дому, сам же ни свет, ни заря уходишь на службу, приходишь поздно и даже в выходные дни пропадаешь на работе. Да и наши отношения стали прохладными…

— Чтобы вы не мерзли в столице, я предлагал тебе с маленькой Асель съездить на Красное море — ты не согласилась. В ателье мод привезли соболиные меха, хотел сделать приятное, подарить тебе шубу — ты ответила, мол, наши девочки маленькие и незачем попусту тратиться. Что мне прикажешь, умереть?! И без того в аппарате работы выше головы, — сказал Шугайып огорченно и отодвинул пиалу с чаем. Разнервничался, и уже собрался было голодным встать из-за стола. Прекрасные глаза Уасилы наполнились хрустальными слезами, готовыми вот-вот расплескаться, так задели ее холодные, ледяные слова мужа.

— Сядь, любимый!.. Попей чаю, как следует!.. — сказала Уасила с дрожью в голосе. — Ты же знаешь, как я душой болею за тебя, и ради нашего семейного благополучия на все готова… Но объясни, милый, в чем причина резких изменений твоего характера?

Рассвирепевший буран на улице завывал, кусал окна и двери, будто хотел отворить их настежь. Лицо Уасилы было бледным, как будто этот холод коснулся его и ее умоляющие глаза, дрожащий голос тронули сердце Шугайыпа. Он понял, что пришло время признаться. Ведь каким бы он ни казался твердым, все же он был мягким человеком искусства, как бы быстро не гневался, так же быстро отходил.

— Скажу,…нет смысла скрывать правду от тебя, — сказал Шугайып и немного посидел раздумывая. И вырвавшись из круговерти мыслей, продолжил:

— Как ты знаешь, в начале месяца прошел международный съезд лидеров мировых и традиционных религий. Мне было поручено подготовить речь Премьера, я написал… отнес… Премьеру не понравилось. «Вы чем занимаетесь, словоблудием или политикой» сказал он мне и швырнул бумаги на стол. Лишь с третьей попытки принял доклад. Почему благосклонность сменилась на гнев, не пойму?! Теперь и слова мои — не слова, и дела мои — не дела.

Поведанная служебная история Уасиле очень не понравилась, но умная женщина слушала мужа молча, опустив глаза. Затем встала, прошла в смежную комнату и, накрыв принесенной теплой шалью плечи мужа, спросила:

— В тот неприятный момент, кроме вас был кто-то рядом?

Заданный вопрос прозвучал осторожно, учитывая состояние мужа и щадя его самолюбие.

— Да, стоял секретарь Протокола. Кстати, было заметно, как он внимательно следил за происходящим. И после упрека Премьера он ехидно и предательски усмехнулся в усы.

При этих словах Уасила побледнела, но виду не подавала. Заботливо поднесла мужу тапочки, открыла теплую воду в ванной комнате, затем подала умывшемуся супругу полотенце и пригласила в столовую пить чай и налила в пиалу густой ароматный чай.

— Милый, прости за резкие слова. Сегодняшнее благополучие нашей семьи твоя заслуга. Мы вместе работали корректорами в Алматинском издательстве, там же полюбили друг друга, воспитываем трех девчушек, идем все выше и выше. Помнишь 2001 год, вначале я поехала в Астану, ты остался с детьми в Алматы. Тогда соперники, конкуренты, желая нас рассорить и развести, хором пели о разводе. Тогда же, я твердо решила, что если сможем преодолеть момент необходимого расставания, то в будущем выйдем победителями из любых передряг.

Шугайып смотрел на жену с любовью и нежностью.

— Будто альпинист, глядя в глаза опасности, карабкаюсь на пик вершины… Не суждено мне жить спокойной размеренной жизнью, видимо подобно Сизифу буду бестолково катить камень в гору, — с грустью сказал он супруге.

— Что ты, не говори так! У тебя привычка, чуть что горевать и впадать в депрессию. Жизнь — это ежедневная борьба, тем она и интересна.

— Платформа Премьера представляется мне вершиной Хан-Тэнгри, куда даже птица долететь не в силах. Человек, упавший с такой вершины — костей не соберет! Достигнув вершины, думаешь о том, как бы не слететь с нее от сильного дуновения ветра.

— Неужели нахмуренный Премьер так сильно тебя обеспокоил? Уверена, руководитель по достоинству оценит твои заслуги, ведь именно за твои достоинства он и пригласил тебя к себе в советники.

Шугайып не захотел дальше продолжить беседу, накрыл пиалу ладонью и встал из-за стола. Спросил, где дочери. «Знаешь же сам, старшая после окончания академии работает в Алматы, средняя — на время каникул поехала к сестре, ты же ей билеты бронировал, младшая с одноклассниками отдыхает в Кокшетау… одно и то же по нескольку раз спрашиваешь как старик», — пожурила Уасила мужа. Поднявшись на второй этаж коттеджа, он прилег на диване в рабочем кабинете, давящая боль в виске притупилась после выпитого чая. «Какие у тебя причины для страха» пронеслись слова жены в голове. Скорее всего, в недовольстве Премьера скрыта некая угроза и предупреждение, и ладно бы, если только сплетни, нет, истинная проблема глубже и главное как бы она не переросла в большие неприятности. Настоящую причину Шугайып жене так и не сказал. О, Всевышний! Сердце тревожно и предательски билось, предчувствуя приближение беды.

3

Да, да, как это было…

«Вы политикой занимаетесь или чем?» — заданный вопрос Главы правительства имел глубокую подоплеку. Обычно на поверхности моря плавают медузы, мелкие рыбешки вроде кильки, а ракушки с прекрасными жемчужинами лежат на дне морском, с виду напоминающие простые камни. И только опытный ныряльщик отличит жемчужный ларец от обычного камня. И пойми, что сокрыто под словами Премьера «вы чем занимаетесь», попробуй, если такой умный.

Расшифровать значение этих слов может разве что секретарь Протокола. Он из тех лис, что и ходят осторожно и говорят осторожно, лишнего никогда не сболтнет, всегда начеку, настороже. Недаром вот уже целых десять лет в Правительстве работает. Говорят, бывший Премьер обратил внимание на Отегена в нелегкие времена становления независимости в стране и пригласил к себе на службу. И вот с тех пор он твердо и уверенно занимает этот пост и как говорится, как ни бросай его, он как тот заколдованный асык ложится всегда на одну сторону. Пусть медленно растет, поднимается по карьерной лестнице вверх, служит во благо казахов. Но почему после резкого замечания Премьера, у него на губах появилась ехидная улыбка? Вот такая улыбка таит в себе гораздо опасную угрозу, чем разнос большого начальника.

Надо все это прояснить. Стоит отметить, Шугайып не входил в разряд сотрудников из черного списка, от которых спешили избавиться. Нет, он совсем не похож на того злополучного унтера Пришибеева из рассказа великого русского писателя Чехова, который сидя в театре нечаянно чихнул на лысину генерала, сидевшего впереди него. Так этот унтер потерял покой и сон от мысли, что он обрызгал генерала и тот может неправильно понять его чихание. В результате переживаний сердце не выдержало, и он умер.

Нет, он абсолютно не похож, потому что у него судьба совсем другая. Пришибеев всего лишь один из многих мелких, незначительных людей, он же — талант, с детства отличавшийся от сверстников творческой одаренностью, красноречием, энергичный, деловитый опытный политик. Человек твердого характера, идущий в ногу с эпохой, сам добившийся высот власти своим напряженным, плодотворным трудом.

В такой момент вспоминается прошлое.

Много лет назад «тяжеловес» мировой политики, госсекретарь США Збигнев Бзежинский, работавший с несколькими президентами страны и переживший их, вдруг обратил внимание на Казахстан. Он бросил вызов Премьер-министру, сказав, что если у вас есть настоящий опытный политик, то пусть он сразится с ним в публичном телемарафоне.

Оппозиция, обычно яростно атаковавшая государственное управление и считающая себя новой политической волной замолчала, когда Премьер обратился к ним: «Где вы мои противники, так досаждавшие мне своей мелкой возней? Подайте голос, кто из вас выйдет на теледебаты с Бзежинским?». Молчали все, будто воды в рот набрали. По эту сторону океана не нашлось ни одного смельчака, и все тут. Что это такое? Неужели у нас нет ни одного политика, способного на равных поговорить с заокеанским политиком? Что, всех говорунов и болтунов, кричащих громче всех в обычное время земля, что ли проглотила? Какой позор, какое бесчестие для нас!

После долгих тягостных раздумий, дабы не ударить в грязь лицом, Премьер решил пойти на теледебаты сам. В это тяжелое время, может по воле судьбы, из заграничной командировки вернулся Шугайып. Приехал домой, переоделся, умылся и только сел за стол, как зазвонил телефон. Звонивший друг из правительства, рассказал, что вот так… не могут найти человека, который бы вышел на телемарафон…, сам Премьер хочет выйти, чтобы поддержать честь страны. Известие взбудоражило Шугайыпа. Гордость, дух патриотизма, стыд и горечь все чувства вкупе захлестнули его. «Я выйду на дебаты, только перевод с английского должен быть на высоком уровне». Молва донесла до Премьера слова Шугайыпа. «Кто этот храбрый?» — поинтересовался глава Правительства. Сказали, так и так… писатель, публицист, немало написанных им книг увидели свет…, на полставки в университете лекции читает, на полставки работает в центральном музее хранителем фонда. Премьер вспомнил одну из прочитанных книг храбреца и поинтересовался, почему тот работает на полставках, на что ему ответили: «ни земляка, ни «крыши» у него нет, а для таких начальников целую ставку жалко…».

«Хорошо, — сказал Премьер, — пусть участвует, но проверьте его досконально, чтобы чего не вышло…».

Друг Шугайыпа из Правительства, получивший «добро» большого начальника первым делом освободил того от работы и буквально поволок в сауну, где они провели четыре часа. Затем отвез в лучший салон красоты Астаны, где над ним колдовали косметологи и стилисты, после одел с головы до ног во все новое. В конце отвел его к известному режиссеру академического театра и попросил: «Сделайте этому человеку высокий регистр слов», на что вредный режиссер ответил: «Если он хорошо заплатит, я призову злые духи, и он сможет восемь часов даже с бесом говорить».

Пока Шугайып с режиссером работали над регистром, спорили, обижались друг на друга, в итоге он опоздал на три минуты.

Под ярким светом прожекторов человек на стуле казался мешком с костями — это и был сам Бзежинский.

— А это ты?!.. Есть возможность разглядеть соперника, — сказал старик с усмешкой. — Давным-давно Сталин на конференцию в Тегеране намеренно опоздал на три минуты.

— Господин Бзежинский, я не в силах превратиться в Сталина, а Вы в Рузвельта, — ответил Шугайып. — Читал Вашу книгу «Великая шахматная доска», в последнем разделе Вы, явно выпячиваясь, говорите о себе как о главном разрушителе Советского Союза. Объяснитесь?

Збигнев скрипнул костьми.

— Вы уже начали телемарафон?!.. Теперь будьте осторожны, — и задрожал как мертвец, восставший из могилы.

— Даже если не я свалил СССР в пропасть, то был непосредственным участником действа. Нужно было дать мне Нобелевскую премию, а полоумные из Швейцарской академии по ошибке присудили лауреата Горбочеву. За что? За то, что господин Горбачев свалил возглавляемое им же государство?.. Скажите!.. Гигантскую державу помог свалить я или Горбачев?

— Вы оба в этом участвовали! Самолюбованием и кличем: «Это я, я!». Гордое битье в грудь и стиль книги, шитой белыми нитками демонстрирует элементарную неприличность. Мыслитель с таким опытом не выбегает на майдан, где идет яростная схватка.

— Согласен с Вами, господин Шугай. Какое у вас труднопроизносимое имя, язык можно поломать.

— Мой отец — верующий, перелистал Коран и нарек именем святого пайгамбара.

— Все оставшиеся блага от эпохи страны Советов — заводы, железные дороги, космодром, запасы углеводорода, на которых вы сидели, одни передали в частную собственность, в другие иностранцы влили свои инвестиции и теперь потираете руки от удовольствия, отдав собственные богатства в чужие руки. Так еще хотите войти в 50-ку конкурентоспособных стран мира. Не так ли?! А если богатства иссякнут, чем восполнять будете?

— В книге, изданной ООН о всемирном развитии, есть сведения о том, что богатства подземных недр хватит на несколько поколений сполна. Все дело в бережном расходе. Бездумная растрата и бережный расход далеко не одно и тоже. Наш Президент стратегией развития страны предложил уникальную «Казахстанскую модель». Пока наша политика кажется вам миражом и даже страшилищем.

— Что, что? Повторите еще раз, — сказал господин Збигнев, недовольно взглянув на переводчицу. — Я не могу понять, что Вы говорите, мужчина с именем святого?

Холодный смех политика, продемонстрировал, что он согласен с Шугайыпом.

— Я читал книгу «Расцвет и падение администрации», а это название романа Бальзака. Не вы ли автор книги, господин Шугайып?!»

— Да, это я. Критике подверглась система исполнительных органов в условиях капиталистического рынка. Прочитав ее, Вы видимо решили, что нашу страну ждет скорый упадок, — сказал это Шугайып и, уставившись в одну точку, глубоко задумался.

В этот момент он был похож на старейшего мудреца.

— Господин Збигнев. Бессмертны слова оптимизма, вы же напротив высказываете свой внутренний мир в словах — «не будет», «не получится». Не думаете ли об эффекте бумеранга?. Ведь эти слова могут к вам вернуться, вы не боитесь этого.

Если вспомнить все, то это похоже на один из рассказов «Тысячи и одной ночи». Диалог обоих в этих теледебатах занял бы половину нашего произведения. Он после этих теледебатов вышел из студии с гордо поднятой головой. И все это отчетливо встало перед ним.

В конце недели позвонили специально из администрации Премьер-министра и пригласили его на работу. Растерявшись неожиданному повороту событий, он спросил: «Почему? Как?». На эти его вопросы ответил очень осторожно, взвешивая свои слова как на весах, опытный чиновник: «Так решил глава Правительства».

Он не стал дальше расспрашивать. В трудовую книжку внесли запись «Советник Премьер-министра», поставили печать. И он помнит как в ту ночь, не мог заснуть до утра. Как будто он взобрался на самую высокую вершину горы, теряющуюся в облаках, и задрожал от холода под пронизывающим ветром, боясь упасть в пропасть. О, господи, что за наваждение!

Много думая, наконец, понял причину ехидной усмешки секретаря Протокола. Да, он только сейчас уяснил смысл жалостливо-ироничного взгляда с ехидной усмешкой на губах секретаря Протокола, когда глава Правительства выразил недовольство черновым вариантом доклада Шугайыпа. Да уяснил, но это уже история следующей главы.

4

Каждый новый день — подарок Всевышнего. Во вчерашнем дне нужно оставить — обиды, горечь, тоску, радость, а в наступивший нести лучшее, светлое, хорошее, радостное, словно солнечный зайчик позитив отразится в зеркале, одаривая теплом и светом и чувствовать это — настоящее блаженство. Дар Всевышнего — небесная манна и ее нельзя валять в грязи, растерять, лучше хранить в сердце уникальную находку. Понимать и благодарить Создателя за дар — благородное дело. Но разве мы этот дар Аллаха несем с благодарностью в сердце?

Эти мысли буравили висок Шугайыпа, и, несмотря на нерабочий воскресный день он, встав спозаранку, быстро оделся и направился в западную часть города. Быстрым шагом прошел по берегу Есиля и направился в офис Премьер-министра. Зайдя в кабинет, расположенный на втором этаже, отодвинул занавески и включил вентиляцию. От него не укрылась реакция охранника, прекрасно знавшего советника Премьера, но в этот раз пристально рассмотревшего его фотографию в служебном удостоверении.

Открыв шкафчики, Шугайып водрузил на стол деловые бумаги, которые нужны было переписать. Носовым платком вытер лоб и призадумался: «в начале февраля симпатичная, молоденькая сотрудница из отдела писем, явно ужимками и заливистым серебристым смехом на что-то намекала».

На Вас поступила очень опасная жалоба, — сказала она тогда. Казахи ведь не могут жить без жалоб и анонимок. Он подумал, что это, наверное одна из многочисленных жалоб одного из конкурентов писателей, что с молодости плелись за ним тенью. Скорее всего кончится тем, что начальник общего отдела прочитав эту жалобу, вызовет его к себе и скажет: «Что это такое?». «Так и случится», — понадеялся он и продолжал работать, как ни в чем ни бывало. Тем более жалоба таинственно исчезла.

Помнил, как в конце месяца после работы подвез девушку из отдела писем до ее дома. «Согреешься, когда будешь дома», — сказал Шугайып и протянул девушке французское вино и коробку конфет. Девушка долго смотрела на него, и решившись, сказала: «Заходите домой!.. Я живу одна. Вы, наверное, замерзли». Было видно, что она хочет ему что-то сказать.

Припарковав автомобиль, он последовал за девушкой и вошел в теплую квартиру. Вдвоем выпили французское вино, которое ударило в голову, разожгло кровь. Он устремился к алым губам девушки, чтобы почувствовать их сладость и нежность. Однако она легонько толкнула его в грудь, сказав: «Я понимаю, вашу тайную мысль. Вы, наверное, хотите спросить про жалобу на вас. Я знаю вас как чистого душой человека, в большинстве случаев вы поступаете неосмотрительно, чувствуя это я искренне жалею вас. Нам нельзя разглашать служебные секреты, но все же я скажу вам, эта жалоба попала в руки секретаря Протокола. Он сказал, что покажет Премьеру… прошу вас, никому не говорите об услышанном».

— Насколько мне известно, все заявления, жалобы и письма приходят в отдел писем, и попадает начальнику отдела.

— Не знаю, когда в наш отдел поступило это письмо, то к нам сразу же заявился секретарь Протокола. Потребовал отдать ему, расписался в получении, у нас не было права не отдавать ему.

— Что там было написано? Наверное, вновь конкуренты и соперники — коллеги по перу взялись за свои грязные делишки.

— От вашей бывшей жены. «Бросил с ребенком на руках, жизнь поломал. Не могу смотреть людям в глаза», — писала она. — Если все будет так продолжаться, и он не узнает о моем положении, то клянусь, наложу на себя руки».

Услышанное потрясло Шугайыпа, и некоторое время он сидел молча, тупо уставившись на пол. Он вспомнил слова акына «Живя в горячке молодости, после, все осознаешь». Это было двадцать лет назад. Так видно ему на роду было написано, он в то время совершил большую ошибку в горячке молодости. Эх молодость, молодость! Шугайып глубоко вздохнул.

Тревожили слова — «я наложу на себя руки». И дело не в угрозах и шантаже, и не в вываленной на обозрение грязи. Действия бывалого пройдохи, секретаря Протокола, ожидавшего удобного момента, забравшего жалобу себе, вот что беспокоило больше всего.

«Премьеру покажу, сказал он!..»

Пошатываясь после выпитого, Шугайып одел рубашку, завязал гастук, накинул костюм и собрался уходить, как девушка жалостливым умирающим голосом сказала: «Что ты так паникуешь?.. Выпил бы кофе, пришел бы в себя, задержался ненадолго». Запутавшийся, околдованный жаром младого тела Шугайып еле сдержал себя, быстро оделся, мысленно обратился к Аллаху, словно избавляясь от происков сатаны, и легким шагом вышел из комнаты.

Сев в машину заметил, рубашка мокрая от пота, хоть выжимай. Мысли его не покидали даже тогда, когда он подъехал к своему двухэтажному коттеджу, расположенному на окраине города. Ставя машину в гараж, голова ломилась от разных мыслей. Не стал рассказывать жене, хлопотавшей возле него. Будучи по характеру скрытным и сдержанным, он многое терпел, но слова Премьера, нелестно отозвавшемся о докладе, его недовольство и холодный взгляд, поедали душу как дождевой червь.

«Неужели я могу стать жертвой секретаря Протокола — хитрюги, с ехидным смехом?!»

«Откуда она взялась, спустя двадцать лет, где раньше была? Какая у нее цель? Если ты такой умный подумай, где отгадки на эти тайны, — говорил ему внутренний голос.

Здание Правительства походило на старца, вышедшего в мороз погреться на солнышко. Хотя на улице лютовала холодная зима, внутри было тепло, специальные стеклопакеты наглухо защищали от морозящего ветра и стужи. Это заслуга фирмы «Kruge Erdbau Cmbn», построившей за два года прекрасное сооружение, с великолепной парадной дверью. Любой вошедший слыша собственный голос эхом, чувствует высокомерие и гордость.

Сидя в кабинете в раздумье с деловыми бумагами, разложенными на столе, он походил на шамана. И вчерашняя жалоба не выходила из его головы.

Да, да… это было двадцать лет назад. Он тогда окончил университет с красным дипломом, после два года служил в армии. Тогда и решил — когда поедет домой на родину, то самое большое, что ему светит, так это должность редактора районной газеты, поступит в аспирантуру, встав на путь науки, в лучшем случае станет одним из многих кандидатов наук… Нет, ведь он с детства мечтал стать писателем, мечтал довести до людей правду жизни в литературной, образной форме. Сказав себе «Будь, что будет», он устроился корреспондентом молодежной газеты.

С родного аула прекратилась помощь. Родители, прошедшие через голодные военные годы, потерявшие здоровье сказали ему: «Если устроишься на работу, то вышли нам одномесячную зарплату. Нам надо полечиться, приодеться». А ведь он и сам жил на один зарплату.

Днем сотрудник в газете, ночью — сторож. Однажды познакомился с красивой девушкой, дочерью большого начальника, о последнем факте узнал позже... Она принесла в редакцию статью. Ни о чем. Шугайып сделал правку от первой до последней буквы и поставил в номер. На следующий день сияющая белолицая красавица пришла в редакцию поблагодарить и предложила отметить событие. Коллеги-журналисты, проходившие мимо его кабинета, удивленно смотрели на них. После ночной смены Шугайып был уставшим и голодным, так еще желудок начал бурлить, давая знать о пустоте, и он согласился: «Ладно, пойдем на базар, купим самсы и попить чего-нибудь возьмем». Красавица засмеялась и сказала: «Никогда в жизни не ела самсы на базаре. Лучше пойдем, сходим в элитный ресторан возле парка».

Видимо она была постоянной клиенткой, так как работники ресторана ходили перед ними на цыпочках. Удивленно смотря на официантов, он пил дорогое вино, танцевал и старался обнимать ее осторожно. Ресторанная круговерть закружила, и он не помнил, что делал. Среди ночи они вышли из заведения, она жалобно сказала, что замерзла. Охмелевший и осмелевший парень легко как перышко поднял ее, посадил в такси и проводил до квартиры.

В конце недели он вновь увидел ее в редакции.

— Родители приглашают Вас к нам, им очень понравилось Ваше джентльменское поведение, ведь Вы проводили меня домой среди ночи и даже не испугались.

Парень чуть не упал со стула, отказался, ответив, что так поступил бы любой мужчина.

— Мой отец — мэр города и не любит повторять дважды! — гордо сказала белолицая красавица.

— Милая, визит к таким людям равносилен прошению милостыни. Я не пойду.

— Если не пойдешь, буду сидеть, пока не согласишься, а мама с папой будут ждать.

Эта белолицая красавица или мое счастье, или мое наказание, думал Шугайып. Слова и поведение девушки настораживали его, допуская мысли о полоумии. Не зная как поступить, зашел за советом к главному редактору. «Иди, иди, — сказал шеф. — Хоть покушаешь досыта. Да и с мэром лично познакомишься». Успокоившись и натянув шапку, молодой журналист сел в белоснежный «Мерседес» и они подъехали к дому, больше похожему на замок, построенный прямо у подножия Медеу. Смущенный и раскрасневшийся юноша прошел на веранду. Перед ним вышел кудрявый мужчина небольшого роста с приятным лицом. «О, джигит! Это ты», — прозвучало приветствие хозяина дома.

Едва Шугайып прошел в дом, одна женщина забрала у него шапку, другая портфель. Впервые в жизни он видел столь великолепный дом. Потолок, словно полотно, отражало нежно-голубое небо и летящего беркута.

— Эту красоту создали известные художники в течение месяца, — сказал хозяин и пригласил его в свой рабочий кабинет.

Полстены занимал 50-томник избранных сочинений Ленина, 35-томник Маркса и Энгельса. Хозяин сказал: «Когда разваливался СССР, многие эти книги выкидывали, а я оставил». Двигаясь дальше, Шугайыпу показалось, будто он попал в выставочный зал. «Это — столовая», — догадался он по накрытому щедрому столу. Вошла красивая женщина, похожая на драматическую актрису.

— «Ах, это наш джентльмен?!», — сказала она

— Да, это он.

Женщина похожая на актрису, помешивала кумыс (кумыс — национальный кисловатый напиток казахов, полученный из кобыльего молока) половником. На столе лежали аппетитно нарезанные холодные закуски, горы мяса, салаты. У Шугайыпа от изобилия чуть глаза из орбит не вышли, изобилие еды у него ассоциировалось с хозяином.

— «Ну, давайте, выпьем за джентльмена», — сказал хозяин и только все подняли бокалы, как из соседней комнаты к хозяину подошел прислужник и что-то негромко сказал. Мэр чуть не расплескал бокал с напитком: «Сейчас, сейчас», — сказал он и выбежал в другую комнату. Через некоторое время прибежал и обратился к жене: «Собирайся быстрее, на приеме нас ждет Большой человек». Оба сразу изменились. Хозяин только что вальяжно сидевший, некрасиво засуетился, его жена, чинно размешивающая кумыс, захлопотала. Поднялась кутерьма. После их отъезда в доме витало — «Большой человек, большой человек».

В столовой, похожей на выставочный зал, остались красавица и Шугайып, незная что делать, они удивленно смотрели друг на друга. Опьянев от кумыса или вина, Шугайып плохо помнил, о чем они говорили. Неудобно было оставить ее одну, и он соглашался на ее «потанцуем, послушаем музыку, поиграем». Затем белолицая красавица сказала: «Рубашку сними, она мокрая». «Девушка окончила только 9 классов», — думал в тот момент Шугайып. Но от выпитого ли, от молодости ли он словно зачарованный крепко обнял ее и начал неистово целовать, ласкать ее тело.

Под горящим солнцем пустыни Кызылкум, где только нескончаемые барханы песков и ни одной травинки, идет человек. От невыносимой жары кровь в его венах сгустилась и перед глазами мираж старухи с косой. Измучившийся путник думает с надеждой о колодце или озере. Идет, падает, поднимается и снова идет. И тут, когда силы почти покинули его, он с трудом проходит бугор и вдруг внизу видит колодец с опознавательным знаком, оставленный путниками пустыни. Собравшись из последних сил, он подползает к тому месту, открывает крышку колодца, бросает ведро, и еле-еле вытащив его, с жадностью приникает к живительной влаге. Этим путником в пустыне был Шугайып.

Она лежала с оголенной стройной голенью, изящная, небольшого роста красавица с разгоряченной плотью. Под утро, нет под вечер, после всех утех уставший Шугайып внезапно закричал: «Это же колодец». И сегодня вспоминая страстные и возбуждающие стоны и вздохи юной девушки, вспоминая историю двадцатилетней давности, он смеялся пока слезы не пошли из глаз.

Придя в себя, после минут воспоминаний юности, пришел в себя, посмотрел по сторонам, быстро встал с места. Только что осознал, что сидит в доме Правительства в служебном кабинете, находящегося в западной части здания. Неужели весна близка и Есиль, покрытый льдом, начинает таять. «Что происходит в мире?» — «Это же колодец», — отвечает ему внутренний голос.

5

Его интересовало, что могла написать бывшая жена, белолицая красавица, отчего он должен ее бояться. Решив, узнав подробности, поднял трубку красного телефона и позвонил девушке из канцелярии.

— Айым, это я. Не разбудил в воскресный день, — поприветствовал он ее.

— Нет, как раз думала о тебе…

— Значит, сегодня мне повезет.

— Не знаю, после той встречи много думала о тебе. Ты владеешь самым тяжелым языком, арабским. Говорят, свободно читаешь Теодора Драйзера и Эрнеста Хэмингуэйя в оригинале. Пишешь на русском и казахском языках, не кичишься положением, высокомерием не страдаешь. И, несмотря на ряд достоинств у тебя столько конкурентов, врагов, соперников, ожидающих падения и вьющих сплетни вокруг тебя. Удивляюсь, может ты невезучий?!

— Не раз наталкивался на аналогичную мысль. У каждого своя судьба. Сколько бездарей, что и двух слов связать не могут, а нет поднимаются. А в День независимости, создающие толпу возле Премьера получили высокую награду, а меня даже устно не поблагодарили.

Девушка тяжело вздохнула.

— Не это я хотел сказать. О чем было написано в жалобе, скажи, если тебе не трудно?

В трубке вновь послышался ее тяжелый вздох.

— Это не телефонный разговор. Лучше приходи ко мне.

Она не зря опасалась. У многих здесь телефоны прослушиваются. Нельзя лишний раз разговаривать. Такой порядок, в течение недели проверяли сведения о нем, до седьмого колена и представили досье прямо на стол к Премьеру. Государственный уровень и достижения останутся секретом для простых смертных. И его служебное положение не дает ему выходить за рамки.

Шугайып быстро написал ответы на три письма, быстро оделся, сдал ключи и вышел на улицу. Февральский мороз неприятно щипал кожу лица, а небо было ясным и светлым, под ногами хрустел белый снег. Из канцелярии Премьера до ворот — 130 метров, обозначенные черным гранитом под ногами. Спустился вниз, показал удостоверение охране и вышел на улицу. Сел в машину и поехал по знакомому адресу.

Айым встретила его улыбкой.

— Если кто-нибудь увидит Вас что подумает?! Красивая молодая девушка принимает взрослого мужчину в выходной день, — улыбаясь, сказала девушка из канцелярии и на ее розовых щечках обозначились ямочки.

Растерявшийся Шугайып натянул улыбку.

Прошли на кухню, сели напротив. Айым закинула ногу на ногу, обнажив стройные ножки. Шугайып не выдержав, загляделся на шелковую кожу. Девушка вспомнила письмо и рассказала по памяти: «Не достигнув совершеннолетия, он вынудил меня выйти за него замуж. Из-за систематического употребления алкоголя девочка родилась инвалидом. На самом деле Шугайып женился не на мне, а на портфеле моего отца. Когда папу сняли, он бросил меня и ушел к другой женщине, оставив одну с ребенком-инвалидом на руках. Каждый год он бросает женщин, у него каменное сердце, расчетливый ум, жестокий характер. Как вы такого человека держите».

— Дословно не помню. Но суть примерно такая, — сказал Айым и сделав вид, что разговор закончен, посмотрела в окно. — Меня удивило, что у нее не было ни одной ошибки, — промолвила она.

— То, что она написала «хитрый» меня удивляет — сказал он. — А ведь экс-жена, еле-еле окончила школу, двухгодичную театральную студию на «тройку». Она неграмотная и не додумалась бы до такого. Думаю понятно, что это писатель.

— Я не стилист, — поддержала его Айым. — Но меня удивило письмо без единой ошибки.

Девушка встала и, поняв, что разговор продолжится, принялась готовить чай.

— Некоторые детали наводят на мысль, что писал творческий человек, — продолжала девушка. — И, кажется, секретарь Протокола будто ждал это письмо. Это — подстава и за ней стоит целая группа.

Сидевший в раздумьях мужчина только заметил, Айым сменила халат на платье из легкого индийского шелка. Она была очень красива, эта девушка, с высокой грудью, открытыми белоснежными плечами, ее соблазнительные формы будоражили его сознание.

— Может, будете вино?! Успокоитесь…, — предложила она.

— Нет, Айым, не обижайся, выпью вина и повторится история двадцатилетней давности, а я не смогу остановиться. И с бывшей женой виною было вино. Я же невезучий человек, — с грустной улыбкой сказал он.

Глаза Айым наполнились слезами. Все чувства отразились в прекрасных глазах девушки — любовь, нежность, обида, страсть, страдания. Нет силы, которые могут устоять перед ее красотой. Эти мысли бушевали в его голове. «Ладно, не будем переходить границы, — сказала она. — И ты, и я, можем разбить хрупкий сосуд». Подходя к двери, он резко развернулся к идущей сзади Айым и, не выдержав, приник к ее груди, вдохнул аромат, и чуть было не разбил сосуд. «Ну, пока!», — сказал он.

6

Раздумывая о нахлынувшей волне чувств, которую пришлось заглушить, Шугайып не замечал потока машин, и то, как пешком дошел до дома, стоящего на окраине города. «Сукин сын, женился не на мне, а на портфеле моего отца», «молодость мою сгубил», «хладнокровный, хитрый, расчетливый человек» — как посмели так писать обо мне, думал Шугайып. И надо же, какие страшные и убедительные слова выбирали. Как не охладеет после этого отношение Премьера! «Сделал ребенка инвалидом и бросил,… испортил невинную девочку — нежный нераспустившийся бутон… принюхивался, присматривался и затесался на работу в аппарат… пройдоха, но в руках Премьера выгнать этого человека», — проносилось у него в голове.

Упадет с вершины Хан-Тэнгри как альпинист и костей никто не найдет, ни один смертный не споет панихиду, лишь будет трусливо сожалеть о его смерти.

Какой же на самом деле была эта история…

«Дело сделано. Готовься к свадьбе, — буквально вынуждала мать белолицей красавицы. — Не трудись звать своих родственников-колхозбаев, достаточно будет и приезда твоих родителей на три дня. В первый день будет главное торжество, на второй — заместитель мужа приглашает всех к себе, на третий — директор департамента. В этот же вечер посадим стариков на поезд обратно. Куда их везти?! Там хотя бы почта есть и поезда ходят?».

Шугайып согласился и поехал за родителями в дальний уголок области, привез растерянных стариков в Алматы. Отец белолицей, то есть мэр города все хлопоты взял на себя — видеосъемку, торжественную церемонию во Дворце бракосочетания. С помпой сыграли первую часть свадьбы на Медеу, для интеллигенции устроили пир в городе, на Коктобе гуляла молодежь. Не спрашивайте, уважаемые читатели, как прошла свадьба, на это ушло бы много бумаги…

Приведу лишь слова отца Шугайыпа, сказанные им перед посадкой в поезд: «Оказывается вся власть у мэра города. Кроме слов «мудрец», «гений», «вождь», «святой» — других слов и не слышал».

Шугайып при поддержке этого «мудреца» и «гения», используя положение тестя, мог бы запросто стать главным редактором ведущей газеты, ходить «руки в брюки», и его бы тогда не волновало, что его называют «зятем-щенком». Мог бы, но не стал, не хотел, не позволили гордость и человеческое достоинство. Хорошо это или плохо?!

Заметив, что начинает забывать английский язык, Шугайып разыскал бывшего коллегу-преподавателя и «протестировался». «Изменения на 180 градусов, — сказал знакомый. — Если и дальше будешь пить, собственное имя забудешь». Шугайып решил написать материал. Зашел в библиотеку и не вставал со стула три часа кряду. В результате написал… две страницы. На следующий день отнес статью главному редактору газеты. И его «диагноз» был безутешным: «Похоже, тебя покинуло вдохновение, с таким регрессом и в корректоры не сгодишься». Потерянный мужчина пошел в сторону мечети, где сидели попрошайки. Один из них предложил: «Давай, погадаю». Бросил кумалак. Видимо, ему открылось ужасное, попрошайка спешно собрал свои вещи и пошел прочь, крикнув напоследок удивленному Шугайыпу: «С тебя ни копейки нельзя брать, бес тебя попутал». Мужчина брел домой, с горечью думая о своей непутевой жизни. Лег на кровать, затем встал, ходил по комнате покачиваясь, не зная, что делать.

Белолицая красавица-жена целыми днями шаталась по городу, большую часть времени, проводя в салонах красоты и бутиках модной одежды, и когда поздно приходила домой была похожа на ходячую ночную рекламу. Зайдя в комнату, начала быстро раздеваться и раскрыв свои недра прошептала мужу: «Давай начнем прямо сейчас…». Шугайып лежал не шелохнувшись. От обиды она заплакала и сказала: «Ты с кем-то был. Если захочу мокрого места от тебя не оставлю». Своими воплями всю ночь не давала ему спать. «Я весь день на работе, пришел усталый, а она заявляет, что я с кем-то переспал. Только недавно вернулся из командировки, для материала сведения собирал. А она такое говорит», — думал он. «Если скажу отцу, — продолжала белолицая, — костей своих не соберешь». «Меня ведь пригласили в Министерство в Астану, — думал в этот момент Шугайып. — Из-за нежелания жены уезжать, мол, там холодно и бураны, пришлось отказаться».

В таком ритме и жили, пока на свет не появилась девочка. «Рождение внучки будем праздновать три дня» — оповестил всех тесть-мэр и уже начались приготовления к торжеству, как грянул гром. На следующий же день после рождения малышки Президент снял мэра с поста. Тот с сердечным приступом слег в больницу. И враги, и друзья дружно уверяли, что дни его сочтены. И дом уже не был олицетворением семейного очага, а походил на склеп.

Возможно, и выдержал бы Шугайып все это, но непрекращающийся плач младенца изводил всех. Ребенка показали врачу. Терапевт сказал, что, скорее всего болезнь передалась от матери, у одних это проходит, у других нет. К тому же грудное молоко было слишком жидким. Непрерывный плач малышки всегда преследовал Шугайыпа. Да, и это бы он вынес, но вмешалась теща: «По природе кровь плохая у тебя. Мой нежный цветочек, мою дочурку совратил, испортил и наполняешь глаза малышки слезами. Ты — дьявол, из-за тебя мужа выгнали с работы, и у него хватило сердце. Чувствую, теперь твоя беда подбирается ко мне». Затем упала ниц и, буравя Шугайыпа змеиным взглядом, начала причитать.

Запас терпения исчерпал себя. «Испорченный…, бедовый» — эти слова больно задели достоинство мужчины. Накладывало неприятный отпечаток и непрерывный плач ребенка. И, конечно же, супруга-красавица целыми днями шатающаяся по городу, большую часть времени, проводя в салонах красоты, бутиках модной одежды, которая, поздно приходя домой, была похожа на ходячую ночную рекламу. А еще ее внезапные отлучки… и название ее поведению готово было вот-вот сорваться с его языка. Шугайып решил спастись из этого ада бегством.

7

В жизни часто случается, когда особая причина становится в жизни подножкой. Чаще всего это происходит с невезучими людьми. Находиться подле них, дружить, общаться опасно, они подпитываются людьми как паразиты, поглощая их удачу и везение. Многие из нас мучаются, но живут рядом с ними. Таким же образом, из-за ошибки молодости чуть не пропал Шугайып... Он мучился и перенес все страшные и худшие моменты в жизни, но у всего есть предел, и мужчина понял, ему незачем оставаться в Алматы.

Снял комнату у русской женщины. Встал рано утром, сел за шатающийся кухонный стол, покрошил хлеб в чашку с кефиром — тем и позавтракал. Пока кушал, решил написать статью в газету на тему национальной харизмы и принялся за материал. Если статья будет хорошей, значит, ее напечатают, думал он, соответственно выплатят гонорар, и этих денег должно хватить на дорогу. В любом случае ему нужно уезжать из города.

Жили ведь до него знаменитые личности. Гиппократ разделил характер человека на 4 вида: холерик — энергичный, сангвиник — сдержанный, флегматик — мыслитель, меланхолик — нерадивый.

Проходит немало веков и слово характер дает понятие как познавательная форма и люди дают ей новое название. В 20 веке доктор Карл Юнг разделил ауру человека на виды: мыслитель, чувственный, понятливый, чувствительный, веселый. После, Исабель Мейерс ознакомившись, дала свое мнение разделив их на группы: люди с манией величия, ораторскими способностями, умеющими вести толпу за собой, человека безинициативного, поддерживающего других и ведомого. Сейчас, когда мы получили независимость, как гласит казахская пословица: «Есть традиции нужные и ненужные». Не потеряли ли мы таким образом национальную форму, не превратились ли в отсталых и ненужных людей. Ища ответ на эти изменения наш народ потерялся, и с этими мыслями Шугайып просидел до вечера.

— Сынок, проголодался, наверное, я приготовила чай, — услышал он голос русской бабульки и проснулся.

Сели за маленький столик. На засохший черный хлеб он намазал маргарин, взял кусок ливерной колбасы и с улыбкой сказал:

— Помню в студенческие годы ели ливерную колбасу, у которой жир на нёбе застывал, а сейчас вкус совсем иной.

— Все хорошее пропало, все нехорошее — завалено, сынок, — ответила хозяйка, макнув сухарь в чай.

На следующий день Шугайып сидел в кабинете главного редактора одной из центральных газет. Прочитав статью, тот посмотрел на осунувшегося автора с синевой под глазами и предложил:

— Иди к нам работать.

— Нет, не могу, в Астану уезжаю.

— В столице есть готовое рабочее место для тебя?!

— Нет, но и здесь оставаться не могу.

— А в чем причина?

— Характер, наверное, у меня такой, всегда во что-нибудь ввязываюсь или препятствия возникают на пути. Вот и сейчас сижу и плохо соображаю, будто заколдовали.

— Эх, ладно, будь, по-твоему. А ведь такого журналиста как ты, я давно ищу. По-моему, у тебя на плечах сидят два ангела и оберегают тебя добрые силы, но будь осторожен, беда ходит рядом. Далеко пойдешь! Думаю, я еще увижу тебя на самой верхушке власти.

— Спасибо. Прошу Вас, выплатить мне гонорар за статью. Честно говоря, на дорогу денег нет.

— У нас так не заведено, чтобы за неопубликованную статью выплачивать гонорар. Но, так и быть, ради тебя нарушу правила, — сказал главный редактор и позвал по телефону главного бухгалтера.

«Выпишите автору гонорар, а после публикации спишете», — написал на бланке сумму и отдал сотруднице. Шугайып поблагодарил, и попрощавшись, вышел.

Назавтра взяв билет на самый дешевый поезд № 9, он погрузил в вагон китайскую сумку, набитую книгами и рукописями. Молодая проводница заметила ему: «Дяденька, вы что, кирпичи в сумку набили, все ноги отдавили».

Шугайып смотря на родные просторы из окна купе, с грустью думал: «Прощай, снежный Алатау! Не знаю, увидимся ли вновь…»

Никто не проводил его, а ведь будучи студентом, и во время работы в редакции и в Академии, всегда были люди, готовые проводить его на поезд, чуть ли не в очередь вставали, чтобы держать его сумку на вокзале.

Как писал Еклесиаст в своей заповеди: «Есть время собирать камни, есть время бросать их назад». Видимо, в тот момент выпало время бросать камни. Трясясь в старом вагоне, он вспоминал о встрече с Президентом. И воспоминания, словно кадры кино, начали плыть перед глазами.

Тогда только-только вышла в свет его новая книга. Через знакомого Шугайып передал один экземпляр Главе государства и прикрепил к нему письмо с просьбой принять его. Возможно, главный человек страны был в заграничной командировке или проводил совещания, об этом он не знал и в будничной суете позабыл об аудиенции. Однажды к нему на работу позвонил помощник Президента. Шугайыпа на месте не оказалось, и тогда приближенный отдал приказ срочно найти и оповестить — в 19-00 часов его примет Нурсултан Назарбаев. Шугайып, тем временем работал в библиотеке и щуря от усталости глаза, почти не видел букв в книге. «Нужно бы до вечера сходить в парикмахерскую и баню», — думал он. Тут прибежал коллега, это было в пять вечера, и передал сообщение. Он растерялся и даже не мог собрать разлетевшиеся по столу рукописи, да еще времени подстричься и помыться у него уже не было.

«Может, дашь мне свой галстук, мой поношенный» — обратился он к коллеге. «Может, туфли свои тебе дать, итальянские, чистая кожа», — то ли в шутку, то ли всерьез ответил друг. — Не надо, свои сойдут, не будет же Он на мои ноги смотреть. «Тогда давай, на такси тебя посажу», — предложил заботливый коллега. — Зачем будешь тратиться, лучше дай свой портфель — книги положу. На троллейбус сяду и за пятнадцать минут до резиденции, Ак Орды доеду. «Как знаешь» — сказал коллега, и, поправив на нем галстук и костюм, пошел провожать друга до остановки.

Из-за напрасной спешки, Шугайып весь взмок. Кабинет у Президента оказался огромным и, находясь внутри, он не мог унять стука сердца.

— Не нужно суетиться, теряться, стесняться, писатель. Вышла твоя новая книга, хорошо! Поздравляю! — сказал восседающий на троне Президент и начал листать книгу.

Растерявшийся мужчина вначале от волнения не мог сказать ни слова.

— И раньше читал твои произведения. Описаний, словесных картинок много, а читать трудно. Портретами пишешь, оказывается!

— Теперь хотел бы написать о независимости, — наконец произнес Шугайып. — Есть у меня болезнь — браться за трудную тематику.

Президент посмотрел на него и улыбнулся.

— Писатели жалуются, что их книги не выходят, а те, что увидели свет, выпущены малым тиражом, — сказал Президент.

— Плачут?! Есть и такие, у многих нет жилья и они потерялись, не знают, как зарабатывать на хлеб, потому что в капитализм мы вступили ни с чем, не так ли?! Никак не можем приспособиться к рыночной экономике.

— Приспосабливаться нужно, — сказал Глава государства. — Скажите братьям по перу, пусть не плачутся, а полагаются на свои силу и энергию. У государства пока нет возможности что-либо давать, ведь только избавились от воровства и вероломства. Пусть сами о себе позаботятся. Мне импонируют люди смелые, с горячими сердцами.

Немало советов от Президента услышал Шугайып, что-то запомнилось, что-то подзабыл. Но помнит, как неожиданно Президент замолчал и только искорки в глазах говорили о работающих в голове мыслях. «Что с ним? — думал Шугайып, — Он запросто может говорить, зажигая сердца людей, и вдруг молчит…».

— Наши люди искусства, особенно писатели не могут избавиться от привычки эпохи страны Советов — паразитизма, — наконец сказал Президент и голос оттенился нотками сожаления. — Одно время возмущались, мол, мы, трудились ради государства и народа, капитализма и рыночных времен знать не желаем. Опекайте нас, печатайте наши произведения и платите хороший гонорар, одаривайте почестями. Им дела нет до того, что каждый живет только за счет своих способностей, — сказал, будто поставил невидимую точку Президент и глубоко задумался.

— Прежде чем напечатать эту книгу, я требовал у директора типографии выплатить мне гонорар. Сейчас даже вспоминать стыдно. Задумываюсь написать книгу и приложу все усилия, чтобы завоевать успех читательской аудитории.

— Почему вы иногда пишете сложным, трудным языком?

— Уважаемый Президент, если современная литература будет схожа с научной или разговорной манерой середины прошлого века — читатели будут потешаться над нами. И хочется, писать так, чтобы читатель повышал свой образовательный уровень, совершенствовал художественное восприятие.

Президент выразительно посмотрел на мужчину, будто хотел сказать: «так значит?!» и посмотрел на часы.

— Хотел бы задать Вам один вопрос, если позволите, — сказал Шугайып.

— Спроси, спроси, после этого я долго не смогу дать аудиенцию.

— Я безгранично счастлив, что дышу с Вами одним воздухом, и тем, что своей работой разъясняю проводимую Вами реформу людям. И буду гордиться, что сидел рядом с Вами. У казахов есть выражение «Работает так, будто прощается с жизнью». Порой Вы кажетесь таким человеком, трудитесь, будто приближается сей момент. Поймите меня правильно. Вы упорно работаете во благо народа и так, будто никогда не вернетесь к этой задаче. А стоит ли так работать?!

— Ты сам ответил на свой вопрос. Нужно доводить дела до конца, дабы не возвращаться и тогда можно будет увидеть результаты. Думаю, что упорство и труд как основные черты характера, передались мне генетически. Каждый строит свою судьбу сам!

— Спасибо, уважаемый Президент!

— До свидания! Фотографии наши возьмешь у помощника, — сказал Президент и пожал на прощание руку Шугайыпа.

Грохочущий поезд вывел Шугайыпа из страны воспоминаний в день сегодняшний, XXI век.

Легко сказать человеку: «хочу измениться». Вчерашний талантливый именитый писатель, перед которым снимали шляпы в почтительном поклоне высшие чины, сегодня истощенный с синевой под глазами ехал в старом вагоне дешевого грохочущего поезда с китайской клетчатой сумкой и старым портфелем.

В начале сурового февраля он стоял на железнодорожном вокзале Астаны. Шугайыпа закружила снежная метель, и, замерзая в поношенном пальто, он снял дешевую квартиру возле вокзала.

Недаром говорят, что у дешевого супа, прокисший вкус. В старой бетонной «хрущевке», где через незаделанные щели окон дул холодный ветер и зуб на зуб не попадал, он встал, набросил матрац поверх одеяла, подложил угля в печь. Свирепствующий за окном буран выл как голодный волк и тот отрезок жизни Шугайыпа, взъерошенный и ощетинившийся был похож на беснующуюся волчью метель.

Пошли дни, насыщенные до предела. Встав спозаранку, он умывался, брился, заходил в столовую за углом дома и быстро съедал завтрак. До обеда в Министерстве печатал бумаги на компьютере, корректировал, там он служил — советником министра информации и спорта. В полдень садился за животрепещущий горячий материал — как литературный сотрудник литературного журнала, затем ехал в Президентский центр культуры ставить подписи — как-никак здесь он хранитель фонда. Затем на поступившие экспонаты писал научную характеристику — не мог отказать просьбе директора. Вечером ехал в архивный комитет, читать лекции сотрудникам (как лектор на полставке). Затем звонил в комитет развития языков, как член президиума, таким образом, закончив оставшиеся дела, добирался до дома и едва переступив порог, валился с ног от усталости на постель. Поесть или попить чаю сил физически не хватало и перед тем как заснуть, его ресницы все еще вздрагивали, он думал: «Завтра новый день, и дел выше крыши и еще больше и тяжелее, чем сегодня. Нужно набраться сил, все успеть. У министра характер переменчивый как погода, если не понравится доклад, только вчера улыбающийся руководитель, сменит милость на гнев. Лучше завтра утром пойти на работу пораньше, переделать доклад, найти ошибки и в начале рабочего дня положить его на стол министра. Иначе, прощай, госслужба!».

Утром вскакивал от испуга, и вновь вчерашняя карусель начинала крутиться. Правое дело в жизни, приносящее хорошие результаты — половина богатства, и к нему можно прийти лишь неустанно работая. Он чувствовал внутренне, что эту половину богатства он обязательно заработает, а пока довольствовался малым.

По другую сторону океана, помощник и советник трех Президентов, пресс-секретарь двоих из них, политический предсказатель, сваливший страну Советов, господин Бзежинский кричал: «эй, кто выйдет на телемарафон». Шугайып приехал из командировки, услышал вызовы Збигнева и сидя в столовой, жуя остывший беляш, протолкнул его чаем. Внутри него разгорался огонь возмущения «если на то пошло, я буду с ним состязаться, что в этом такого?!».

Выйдя из столовой сел в автобус, приехал на центральное телевидение, показал главному редактору пропуск. А то, что было потом, вы прочитали в начале этого рассказа. Премьер-министр, увидев оппонента Бзежинского и внимательно прослушав весь телемарафон, удивился прекрасному владению английского языка соотечественника, обширности политического мышления, смелым выпадам и жесткой целенаправленной контратаке. «Пригласите его на завтра, — сказал Премьер помощнику, — переговорю с ним». Удача сопутствовала Шугайыпу, зажглась новая звезда на небосводе. Он стал советником Премьер-министра.

То время особенно запомнилось, посреди зимы прогремел гром и в ту же ночь Шугайыпу приснился Сизиф, с трудом толкающий камень в гору… О боже, что за сон!

В этом произведении Премьер-Министр, находящийся на верхушке власти, представлен в роли обычного человека. На левом берегу Есиля в огромном белоснежном высоченном здании Премьер проснулся среди ночи в спальне, не понимая, что могло разбудить его. Луна отражалась в большом зеркале, освещая синеватым сиянием всю комнату. Тихо, чтобы не разбудить супругу, встал с кровати, подошел к окну и смотрел на тронутое первыми рассветными красками небо, походящее на перевернутый купол мечети. Издалека доносился какой-то вой.

Он почувствовал себя альпинистом, стоящим на самом пике, у которого вдруг закружилась голова, и он поскользнулся. Если он, не дай Аллах, упадет, никто даже костей не будет его собирать. Как бы ни был самоуверен человек, в том, что он стоит крепко, как бы высоко не летело его высокомерие, возвышающая над другими, из сознания не стирается тень страха. Высота — и есть страх и это чувствует лишь сердце, екая, ухая, сжимаясь, то замедляя дыхание, то учащая ритм.

— О, господь, всели в мое сердце устойчивость и благополучие, — сказал он тихо шевеля губами. — Мы видим тех, у которых нет в сердце устойчивости. Они сегодня могут вскипеть как океанская волна, подняться ураганом, усилиться и смести все на своем пути, завтра же — смирно текут жидкой мелкой водичкой, смотреть не на что! Бессердечные люди, эгоисты по натуре, рано или поздно, в конце концов, нарвутся на какую-нибудь беду.

У нашего героя хватает и удовлетворения, и благополучия. Как говорят казахи: «Когда один садится на трон, то сорок садятся на коней». Вначале его родственники загорелись жадностью, один освоил нефтяные трубы, в его карманы потекли большие деньги и он стал олигархом; второй занялся породистыми скакунами, разведением быстроногих тулпаров и тоже заимел большие деньги; третий родственник приобрел акции и недвижимость, пустил в оборот, стал ростовщиком… И ведь никто не говорил: «Все я насытился, хватит». Ему хотелось привести их в чувство. «Э, дорогие мои, хватит уже, придите к удовлетворению! Перестаньте наживаться и гнаться за деньгами!», — сказал он им вынужден был повально увольнять их со службы.

Сам же решился на постройку прекрасной, изящной башни, символа страны, которая была бы ничуть не хуже Эйфелевой башни. Архитекторы приносили эскизы башни, но он их всех отверг, поддержав и приняв прекрасный эскиз, нарисованный самим Президентом, где пик башни похож на сказочное гнездо птицы Самурык. «Давайте, построим Ак Орду, похожую на французский Версаль», — говорили советники. «Нет» — сказал он и опять поддержал замечательный проект Президента по постройке резиденции на высоком холме. В его сердце всегда была мягкость, человечность, благородство и честь. Подхалимы, окружившие его со всех сторон, предлагали даже напечатать его портрет на тенге, учебниках, на картах. Он возмущенно отверг их предложения, резко отчитав: «Нет, не будьте шайтанами и не сбивайте меня с моей дороги. Вон из кабинета!».

Премьер и дальше бы стоял у окна, поглощенный в думы, как вдруг издалека донесся вой не то зверя, не то человека. Он резко очнулся и тут же вспомнил слова секретаря Протокола Отегена, сказанные ему шепотом на ухо. Сказал вроде невзначай, но эти слова, как подвешенный Дамоклов меч, могли разрушить судьбы нескольких людей, если меч рухнет на головы несчастных.

— Уважаемый Премьер, во вчерашней телепередаче в прямом эфире вы сказали одно слово, и оппозиция тут же ухватилась за него и стала критиковать вас. За это несет ответственность ваш политический советник, который не объяснил суть этого слова, — сказал секретарь с холодным, бесстрастным видом.

— Что это за слово?

— Вы сказали: «Когда-нибудь у казахов были границы?». Вся проблема в слове «граница», надо было перед ним добавить слово «законные», тогда все было бы в порядке. А теперь внутренние недоброжелатели подняли вой, а лидеры либерально-демократической партии России, радуясь потирают руки, говоря: «Нам помог Бог, раз сам Премьер сказал, что у казахов не было границ». Всему виной — ваш молчаливый и скрытный по характеру советник! Советник Шугайып.

— Почему он скрытный?

— Он говорит нараспашку там, где можно говорить, и замыкается там, где не хочет, в общем, живая загадка. Я его не понимаю.

— Почему загадка?

— Кто знает, может он с кем-то спелся и преследует свою дальнюю цель. После случая с белой вороной США — Бзежинским, когда он слишком сблизился с ним, я стал побаиваться его. К тому же к нам поступила вот эта бумага!

— Что за бумага?

— В ней сказано, что он на службе никого не щадит. Был женат на дочери бывшего мэра Алматы, тем самым сделал карьеру. И когда мэра сняли с работы, то он сразу же расстался с женой. Теперь завлек в сети сестру мэра Астаны, вскружив ей голову. Не это страшно, может он хочет, как Пророк взять нескольких жен, на то его воля. Страшит то, что он часами смотрит в одну точку, как бы говоря «Найди, что у меня в уме».

— У него слова как острые стрелы!

— Так вот у меня есть опаска, что он свои слова не хочет использовать во славу вашего авторитета и положения.

— Так что, он не боится упасть с высоты вершины?! Когда ему было трудно, когда он был на грани упадка, я поднял его на вершину Хан-Тэнгри!, — сказал Премьер и задумался.

Секретарь Протокола не стал дальше продолжать речь. Он удовлетворился тем, что посеял сомнение в душу Премьера. Пока и этого хватит. Это сомнение, увеличиваясь превратиться в огромный ураган, который сотрясет землю.

«Иншалла, двигаясь потихоньку, я этого деятеля свалю в глубокую яму, — подумал он, злорадно улыбаясь. — Вчера только я свалил с вершины министра энергетики, потом ректора знаменитого университета. Бог на моей стороне!».

Насколько быстро человек приближается к руководителю Правительства, настолько быстро он исчезает из поля зрения. Сотрудник молча раскладывает какую-нибудь бумагу, молча ищет другую бумагу, и так же молча, суетясь, незаметно исчезает.

«О боже, сохрани меня», — подумал Премьер, похожий на альпиниста, взошедшего на вершину Хан-Тэнгри. «Вершина пика обдувается сильным ветром, вся она в глубоком снегу, который закрывает собой голубой небосвод. Сумасшедший ветер так и хватает за одежду, за воротник, норовя свалить в бездонную глубину пропасти».

Человек, достигая вершины, заболевает этой болезнью. С одной стороны внизу глубокая пропасть, с другой стороны молчаливый страх, парализующий душу от мысли, что можешь упасть вглубь. От этого человек становится гневливым, непостоянным и неустойчивым. Характер человека становится жестоким, в его сердце проникает гнев.

Появилось видение. Живший в седьмом веке мастер-камнерез, начертавший на камне историю батыра Тоныкока и смелого Культегина, когда совсем обессилев от работы, падает на землю, то камень летит в одну сторону, а инструмент — в другую. И вот лежа на земле, и смотря на далекое чистое небо, он тихо обреченно говорит:

— Будет ли кому-нибудь польза от моей надписи на камне, дойдет ли до будущих поколений вздохи и стенания моего сердца, дрожь моих усталых рук и сохранится ли моя надпись и через тысяча лет?

Сказал и молча лежа, слабо дрожа ресницами умер. Великого мастера похоронили у подножья того камня с его надписью. Это предание от наших предков дошло до нас из глубины веков.

Стоявщий у окна в раздумье Премьер, сделал шаг назад. Закрыл дверь спальни и пройдя в рабочий кабинет, включил настольную лампу и сел на мягкое кресло.

Во время становления независимости мы строили наше государство и сейчас ему не страшны ни грозы, ни бури. Мы многое прошли и сделали, чтобы дожить до этих дней и в это время Отеген указал мне на подозрительных скрытных людей, думаю, нужно избавляться от них. Без них рассвет страны будет ярче. Такие люди, едва выйдя из грязи в князи, начисто меняются. И таких как Шугайып, скрывающихся под маской добродушия слишком много.

Премьер обратил внимание на ясное небо за окном. Ветер стих, и небосвод озарился миллионами сверкающих звезд, была у него такая привычка, смотреть на ночное небо и словно губка впитывать силу и мощь небесных сил и это ощущение дарило большую широту полета мыслей и где-то там, возле сердца зарождался новый остров вдохновения. О-хо-хо, колесо жизни! «Все думы мои о молодой республике и благополучии ее народа», — думал Премьер. Вспомнил и задумался о словах секретаря Протокола Отегена, которые он нашептал ему на ухо. Появилась тень одной мысли, следом поспешила другая, Премьер сконцентрировался — мысли, цепляясь друг за друга, образовались в цепочку, выстроив логичный ряд, и он, наконец, все понял.

Ума палата — это не дом дяди, где можно пообедать, отдохнуть и поехать дальше. Гены, передавшиеся через седьмое колено батыра Богенбая, необычные хромосомы, наделяют носителя мощной интуицией и предчувствием. Посмотрел на небо и мерцающие в ночи бриллиантовые звезды и в такие моменты чувствовал себя хозяином небосвода. Кто как не он?! Все жители большой страны спят крепким сном, и только он сидит и думает об их благосостоянии.

Премьер задумался об архитектуре здания Независимости. Чертил, перечеркивал, брал чистый лист бумаги, снова чертил. Сооружение виделось ему огромной горой, похожей на вулкан, вышедший из глубин океана, затмевающий великолепием изумрудные берега. Всем известно, что рождение вулкана порождает тайфун. Государственные деятели, всевозможные крупные и мелкие личности цепляются за лодки, корабли, в страхе боящиеся утонуть в разбушевавшихся волнах. Они думают только об одном — как бы не удалиться далеко от вулкана Независимости, изо всех сил налегая на весла лодки. Боятся сгореть в пламени вулкана, и обжигаясь, стараются найти теплое доходное местечко у подножия горы. Не стал ли эскиз здания похожим на древнюю Вавилонскую башню? — задумался он с опаской.

Немного лет назад в сердце Астаны воздвигли Президентский центр культуры, автором проекта которого является Глава государства. Президент собственноручно начертил эскиз проекта. Эскиз-рисунок башни Байтерек, пик которой похож на гнездо сказочной птицы Самурык, нарисовал также Глава государства.

Архитектуру резиденции «Ак орда» Президент собственноручно не чертил, но объяснил специалистам каким видит главное здание столицы. И вот теперь...во время тишины полуночи...страдает бессонницей...уйдя глубоко в глубь мыслей...он решил в след главы государства, начертить проект знания Независимости, чтобы оно осталось в веках и радовало бы взор людей. «Будущее поколение» поколение, вдумайтесь и уясните!...Мы сделали все возможное, что смогли, не судите нас строго. Мы отдали весь жар души, начиная с президента и кончая рабочим строителем, чтобы построить прекрасную столицу», — так вдохновенно думал он в тиши ночи, и отдавая во власть дум, он решил: Дворец Независимости внешне будет похож на вулкан, мощно поднявшийся то ли из глубин океана, то ли из знойной груди вольной степи; на внутренних колоннах дворца будут изображены походы Алашцев на конях; на стенах будут написаны мудрые, золотые слова предков о единстве народа и мелодия кобыза будет не переставая, звучать во дворце. Великие переживания — залог человечности, не дающие забыть честь и благородство, которые должны быть у каждого человека. «Нашел, нашел эскиз-образ!» — закричал от радости премьер. И только сейчас заметил, что долгое время сидел, всматриваясь в бумагу, ничего не замечая вокруг. Дома уже все поднялись. Домочадцы двигались тихо, стараясь не шуметь, чтобы он мог работать в тиши, создавая и воплощая на бумагу свои затаенные думы. Сердце билось радостно, мощно, как гимн жизни: «Нашел, нашел! — говорило оно, — ты один из людей на судьбы своего народа Алаш, пусть у этого здания будет долгая жизнь. Пусть будет, благослови это здание, боже!»

Ему показалось что весь дом затрясся, весь мир всколыхнулся, засветило солнце, согревая лучами счастья. «О, господи!, — думал премьер,— в сердце человека, достигшего вершины власти, рождается чувство великого высокомерия. В Коране записано, что высокомерие — черта характера человека, осуждаемая Аллахом. Мы же говорим о необычном высокомерии, о том высокомерии, которое выше всяких склок, выше будничной жизни, выше недостойных мыслей. Нет, мы говорим о том высокомерии, которое дается только замечательным людям, пекущимся о благосостоянии всех людей. Тем личностям, которые крупны и значительны именно на поприще интересов своего народа. Это святая черта характера дается не многим людям, к примеру она есть у нашего замечательного, благородного, гениального Президента!»

Поток мыслей премьера продолжился дальше. «Тогда почему я слушаю шепот секретаря Протокола, зачем уделять его словам внимание?! — решил премьер, — разве такие мелкие, ничтожные слова как «думает о хитрости...женился не на дочери акима города, а на его портфеле, чине...много расчетов внутри...живая загадка» мои слова, которые я должен слышать. Да нет же, не мои! Эти слова всего лишь вонь, пролетевшего ветра. Тот, кто на вершине должен слышать и слышит только рев урагана, похожий на рев быка. Он ищет сильных духом людей, сильных как дыхание тайфуна и общается с ними. Каждый смертный находит свою судьбу в зависимости от своих поступков и намерений, и как не тяни на верх мелочного духом человека, как не старайся вытащить его на вершину, не получится, ибо они не хотят расти нравственно, оставаясь в плену своих мелочных интересов, дрязг, склок, интриг. Такие люди долго на вершине не остаются. Слетают с нее как пыль, исчезая из глаз. И как их возбранишь говоря: «Ты не думал глубоко, ты не протягивал руку к высоте мыслей и дел, ты не говорил глубокосмысленно, радея о народном добре и интересах своего народа». Как возбранишь раба если ему на роду написаны низменная страсть и низменные дела. Пусть он пеняет только на себя! Я не буду верить словам секретаря Протокола! Дарованная мне Свыше предназначение выше сплетен, поздней клеветы, очерняющих хороших людей и я не хочу больше слушать мерзкие недостойные слова кляузников! Рожденный ползать, летать не может!»

8

Секретарю Протокола ночью явно не спалось, ворочился, вздыхал и все-таки встал с теплой и мягкой постели, не забыв поворчать на жену, которая, едва положив голову на подушку, храпит на весь дом. Завязывая пояс на длиннополом халате среди ночи спустился вниз и отдал приказ домработнице: «Чай готовь!». От выпитого густого чая со сливками сердце забилость чаще. Нахмурившись от неприятного ощущения, двинулся в личный кабинет. Усевшись на кресло, положив локти на стол он прижал ладони к ноющим вискам и пустился в воспоминания.

Отеген поехал в Алматы и еле-еле разыскал бывшую жену Шугайыпа. Разочарованию не было предела, красивая, но неграмотная женщина и двух слов связать на могла. Пришлось найти писаку, котрый бы написал «хорошую» жалобу. Этим писакой оказался бывший одноклассник Шугайыпа. Он в свое время хотел стать писателем, но не получилось, стал бизнесменом, но обанкротился. После поступил в юридический университет и закончил его заочно, еле получив диплом. Он стал хорошим писакой по части жолоб и заявлений, но увы непорядочным человеком без стыда и совести ,готовым за хорошую узду оклеветать кого угодно. Получив сто долларов за работу, он тут же написал жалобу на русском и казахском языке.

— Тот, кто прочитает это, возненавидит Шугайыпа страшной ненавистью, — сказал этот мастер жанра заявлений. Секретарь Протокола пришел в ужас, прочитав одностраничный напечатанный текст жалобы. Испугался искусно подобранных слов мастера жанра заявлений. Откуда только он нашел их, о боже!

«Прадед Шугайыпа был шаманом, страдал нервной болезнью искривляющей лицо. В жилах его сына и отца Шугайыпа текла испорченная кровь, и он состоял на учете в психушке. На юной цветущей девушке, дочери мэра, Шугайып женился ради портфеля отца. За год брака красавица увяла, усохла, исхудала, да еще родила полоумного ребенка. Заметьте во время разговора рот его синеет, и он вот-вот потеряет самообладание...» — этим письмо не ограничилось.

— Послушай, дорогой, к заявлению необходимо прикрепить подтверждающие факты, неопровержимые доказательства, — сказал Отеген, наливаясь от негодования краской.

— Да это, проще простого!, — ответил «мастер жанра заявлений». — В частной клинике у меня есть знакомый психотерапевт. Заплатите — выдаст справку с диагнозом «настоящий псих» ,печать поставит. Знаете, ведь в наше время каждый второй псих.

— Так , это заявление не сама белолицая красавица писала?!

— Тс-с-с! Храните молчание. Красавица даже готовый текст не сможет правильно переписать, это дело рук человека профессионально подделывающего почерк.

— Если пронюхают, нам не поздоровится! — испугался Отеген.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо! — уверил его мастер заявлений. -Через меня прошло 130 заявлений. А сколько благодарностей получил! Ни одно из них сомнений не вызывало. Поставьте сюда свою подпись!.. Кстати, обратите внимание на фотографию этой девушки, — зашептал мастер заявлений, поднеся ему четырехугольник с портретом.

— К чему мне фотография?!

— Разве не Вы на прошлой встрече, говорили об необходимости снятия министра здравоохранения...А, да, да, вы не говорили, я не слышал. Между нами лишь намеки и тайны. Она работает главным бухгалтером департамента Министерства здравоохранения, закупает лекарства за рубежом. Три раза замужем побывала, собирает компромат на министра, сейчас приноровилась, работает, не покладая рук. Все ради вас, иначе зачем мне было лететь в Астану так торопясь?...

— Трех мужей сменила, говоришь?! На этой фотографии будто нимфа — чиста, свежа, невинна.

— Это на фото, в жизни она другая...

— Поверить что ли... И эта невинная девушка, не стесняясь, не смущаясь, собирает компромат на начальство?!

Нет смысла растягивать разговор. В общем, в дальнем микрорайоне Алматы, в двухкомнатной квартире, мастер жанра заявлений, дал то самое заявлений на Шугайыпа, приложил справку с пятью-шестью печатями, вложил в конверт и отдал секретарю Протокола Отегену. Даже прощаться не хотел, чуть ли не со слезами на глазах провожал почетного гостя:

— Уважаемый, в будущем, Вы и только Вы будете оценивать наш труд. «А ведь никто не поверит, что именно мы, таким образом, строили и укрепляли независимость. Ну, прощайте! Не задерживайте свержение министра здравоохранения. Желаю удачи!», — сказал неудавшийся писатель и проводил гостя до легковой машины. Вот такие воспоминания пришли ему на ум.

Секретарь Протоколоа сидел в рабочем кабинете, уставивищись в одну точку. За окном рассветало, издалека был слышен лай собаки. Он был доволен собой. Я уничтожил Шугайыпа, — подумал секретарь Протокола — Отеген. «Тогда зачем я так хлопочу о снятий министра здравоохранения, ведь его путь совсем другой, не сходится с моей тропинкой. Что же это такое? — задал он себе вопрос и немного замялся. — Если думать все время, то не достанешь дна раздумий. Нет, надо действовать, а не мямлить. Я буду хлопотать об уничтожений министра и Шугайыпа. Его особенно ненавижу. Я расчитаюсь с тобой, ловелас хитрый». И секретарь Протокола побагровел от ненависти.

Все дело в том, что тестю Шугайыпа, экс-мэру Алматы Отеген приходился внучатым племянником. Он был маленьким, когда дядя из далекого аула забрал на воспитание племянника. В летний день, словно тень защищал его от зноя, в стужу от ветра, советовал, как нужно жить, не забывал положить деньги в карман юноши и приложил немало усилий, чтобы племянник попал в Правительство, инструктором в Канцелярию Премьер-Министра. В день принятия Отегена на работу дядя-мэр выпил бутылку коньяка. Изрядно опьянев, подозвал парня.

«Никому не доверяй! Держись подальше от женщин другого рода. Запомни, работа — лестница. Трон Премьера стоит на вершине Хан-Тэнгри, приложи все силы, но дотянись до высоты, доберись до него. И никому не позволяй даже носком коснуться заветной ступеньки, скидывай свех вниз!». Молодой мужчина утвердительно кивнул, мол, так точно господин, ведь советы дядя были словно суры из Корана. И ежедневно по дядиному наущению он лез вверх по лестнице, как карабкающийся Тарзан.

«Дядя души не чаял в дочери, растил, пестовал, исполнял все капризы, провел роскошную свадьбу, а едва сняли мэра с поста, Шугайып бросил жену, мою сестренку» — думал Отеген. — Почему я должен жалеть его?! Снятие с поста повергло дядю в шок, он перестал смеяться днем и спать ночью. И Отеген мечтал столкнуть молчаливого и скрытного Шугайыпа с высоты на землю, грезил, чтобы коллега, упавший с высоты никогда не пришел в себя, всей душой желая отомстить.

Отеген ликовал, победоносно потирая руки. «Нужные слова я успел шепнуть Премьеру, дело сделано и на днях все прочтут некролог писателя, авантюриста, карьериста, панюриста — Шугайыпа, дорогие читатели!» С удовольствием посмотрел на себя в зеркало секретарь Протокола, но любой, кто разглядел бы черные мысли под личиной добродетели, ужаснулся бы его внутренней грязи.

«Посмотри сюда, мой Министр», — тихонько сказал Отеген, протянув руку к телефону и набрал номер, полученный от «мастера заявлений».

— Слушаю, — ответил на другом конце провода хрустальный звонкий голосок, если верить писателю-неудачнику, голосок молодухи, поменявшей трех мужей, бухгалтеру департамента Министерства здравоохранения по закупке лекарств из зарубежа.

— Ах, это Вы, дядюшка! Слушаю внимательно! — пропела она.

— Отеген тем временем уловил на том конце провода приглушенный мужской бас.

— Сейчас, сейчас, дядюшка, — пропела на том конце провода женщина. -В другую комнату перейду, подождите секундочку.

— Слушаю вас,дядюшка!

Такое обращение в устах молодой женщины прозвучало нежно, ласково, завораживающе и Отеген чуть не растаял. Не понятно почему, у него мурашки пробежали по коже.

— Какие новости оттуда? — спросил он. Красавица поняла его с полуслова.

— Министр привык покупать лекарства за рубежом тоннами, мотивируя необходимостью оздоровления населения. Чем дольше занимаешься такими делами, в итоге получишь по заслугам! Вакцины отправили в Атыраускую область для вакцинации детей. Ввели 30 малышам, сонные артерий у детишек опухли, они попали в больницу, все дело в просроченных лекарствах. Напуганный министр мигом прилетел в Атырау, а один младенец уже умер, дядюшка!», — ответила бухгалтерша.

— Ой, милая, подготовленный врач всегда победит! Целую тебя крепко!

Неожиданно Отеген подумал, что роя другому яму самому бы не попасться.

— Дядюшка, — сказала девушка, — документы на просроченные вакцины вам достать?

— Достань, милая, достань!

В трубке послышался шум, видимо, прикрыв микрофон телефона она с кем-то говорила.

— Извините, дядюшка. Из аула зять приехал, муж старшей сестры, интересуется с кем я разговаривала среди ночи, ревнует, по-братски, — ответила девушка и залилась веселым стрекочущим смехом, будто ее шекотали под юбкой.

— Дядюшка, — ласково дальше продолжает, еле сдержав смех, — Надеюсь, гонорар хороший заплатите!

И бросила трубку. Это здорово разозлило секретаря Протокола: «Вот ведь шалава, как смеет небрежно разговаривать с большим человеком. Я — госслужащий, сотрудник Канцелярии Премьер-Министра, а ей и дела нет, что я птица высокого полета. Мнется, кокетничает, смеется. С какой стати?! Надо будет привести ее в чувство! От злобы подскочило давление и неожиданно кровь в жилах заиграла, словно у молодого джигита. В это время домработница выходила из его кабинета с пустой чашой чая. Он резко потянул за руку, обнял растерявшуюся женщину и начал гладить ее тело. «Ой, что Вы, хозяйка узнает, убьет!», — сказала домработница. «Не убьет, иди сюда...», — ответил Отеген. «Сейчас, сейчас, хотя бы дверь закрою», — сказала она, на цыпочках подошла к двери и щелкнула замком. «Господин, здесь в рабочем кабинете даже лечь негде», — испуганно сказала девушка. «Ничего страшного...никто не услышит, не узнает, мы сможем сделать это стоя!» — сказал он и жадно, со страстью накинулся на нее. Она застонала, Отеген вспотел. Через некоторое время она в темноте шепнула ему: «Мы прямо как артисты в кино...». «Ты мне показалось хрустально чистой молодой девушкой», — ответил Отеген. Женщина опустила подол платья, ничего не поняв из его слов, затем торопливо, чуть ли не бежа, выскочила из кабинета. А между тем рассвело.

Прекрасен рассвет великой степи и под чистым голубым небом просыпается красивейшая столица Казахстана — Астана. И картина города сверкает настолько ярко и разноцветно, словно по полотну прошлась божественная кисть Веласкеса.

9

Близкая, серая и неприглядная вырисованная картинка, где воздух слишком загрязнен, где много незнакомых лиц, где людям безразлично, кто ты, откуда и куда едешь, и равнодушный человеческий поток живет своей короткой вокзальной жизнью, похожей на ад. В самом уголке зала ожидания сидели двое мужчин. Один — уезжающий, вчера еще министр здравоохранения республики, а сегодня обычный пассажир, Жарылгап. Второй — провожающий друг и пресс-секретарь Премьер-министра, Шугайып. У Жарылгапа был подавленный вид, он пухудел, осунулся. Иногда он проводил ладонью по лицу, заговорил опустошенно.

— Я сильно жалею, что не смог поговорить с большим человеком. Я бы тогда сказал, что во первых — это не мы привезли в Атыраускую область просроченные вакцины, а это сделали агенты компаний «Мобил» и «Шеврон» через офшорный путь провезли вакцины без проверки. Во вторых — разрешение на вакцинацию детей дали работники областного акимата. Прежде чем делать вакцинацию надо было и тщательно проверить. Мне тяжело на душе оттого, что не разобравшись толком, меня сняли с должности, не сказав ни одного слова, — сказал с болью бывший министр, сегодняшний простой рядовой пассажир — господин Жарылгап. От его тяжелого, стонующего вздоха пошло негромкое эхо по залу. Шугайыпу стало от души жаль друга, он положил руку на плечо джигита.

— У меня хорошо сохранились в памяти слова Премьер-Министра о том, что только благодаря тебе и при твоем непосредственном участии была создана реформа здравоохранения. И большим подвигом своей страны было провести ее, твое золотое детище, через обсуждение в парламенте, с тем чтобы он принял твою программу. А ведь он принял!

— Как не забыть ,ведь всего лишь один месяц назад, этот же премьер наградил меня медалю ко дню Независимости. Я всегда был верен независимости. Никогда не обижал никого. Ты же сам написал про меня статью «Благочестивый джигит». Я никогда не думал, что за одну неделю мнение обо мне так разительно изменится. Я понапрасну горю, без вины виноватый.

— Я знаю про твой неустанный труд во благо сохранения здоровья людей за этот прошедший год. Знаю и ценю, друг мой, — сказал с грустью Шугайып.

— Я чувствую себя очень скверно. А что если вот сейчас или с поезда упать под колеса и погибнуть или ночью нарваться на нож грабителя-убийцы?!

— Сохрани терпение друг. Сам знаешь — терпеливость золото, — сказал Шугайып и прижал к себе друга. В это время, грохоча колесами, подкатил поезд. Два джигита не хотя поднялись с мест. Прошли вдвоем на перрон. Дошли но нужного вагона и остановились перед дверью, некоторое время простояли молча, на сердце у обоих было тяжело. Превым молчание нарушил Шугайып.

— Мне кажется здесь налицо происки шайтана.

— Не понял, — сказал Жарылгап.

— Я же писатель: сердце чувствует я думаю, что между нами и премьером есть кто-то подлый как шайтан. Он невидим для других, никто не подозревает его, а он втихаря ведет свою подлую, хитрую игру, натравливая на нас премьера, — сказал с тяжелым вздохом Шугайып.

— В начале этого месяца я получил известие о том, что на меня поступила жалоба от моей бывшей жены и что эту жалобу прочитал большой человек. Кто мог написать...подпись не моей жены, подделанная... Как могло письмо дойти до большого человека...письмо на одной странице, как оно дошло до премьера, сидящего на вершине власти..., кто мог отнести это письмо ему..., ничего не понимаю. Я много ночей думал и пришел к выводу, что между владельцем большой власти, сидящем в огромном здании и между нами скрытно действует шайтан.

— Может быть. Тогда это оказался шайтан, зависник, подлец, негодяй, который поставил мне подножку, — сказал Жарылгап, потеплев лицом. Потянул руку на прощание.

— Можно мне на прощание задать тебе вопрос? — сказал он, широко улыбаясь.

— Говори, что за вопрос, — сказал Шугайып от души радуясь потеплевшему лицу друга, будто бы скинувшего с плеч тяжелый груз печали.

— Как ты сумел уберечься от шайтана — невидимки? Как устоял и не свалился в пропасть от его проделок и козней, и не только устоял, а повысился в чине, став пресс-секретарем Премьер-министра! Скажи мне, в чем секрет?!

Шугайып на минуту задумался. Он не стал обращать слова друга в шутку, наоборот, нахмурив брови, наморщив лоб в глубокие морщины он, глубоко задумавшись, постоял немного. В это время диктор обьявил по радио, что до отхода поезда осталось совсем немного времени. Пассажиры стали торопливо заходить в вагоны.

— Если сказать: владелец, сидящий на вершине власти, иногда временами проявляет качество святого, хорошо разбираясь в смертных, так и снующих возле него. Он знает кто из них шайтан, а кто ангел. Наверно в случае со мной, его охватили святость и милосердие. Я сам так думаю.

— В случае со мной его охватила святость.

Произнеся про себя эти слова, Жарылгап вошел в вагон. Из коридора помахал рукой другу на прощание сказав: «Прощай, друг». Синий поезд тронулся и начал свой бег. Стоявший на перроне Шугайып, вдруг внутренний чутьем понял: вот это друг, только что отьехавший в поезде, друг детства, с которым он часто делил хлеб пополам, душевный, благородный друг Жарылгап — больше не появится в его жизни и он никогда не увидит его. Ему показалось, будто он провожал друга на тот свет. В глазах затуманилось от нахлынувших горьких, соленных слез. И они капля за каплей стали падать на грудь. В голову пришли слова.

— В случае со мной владельца власти охватила святость...охватила святость...охватила святость.

Уважаемый читатель, в следующей главе вы узнаете по каким причинам шайтан и секретарь Протокола в одном лице так не взлюбил Министра здравоохранения, и как он свалил его в пропасть забвения. Тогда навострите уши и послушайте.

10

Вокруг вершины власти всегда бушует сильная буря. Если сболтнешь что нибудь глупое или совершишь необдуманый поступок — все, свалишься как мешок мякины. В Астане, работающие в правительстве множество чиновников понапрасну задирают нос. Они похожи на соломенные чучела, стоявшие на краю огорода и служащие только для отпугивания ворон. Если внимательно всмотришься в их глубинную суть, хорошенько поговорив по душам, то поймешь, что они всего-то надутые резиновые мячи или огромные, но увы бумажные тигры.

Возьмем, к примеру секретаря Протокола Отегена. Он может написать докладную, немного сочиняет посредственные стихи. На вечеринках в кругу знакомых с удовольствием читает любовные стихи Пушкина, Фета, Магжана Жумабаева. В большинстве случаев любит играть в бильярд со своими, вышестоящими начальниками и неизменно проигрывает. А как же иначе!

Если его попросят написать пару страниц программы по проходящим в стране реформам и дать им свою оценку, то он думает три дня, на червертый день напишет что-то плохо связанное, взятое с верхушек проблемы и не стыкуещееся с низами. Словом, черт знает что. Однажды прежний Глава правительства, прочитав его справку, покачал головой, сильно изумившись. Тогда Отеген не выдержал и сказал: «Я закончил три университета. Юридический факультет закончил с красным дипломом, международную академию права на четыре и пять, академию журналистики с красным дипломом». Премьер так и не поймав его бегающий, беспокойный взгляд крысиных глаз, сказал недовольно: «Эй, ты наверно не мало попортил крови тем преподователям, где учился. Ох и натерпелись они от тебя». Он, не зная что делать: плакать или смеяться, сказал.

— Я не понял?! Я же не вампир, пьющий кровь, — стал оправдываться он. При этом покраснел лицом.

— Тогда что это? Наверное вы из тех неумех, кто не может пропустить нитку через игольное ушко, так безалаберно это написано.

— Господин премьер, это совсем не так. Чтобы занять это место я прошел сложный карьерный рост, участвовал и побеждал в конкурсах, без сучка и задоринки прошел экспертную проверку.

— Твои написанные предложения читаются с трудом, они стоят как палки, читая испытываешь такое ощущение, будто отрубями давишься. Я чуть не подавился!

— У меня нет ни одной ошибки, — слабо запротестовал Отеген, вспотев от страха.

— Лучше бы это было написано с массой ошибок, но настоящими, проникновенными словами, по глубокой сути живыми, проникающей в души. А у вас они мертвые, стоят как попало, нет действенной связи между ними. Нет, так нельзя поступать, вы хотите работать спустя рукава, избегая трудностей, несовершенствуясь, не учась. Ищите себе другую работу, подходящую для вас, — веско и строго сказал премьер. Отеген подумал, что все кончилось, он наверное здесь и умрет.

В ту ночь он не спал, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Вспомнил советы бывшего акима города Алматы, двоюродного дядюшки, который помог его устроиться на госслужбу, бегая, звоня, прося помочь дорогому племяннику. Расставаясь он проникновенно, веско сказал ему: «А теперь действуй сам. Никого не жалей! Не жадничай, где надо щедро отдавай деньги, где надо бери и бери в соответсвии со своим положением. Чем выше будешь, тем больше бери!». После, его дорогой дядюшка слетел со своего поста. Ему самому пришлось ползти по служебной лестнице на верх к вершине власти. Где надо давал щедро, где надо брал не жалея, сам дополз до этого места. А вот теперь проклятие, этот дальновидный премьер взял его за слабое место и по огромной вероятности уволит с работы без сожаления.

Думая всю ночь нашел выход — надо встретиться с Жарылгапом, однокласником, с которым вместе учились в одном классе и сидели за одной партой. Пойти надо завтра же. Срочно! Жарылгап — министр здравоохранения был только недавно начначен на этот престижный пост. Он был отличным хирургом, отличным организатором в деле сохранения здоровья людей, работал не щадя себя, самозабвенно отдаваясь работе всей душой. Отеген слышал, что он доводится Премьер-министру родным премянником. И только Жарылгап может спасти его от увольнения. Не может быть, чтобы он, одноклассник, с которым немало лет пришлось сидеть вместе за одной партой, подведет, оттолкнет руку, просящую о помощи. Нет, это невозможно! С такой мыслью, Отеген рано проснулся. Быстро, торопясь умылся, по-быстрому выпил чай, сел в машину и проехал с ветерком, приехал к дому Жарылгапа. Жарылгап в передней комнате собирался на работу. И когда он увидел Отегена, входящего в комнату, то надо сказать, вовсе не обрадовался его визиту. Наоборот помрачнел лицом, будто увидел нечто неприятное для себя.

«Ау, ты что это спозаранку ходишь? — спросил он нехотя, без радости в голосе и лице, — тогда выйдем во двор. Я еду на службу, по пути поговорим». Наш герой без всякой задней мысли, идя за Жарылгапом к министерской новенькой машине, рассказал ему обо всем, что его так заботило и тревожило. В конце речи тяжело вздыхая сказал: «Твой родственник по матери крепко взялся за меня...спаси...скажи ему про меня...упади перед ним на колени, говоря что он мой друг, простите на один раз, он осознал свою вину, он обязательно исправится». И вот этот Жарылгап, надежда — друг, на которого он так надеялся, именно он и подвел его, погасив эту надежду, как будто вылил на него ведро холодной воды.

— Я не буду твоим адвокатом, — сухо сказал он, — этот человек не приемлет казахпайских замашек, противник всякого блата, родственных связей в угоду кому то — если я вмешаюсь в это дело, то наоборот он сильно разгневается.

— Ты что и вправду не можешь вмешаться? — спросил Отеген, раздражаясь.

— Не буду вмешиваться в это дело, — повторил Жарылгап и сев в машину уехал на работу. Отеген растерянно и потерянно остался стоять во дворе, пораженный как громом. Затем потерянность сменилась злостью, злость остывая, остывая превратилась в ледяную ненависть, что заполонило сердце. Смертельно возненавидив Жарылгапа, он сказал себе: «Э, подожди браток, будет и на моей улице праздник. И на тебя найдется управа, и тебя можно столкнуть в пропасть забвения, и на тебя найдется компромат!»

В это время в высших эшелонах власти произошли крупные изменения. Проблемы продажи земли, приватизации, передачи имущества в частную собственность увеличиваясь родили большой спор в парламенте — Премьеру выразили недоверие, вследствие чего ему пришлось оставить свой пост, и это спасло Отегена. Он опять вошел в силу, заважничал и превратился в прежнего бумажного тигра. Однако смертельная ненависть к Жарылгапу, осталась в сердце незаживающей раной. И эта злость, эта ненависть все увеличиваясь, в конце концов привела к рытью ямы, куда и полетел Жарылгап. Об этом читатели читали и уяснили суть произошедшего. В один из дней, следуя словам «враг следящий за тобой и решивший тебя уничтожить в конце концов уничножит», Отеген при помощи мастера «жанра жалоб и заявлений» нашел девушку из министерства здравоохранения. Она работала бухгалтером в Управлении закупок лекарственных средств. С ее помощью, выразившейся в даче компромата на министра, он вырыл ему глубокую яму, и в конце концов свалил министра, добившись его снятия с должности.

11

В священном Коране аят, дающий только одно толкование, читается разными напевами и мотивами. Для человека, внимательно всмотревшегося в глубину аята, он кажется сгустком осадка мерно дышащего моря. Секреты мелодии, ритм напева знают и разбирают только образованные кари, чтецы Корана. Давайте внимательно вслушиваясь произнесем: «Аллах един» с мягким голосом, это всего лишь информация; если же сказать «И вправду Аллах един» и сказать с порывом, с горячностью, то это будет сказано в сторону человека, сомневающегося в нем; «Уаллахи Аллах един», сказанное со строгостью и твердостью, то это будет сказано человеку неверующему, атеисту, сказано с потрясающей убежденностью в его существовании. «Уаллахи, говорю от имени Аллаха, воистине Аллах един», если сказать это предложение с мягкостью, с приветливым лицом, с нежным голосом, то оно будет сказано человеку, верующему, полностью готовому войти в лоно ислама и будет оно сказано с грустью и печалью. И если внимательно послушав, задумаетесь над этими высказываниями, сказанные по разному и разным людьям, то невольно поражаешься как они меняются в форме и сути, сказанные разным группам людей и по определенному поводу. Они похожи на бегущие тучи по синему небу, которые меняют объем и форму прямо на глазах.

Характер героев схож с настроением Владельца трона. Человек — раб изменений, раб настроения вышестоящего лица. Авторы древних времен написали книгу «Метаморфозы», в которой речь шла об изменениях человеческого характера, о приспособляемости человека к окружающей человеческой среде. Современные писатели, в том числе и автор этой повести, очень устают и у них голова трещит, когда они художественно описывают нестабильные характеры своих героев. Сегодня они такие, завтра другие, сегодня поступают так, завтра не так, и вот это чехарда изменений характеров, действий и поступков героев ломает голову, истощает душу, появляется душевная усталость, хочется покоя и тишины одиночества.

Секретарь Протокола Отеген сидел на своем рабочем месте до двадцати одного часа. Он сумрачно смотрел на груду бумаг, разложенных на его столе, как человек, которому чертовски надоела это бумажная круговерть. Он сидел молча, положив руки на стол и отсутствующим безразличным взглядом уставился в одну точку. В соседних комнатах секретари и, заведующие отделами уже давно разошлись по домам. В кабинете, в громадном здании Правительства он сидел один, и на его ум приходили всякие мысли и видения прошлого. О, боже, какие это были времена!

Сомнение, зародившееся в душе, не давало покоя. Стоит только ему найти ответ на один вопрос, как появляются два-три вопроса, на которые опять нужно искать ответ и это сильно утомляло. Пока достиг этой вершины власти, он многих сбрасывал со служебной лестницы, сбрасывал безпощадно, не жалея. Пройдя через мост, сжигал его, чтобы другие не смогли пройти. Словом делал все, лишь бы достичь заветной цели, вершины власти. Сколько людей, такие же как он, жаждующие власти, полетели вниз в глубокую пропасть забвения по наветам, клевете и подлости. Сколько врагов, в свою очередь пытались его свалить, но ничего у них не вышло. Всех победил, всех выжил, однако он до сих пор не понимает, почему ему никак не удавалось свалить вот этого Шугайыпа, похожего на тонкошеего, худого петуха. Он похож на кошку, которую как не бросай, все равно встанет на четыре ноги. Он никогда не падает, не удаляется, выгонишь в одну дверь, а он тут же появляется в другой — о, тоба, о боже! Он до сих пор изумляется, внутренне говоря: «Он, наверное, шайтан!». Ведь он же добился, чтобы Жарылгапа выгнали со службы... вот этого Есиркепа по его наветам скинули со щитов и он уехал в глушь... и вот он сильно устал, страшно похудев, но так и не смог скинуть худошеего петуха-Шугайыпа. Можно сказать, подорвал драгоценное здоровье, ночами не высыпаясь, оттого что строил козни, обдумывал клевету.

И казалось нанес последний, смертельный удар ненавистному врагу, организовав жалобу-клевету, опорочив в глазах Премьера. «Ну дорогой, будь у тебя хоть семь душ, все равно свалишься в пропасть...я тебя показал таким подлецом, не отмоешься», — злорадно усмехнулся было он в то время, довольно и радостно потирая руки.

И вдруг сегодня неожиданно нашего героя-Отегена, по внутреннему телефону вызвал к себе сам Премьер. Да, в тот момент его сердце заныло, предчувствуя приближение беды. Ох, не зря это, не зря! Премьер сидел один в своем огромном кабинете. Перед ним раскинулся далеко в длину дубовый стол. Перед Премьером лежал один единственный лист бумаги. Увидев Отегена, боязливо открывшего дверь, он поманил его пальцем и указал на край длинного стола, предназначенного для совещаний. Глаза Премьера горели желтоватым огнем, как глаза у рыси. Отеген раньше не видел таких глаз у Премьера. Премьер поднялся с места, подошел к столу совещаний и сел во главе стола. Будто читая аят священного Корана лицемеру, мунафику, упорно сомневающемуся в наличии Аллаха, Премьер вздохнул и начал свою речь.

— Знаю, в высших эшелонах власти происходит постоянная борьба, как между жизнью и смертью, — сказал Премьер приятным голосом. Отеген хотел было вставить слово, но Премьер остановил его властным жестом.

— Со стороны все вы тихони, но в душе как голодные волки готовы растерзать друг друга, каждый, кто силен старается выкинуть прочь слабого, чтобы не мешал делать карьеру. Жаль, что я не писатель. А то бы написал остросюжетный, приключенческий роман под названием «Окружение Премьера». Я бы в этом романе показал вас волками, шакалами, лисицами, поедающими друг друга. Распускаете лживые сплетни, строчите доносы, при этом стараетесь показать себя сильными специалистами с твердым характером и большим дальновидным умом. Надо же! Вы хвалите человека в глаза, а отойдя подальше с пренебрежением говорите: «Э, да ну его!» -презрительно махнув рукой. Ох и амбиции у вас, прямо как горы Алатау, руками не достанешь. Говорить с посетителем, выложить перед человеком большую проблему о чем-то и тут же важно уйти, не решив ее и не давь себя поймать, чтобы совместно решить эту проблему. Вот ваши дела!

Со стороны в обычное время вы стараетесь показать себя людьми серьезными, умными; выйдя наружу из здания показываете себя важными, надутыми персонами, мудрыми старцами, всезнающимим и всепонимающими — вот какое мое окружение! Очень жаль, что еще не родился Шекспир ХХІ века. Если бы он родился и пришел ко мне — все бы рассказал ему, всю горькую, обнаженную, беспощадную правду!».

Премьер прервал речь, подумал немного, смотря на светильник. Отеген подумал: «Наверное здесь я и умру». И он тяжело, обреченно задышал.

— Вчера ко мне в руки попала одна жалоба, вот она, — сказал Премьер, взяв в руки единственный лист бумаги, лежащий перед ним на столе. — Человек, написавший эту жалобу, большой мастер писать жалобы. За долгие годы он хорошо усвоил лесть, манеру письма и он очень образованный, осторожный человек. Как ни изумишься! Я не нашел ни одного лишнего слова. Он пишет так четко, как будто сдирает кожу с живого барана, сцепившись острыми зубами и отдирая кожу до хвоста, чисто и аккуратно. Я впервые встречаю такого мастера писать жалобы. Давай почитаем: «Именем Аллаха, милостивого и милосердного, я начну свою речь. В моих словах нет и тени лжи», — говорит этот мастер. Тот, кто прочитает эти слова сразу же поверит каждому слову жалобщика, согласившись, покачав от злости головой и тут же постарается побыстрее наказать «героя» жалобы тихого, скромного человека.

«Будьте осторожны», — говорит в конце жалобы мастер—жалобщик, — «Не подходите к этому герою, избегайте его, не пытайтесь выяснить обстоятельство жалобы... не пытайтесь поговорить с ним... узнать... только попытаетесь сделать все это — пиши пропало, проблема уничтожиться. Этот подлец, с бесовским характером, окрутит вас, обманет, окружит ложью со всех сторон. Он — мудрец, он — знаток, он в тайной секте читает лекцию по Гегелью» — пишет этот мастер жалоб. Еще как пишет!

У Отегена, слушавшего все это, перед глазами поплыл туман. Ему стало плохо. «Он намекает на мастера жанра жалоб, которого я хорошо знаю», — подумал он. Вспомнил, что иногда сам заказывал ему жалобы и платил гонорар. Внутри стало холодно. Премьер все знает, все изучил, он даже пожалуй знает, кто направил мастера жанра жалоб на написание жалобы. Премьер чувствует откуда ветер дует.

— После чтения этой жалобы, я испугался, в моем сердце поселился ужас, — сказал Премьер, неспешно поднялся с места и подошел к окну. Посмотрел на окно, глядя на синее небо, где собрались не то грозовые тучи, не то сгущался туман. Автор жалобы в совершенстве владеет английским языком, на русском пишет в стиле Чехова. Еще два-три листа, написанные в этом стиле свалит любого чиновника, доведя до могилы. Я готов поклясться в этом. Это не жалоба, это — шедевр!

Отеген весь в поту и страхе поднялся со стула. Его теперешний вид был похож на вид провинившегося ученика, стоящего перед строгим учителем.

«Достоевский писал о людях, якшаюшихся с дьяволом, пирующими с ним за одним столом, будучи его партнерами; о человеке, продавшем душу дьяволу — Гете. Про людей с дьявольским характером нам поведал наш великий предок Абай. А вот про человека, который учил самого дьявола еще никто не писал. Если не поведет наше здоровье, то кто-то один из нас напишет про это. Если даст Аллах!».

Лишь только Отеген услышал эти слова, как лицо у него побледнело, словно у мертвеца, вставшего из гроба. Зубы у него застучали, сам он затрясся от ужаса. Премьер не обратил на это внимание, занятый своими мыслями. Глубоко переживая сказанное, он продолжил дальше речь:

— Можно было бы выгнать этого Шугайыпа, непосредственно работающего со мной, за одно такого—то и еще таких-то уволить со службы... Можно было бы примерно их наказать, чтобы другим не повадно было. Если бы на моем месте сидел другой человек, то он непременно взорвался бы от злости говоря, что он не намерен работать с такими негодяями, легче выгнать их вон. Я так не сделаю! Я привык работать и находить общий язык и с дьяволами, и с джиннами, и с ангелами. Я терепеливый человек.

Вы когда-нибудь видели трясущегося человека, стучащего зубами, бледного как мертвец. Это был Отеген.

Знающий его человек ужаснулся бы, увидев Отегена в таком ужасном состоянии. Сам Отеген был готов провалиться сквозь землю, если бы только нашлась какая-нибудь трещина, подходящее по размеру.

— Ладно, поверив содержанию, живым художественным словам этой жалобы, я выгоню с работы советника Шугайыпа, даже передам дело в суд, полностью его уничтожив..., — сказал Премьер, внимательно посмотрев на его лицо. Увидев его бледный вид, трясущегося как в лихорадке, он с удивлением спросил: «Вы что, заболели?». У Отегена парализовало язык, вместо ответа он только покачал головой. Глава Правительства продолжил свою мысль:

— Через два-три дня из-за океана прилетает госсекретарь президента США, опытный политик, у которого в подтексте каждого слова притаилась взрывная бомба... Скажи мне, кто сможет в прямом эфире, не уставая три часа подряд, вести политическую дискуссию, давая должный отпор этой хитрой лисице?! Скажи, может ты сможешь или мне оставить все дела и самому вступить в дискуссию?! Не можешь сказать, потому что на данный момент нет никого, кто бы превзошел Шугайыпа... в красноречии, в глубоких познаниях, в обширном политическом мышлении... словом нет мудрого оратора, достойного сразиться с госсекретарем. Короче говоря, я намерен и дальше держать советника Шугайыпа в своем аппарате.

Мы думаем, тот кто понимает тайный смысл слов хорошо поймет все сказанное. Ведь кувшин, тысячу дней не разбившийся, разобьется в один только день. И клубок проблем так беспокоивших, так мучавших людей своей нерешенностью — разрешается в один миг. Глубоко осознавая в душе это, секретарь Протокола вяло стоявший, весь бледный, как вымытая тряпка, постояв, промолвил глухим голосом. И это было его первое слово, которое он произнес за все время приема у Премьера.

— Что мне делать, досточтимый Премьер?

— Пиши заявление об увольнении по собственному желанию.

— Будет сделано, досточтимый Премьер!

Отеген не заметил, как у него выскочили эти слова изо рта.

За окном же творилось непонятное: то ли снег пойдет, то ли станет ясно. Погода в Астане изменчивая. Вроде и зима уже прошла, настал месяц март, а все таки зима не собирается уходить. Все еще гневается, все еще дуется, хочет еще поморозить людей. Как будто «обижена» на людей. Да и как ей не обижаться, как не злиться! У нее кровь кипит от злости на забывчивость людей. Как будто больше они не будут стыть на морозе, как будто лето не пройдет. И что это за беспечность, за наивность смертных людей? О, боже, что за наивность?

12

Уважаемый читатель! На этом можно было бы и завершить нашу упорядоченную, художественно оформленную повесть. Если говорить о произведении как о вершине мысли, то мы дошли до головы вершины. Но все же... Да, все же мы приведем внутренний монолог белолицой девушки, бывшей жены Шугайыпа. Что вонзилась в бок как недомогания, как пронизывающий, холодный апрельский ветер. После, посчитали нужным привести мысли главного героя этого произведения — Шугайыпа, объяснить поглубже их смысл. Если мы не сделаем этого, то получилось бы, будто мы резко, коротко закончили повесть. Некоторые моменты повести остались бы непонятными, как в закрытым котле. Так откроем же крышку кипящего котла и послушаем монолог белолицой красавицы.

«Белолицая красавица, белолицая красавица... Будто у меня нет имени. Три дня родители праздновали мое рождение, пять дней думали о выборе моего имени, и в конце концов после долгих споров выбрали красивое имя — Элеонора. Это имя подходит не только героине повести, но и для любого романа. Если слегка покрашу волосы белой краской, сделаю легкий визаж, то стану похожей на парижанок. И меня могут провозгласить идеалом французской моды. Тогда проходящие мимо джигиты упадут в обморок, увидев мои белые волосы, мое белое, нежное лицо и вдохнув тончайший, пьянящий аромат дорогих французских духов! Настоящие духи с ароматом лилии стоят тысячу долларов. А волшебная косметика, превращающая взрослых женщин в невинных девушек около семьсот долларов, доставленных из Парижа по спецзаказу. Один раз волосы, покрашенные в белый цвет, не теряют своей окраски в течении трех месяцев. Ой-хой, что за жизнь!

Надо сказать чистую правду. Не Шугайып меня бросил, который только и знал, что читать с утра до вечера книги и писать свои скучные произведения. Нет, о нет, это я его бросила, это он надоел мне, а не я ему! И как мне не избавится от него, если он только и знал, что лежат до обеда глядя в одну точку. Если и заговорит, то по-книжному. И действия его как у Дон-Кихота, с которым он кстати похож как две капли воды.

По мнению Шугайыпа, жить — это значить страдать, работать до седьмого пота, отдаваться целиком и полностью своей работе, как будто чувствуешь, что живешь в последний день. В первые дни семейной жизни скандалы и ссоры вспыхивали по всяким мелочам. Позднее из его двух полярных позиций, двух принципов. По моему мнению, человек родился на свет, чтобы следовать своим желаниям и жить полнокровной жизнью, наслаждаясь ею. По мнению же Шугайыпа, что за древнее, старомодное имя, человек должен обуздывать свои желания:

«Для смертного есть более высокие понятия, чем следовать инстинктам своих желаний — это помощь бедным и сиротам, высокая мечта, огонь сердца, пламенная мелодия души, жизнь с глубоким смыслом. И каждый смертный, приходящий в этот мир, должен жить и работать в соответствии с этими понятиями, страдая, мучаясь и радуясь». Я не понимаю этих больших, высоких слов. Я говорю ему, не закрывай мой рот, не мешай мне жить так, как я хочу.

«Жизнь проходит мимо, как одно мгновение, давай лучше, дорогой, сходим в казино, развлечемся, потанцуем, выпьем, посмотрим сексуальный стриптиз, и сами будем гореть в пламени страстей. Пойдем, о, пойдем же дорогой, ты не пожалеешь!».

На что он ответил: «Окунаясь в твои горячие объятия каждую ночь, я потерял силу и не написал ни один трактат. От меня ушло вдохновение и это очень огорчило меня. Уйди и не мучай!».

О, боже! Что за глупость, что за мука? Как будто я виновата в потери вдохновения.

Вторая его позиция — независимость. Каждое второе слово моего бывшего мужа (не очень-то он был хорошим мужем) — независимость. Он ни дня не мог обойтись без этого слова. Всегда начинает речь со слова «независимость», оно у него как талисман. «Если раньше развитые независимые страны чихали, спешили сказать: «Будьте здоровы!», а сейчас мы независимое государство. И теперь, когда казахи сами себе хозяева, владальцы рек, озер и земли, то не пристало нам разговаривать по русски и по корейски, — говорит мой муженек с горячностью, — пора говорить на родном языке!

«Ау, а кто же нас сделал людьми?». Разве не корейцы помогли нам освоить наши земельные богатства, и разве не русские научили нас есть ложкой еду, построили железную дорогу и предоставили все прелести железнодорожного сообщения?» — сказала я наперекор мужу.

Госпожа Элеонора любит думать по-русски и ругаться по-английски. Шугайып же, наоборот думает по-казахски, живет по-казахски и любит свой народ по-казахски. Госпожа Элеонора, горячась и горячась в споре говорит вот что: «Скажи мне дорогой муженек, а что сделали твои казахи, живя тысячу лет в этой необъятной степи?... Провели железную дорогу? Постоили заводы? Создали космические ракеты?... Открыли законы физики, химии?»

На что Шугайып, весь в гневе говорит: «Железную дорогу, паровоз изобрел английский изобретатель, заводы построили немцы, основные законы химии и физики открыли Ом, Кеплер, Нильс Бор, Эйнштейн. Сам Менделеев — потомок бия Мендигерея из рода «табын» и ты сама должна уяснить. Цивилизация придет кому-то рано, кому-то поздно, и не надо с умилением смортреть на русских. Они тоже были когда-то отсталыми и учились у Европы всему».

Белолицая красавица не понимает значение слова «умиление», слово «құдық», что обозначает «колодец» понимает как «қулық», оно обозначает «хитрость». Я никакая не хитрая, сам ты хитрый, сам дурак, — говорит она со злостью. «Если бы ты не был дураком, то не говорил бы, что чтение книг прибавляет ум к уму и не сидел бы день-деньской в библиотеке. Нет, книга не прибавляет ум к уму», — с яростью накидывается она на Шугайыпа.

Вы бы видели лицо белолицой красавицы. Шугайып чертовски надоел ей своим «книга уму прибавляет ум».

Все ученые дураки. Они думают, что к их засохшим мозгам книга прибавят ум. Вот вещи, которые оживят засохший мозг — хорошее вино, рога марала, уха из свежей рыбы, икра, зажаренная в масле ляжка быка... и еще кое-что! Пока мне не исполнилось тридцать, и молодость и красота не покинули меня, нужно избавится от дурака, уткнувшегося в книгу. О боже, дай мне крепкого, сильного, молодого мужчину, чтобы я таяла в его крепких объятиях и забыла бы обо всем на свете. Чтобы мое молодое тело горело бы как в огне, от его нежных ласок и ненасытной любви, — так мечтала и думала белолицая красавица Элеонора сотню раз на дню. И так в мечтах проходили ее дни, после ухода от нее Шугайыпа.

У Шугайыпа в это время хватало своих проблем. Чуть не свалившись с вершины власти и чуть не улетев под яростным напором ветра интриг, он спешно готовился к дебатам с госсекретарем Президента США, прилетевшей из-за океана. И надо было не упасть лицом в грязь перед миллионами телезрителей. Это очень тяжелое дело — не смотря на лист бумаги, не слушая шепота окружающих, пристально смотря на миловидную, чернокожую госпожу, ответить на вопрос разумным ответом и самому задать дельный вопрос. На ее доказательство ответить своим доказательством, на ее аргумент своим аргументом, и строго держать свою позицию, не отвлекаясь и не сбиваясь. Это время, когда от напряжения седеют волосы, появляются морщинки и болит сердце от внутреннего переживания.

Шугайып поставил на стол большой портрет миловидной, чернокожей госпожи-госсекретаря и три часа подряд разговаривал с портретом на английском и на русском языках. Задавал вопросы и от себя, и от нее. И отвечал на «ее» вопросы. Словом, проводил подготовку к теледебатам. И тут дал о себе знать пустой желудок. Его огорчало то обстоятельство, что когда хорошая мысль выходила изо рта, она теряла остроту; когда мысль зарождалась в мозгу, она вроде казалось полновесной, солидной, но когда он произносил ее, то она становилась слабой, невыразительной, легковесной, словом «черт знает что». Он долго думал, что же делать, как победить соперника. И тут он вспомнил одну историю айтыса, состязания акынов импровизаторов.

Айтыс прошел 1875 году в местечке Кулан, где прославленный акын, певец-сказитель Жамбыл, встретился с молодой поэтессой Сарой. В начале Сара, едко и остроумно нападая и высмеивая, начала было одолевать молодого парня Жамбыла, но он не растерялся. Горячо, неистово выложив свои обжигающие сердце слова, он прямо пристально глядел в черные глаза молодой девушки, на ее полную грудь, на сахарные алые уста. И девушка не выдержала горящего взора Жамбыла, что насквозь сожгли ее душу. Заволновалась, смутилась, дрогнула, стала говорить невпопад, и в итоге проиграла айтыс Жамбылу.

Шугайып пропустил через сознание всю перепитию того айтыса, вспомнил манеру Жамбыла, его умную тактику борьбы, особенно его горящий взор, которым он так смутил молодую девушку. Вспомнил и радостно вскочил. Ударил ладонями друг друга и ликующе закричал.

— Нашел, нашел! — сказал он себе, вспыхнув как огнедышащий вулкан, -я применю умную уловку Жамбыла, когда вступлю в теледебаты с миловидной, чернокожей госпожой. И если поможет Аллах, мои слова будут сильнее, аргументированнее, доказательнее и тогда выйду победителем. «О всевышний, не оставь в трудную минуту, одари меня ярким красноречием, придай уверенности, силы, не оставь меня!».

Я твердо, страстно верю в яркое будущее своей необъятной, огромной страны, в светлое будущее казахского народа, в то что наше государство войдет в ряды пятидесяти конкурентноспособных развитых стран мира и займет достойное место в плеяде государств. Даст Аллах, мне повезет. И я преклоню голову моего великого предка — Жамбыла!

Тут Шугайып взглянул на зеркало, висевшее напротив и увидел мужчину чуть старше сорока лет, с торчавшими в разные стороны волосами, с горящим, задорным блеском в глазах. Его лоб блестел, скулы заострились, чело нахмурилось, губы сжались — он в этот момент стал похожим на альпиниста, твердо, упорно карабкающегося на вершину горы, и который знает, вернее предчувствует, что цель близка и что он объязательно достигнет вершины.

Ох, нелегко жить на головокружительной высоте, куда и птица не долетит. Представьте себе альпиниста, упорно карабкающегося на вершину Хан-Тенгри, где лежат вечно белые снега, синие льды и дуют холодные пронизывающие насквозь ветра. И этот альпинист — Шугайып. Он ищет свою правду жизни в этом изменчивом беспокойном мире. И достигнет ли он цели, найдет ли свою правду, или сорвавшись в пропасть, разобьется в дребезги — об этом знает только Аллах.

И сейчас говорят знающие, что Шугайып все также упорно карабкается наверх, как когда-то тот альпинист, который покорил вершину Хан-Тенгри. Шугайып хочет взоити на вершину человечности, достичь нравственного совершенства, и на этом долгом тяжелом пути не жалеет себя. Он понял смысл жизни в служении людям, своему народу, чтобы внести весомую лепту в его процветание, в его благоденствие, в его дальнейшем пути по крутым склонам цивилизации. У него своя нравственная вершина Хан-Тенгри, и достичь его так же тяжело как достичь каменную вершину природной горы. Так пожелаем же ему доброго пути и нравственной победы!

А жалобщик, клеветник, кляузник, подлый интриган — Отеген торгует газетами в киоске в одном из затерянных уголков большого города. Тем и кормится. Жить—то надо! Премьер-министра назначили акимом одной большой области. Белолицая красавица Элеонора, продав наследство отца, получив большие деньги, открыла в Боровом казино. Говорят, и вошедший в казино и не вошедший — все в мечте выиграть огромные деньги. Так притягательна белозубая улыбка ослепительной красавицы — хозяйки, и большие деньги на кону. Айым вышла замуж за шестидесятилетнего архитектора с квартирой, с приличным состоянием. Словом, небедного, а вполне богатого.

---