Мальчик в тылу врага

Своим маленьким боевым друзьям, вместе со мной пережившим суровое время партизанской войны на Украине — Василию Яковенко, Илько Ветряку, Жоре Горовенко, Ивану, Марии, Гале Гаман и Виктору Абраменко посвящаю эту книгу.

Автор

В суровые годы Отечественной войны десятилетний мальчик-казах оказался в тылу врага и долгое время провел в рядах украинских партизан. Можно легко представить себе, какое горе пережил этот мальчик, какие испытания и трудности пришлось ему вынести. Много лет прошло с тех пор, но образ юного партизана живет в моей памяти. Когда вспыхивают картины давних жестоких боев, мне неизменно вспоминается маленький герой с нелегкой судьбой, выпавшей на его долю. Эти воспоминания всегда глубоко волнуют меня.

Много раз приходилось рассказывать товарищам о суровой героической жизни этого мальчика, и всегда я слышал неизменный настойчивый совет: и напиши обо всем этом книгу. Пусть дети узнают боевую историю своего сверстника.

Мысль рассказать юным читателям о маленьком партизане давно уже завладела мной, но только теперь я решил взяться за перо.

С большим волнением приступаю к изложению событий, которые память и сердце хранили столько долгих лет, и приглашаю читателя терпеливо следовать за мной по следам юного героя. Это будет рассказ не только об одном мальчике, а о судьбе целого поколения советских детей, которых опалило жестокое пламя великой войны нашего народа с фашистской Германией. Они много вынесли на своих слабых плечах, но не сломились под тяжестью грозных ударов, а выстояли, как и их отцы, старшие братья и сестры, сокрушившие фашизм.

* * *

Это было в один из теплых июньских дней, когда лето набирает силы и природа щедро одевает землю в свой богатый наряд. Не шелохнутся под ветром травы; ни облачка, ни тучки в бездонном синем небе. Все располагает к покою, к тихим радостным думам. Даже птицы примолкли, словно удивившись наступившей тишине.

И странно было видеть в этой тишине вдруг появившуюся на полевой дороге быстро мчащуюся машину и взволнованных, возбужденных людей в ней. Видно, какие-то чрезвычайные события заставили путников так торопиться. Мотор ревел, из-под колес выбивались дымные клубы пыли. На крутых поворотах пыль окутывала открытую «эмку», но люди, казалось, не обращали на это никакого внимания.

В машине сидели двое: шофер и рядом с ним плечистый человек в форме майора Красной Армии. Майор беспрестанно торопил водителя:

— Торопись, друг, опоздаем! Гони изо всех сил. Не молоко везешь — не расплескаешь.

— Успеем. И так едем на пределе, — спокойно отвечает шофер и широко улыбается. — Тише едешь, дальше будешь...

— Ты видишь эту телеграмму? — горячится майор и сует чуть ли не под самый нос шоферу помятый листок бумаги. — Сын ко мне едет, Серик... Он два года не был дома.

— Успокойтесь, — говорит шофер и прибавляет газ, — прибудем точно в срок.

Майор откидывается на спинку сиденья, прячет телеграмму в карман и вытирает платком пыльное вспотевшее лицо. Он то улыбается, то хмурит брови. Машина въезжает в город и, не снижая скорости мчится по широкой улице.

— Понимаешь, дружок, — радостно говорит майор шоферу, — мой сын уже перешел в четвертый класс, а когда я отвозил его к дедушке, ему не было восьми лет. Вырос, наверное, за это время. Как же мне не волноваться?

— Потерпите немного, — утешает шофер, — сейчас будем на вокзале.

Машина стремительно пересекает привокзальную площадь. Майор на ходу выскакивает из машины и смешивается с толпой встречающих. К перрону медленно приближается поезд. Наиболее нетерпеливые уже бегут рядом с вагонами, кидают в окна букеты цветов.

— Папа! — доносится радостный детский крик.

На подножке вагона стоит невысокого роста черноволосый малыш. Майор бежит к нему.

И вот уже над толпой в сильных руках отца барахтается хохочущий мальчик. А рядом с ними — улыбающаяся, радостная женщина. Майор наконец отпускает сына и обнимает жену.

— Едем домой, — говорит он. — Я так соскучился по вас.

* * *

Всю дорогу от вокзала до дому не было конца разговорам. Жамал — жена майора Мергенбаева — рассказывала мужу о новостях из дальнего казахского аула, где жил у дедушки их сын Серик. Новостей было много. С тех пор как Жомарт покинул аул и уехал в армию, там многое изменилось. Колхоз разбогател и построил свою электростанцию, клуб, животноводческие фермы.

— У дедушки теперь есть электричество, — с гордостью сказал Серик. — Свет провели и в нашу новую школу. Теперь там хорошо.

— Вот как, — улыбнулся Жомарт. — Ты, пожалуй, и не захочешь теперь жить в городе. Опять сбежишь к своему дедушке.

— Дедушка очень расстроился, когда провожал, — сказала Жамал. — Видно, правду говорят, что человек под старость превращается в младенца. Он со слезами просил, чтобы мы не держали здесь долго Серика и к середине августа отправили опять к нему.

— Нет. Теперь Серик будет жить у нас, — Жомарт ласково погладил сына по жесткому ежику волос. — Друзей себе заведет. У нашего комиссара есть мальчик примерно его же возраста. Борисом зовут. Будут дружить.

— У Серика много друзей осталось в колхозе, — сказала как бы с сожалением Жамал. — Дети провожали нас до самой станции.

Они шли по широкой улице города. Серик беспрерывно задавал вопросы отцу о городе, расспрашивал, есть ли здесь кинотеатры, зоопарк, цирк.

— Все есть, сынок, — ответил отец. — Поживешь, обо всем узнаешь, побываешь и в цирке и в зоопарке.

* * *

...Серик проснулся от пронзительного телефонного звонка. Он протер глаза и увидел в полуоткрытую дверь отца. Тот одной рукой держал трубку телефона, а другой торопливо натягивал на себя одежду. Было раннее утро, в окна едва пробивался свет.

— Майор Мергенбаев слушает!

Серика поразил встревоженный голос отца.

— Да, да... Есть! Сейчас буду.

Прошла какая-то минута — и отец уже был готов в дорогу. В комнату вошла мать. Ее тоже разбудил телефонный звонок, и она торопилась узнать, куда отец отправляется в такую рань.

— Что случилось, Жомарт? — испуганно спросила она.

— Вставайте и собирайтесь, — не отвечая на вопрос, строго сказал Жомарт.

Потом, взглянув в растревоженное лицо жены, тихо добавил:— Будьте готовы ко всему. Немецкая армия перешла нашу границу... Война. Меня вызвали в полк по боевой тревоге.

Жомарт поцеловал жену, обнял притихшего в своей кровати Серика и быстро пошел из комнаты. После его ухода Жамал начала суетливо собираться. От волнения она не могла найти нужные вещи.

— Мама! — заволновался и Серик. — Почему надо собираться? И куда так рано ушел папа?

— Война, сынок, — Жамал обняла сына и заплакала.

Серику непонятно было волнение матери. Ну хорошо, немцы перешли границу. Но ведь там пограничники.

В городе, наконец, много военных. Неужели они допустят фашистов сюда?

Жамал хорошо представляла всю опасность положения.

Город стоит всего в сорока километрах от границы. Конечно, врага остановят. Но каждую минуту могут появиться самолеты противника. Что делать с Сериком? И Жамал пожалела, что привезла сына из аула. Там, в казахских степях, ему не грозила никакая опасность.

Неужели теперь этому маленькому мальчику придется бояться за свою жизнь на родной земле? Что ждет его? Жамал вышла на балкон и увидела у соседних домов необыкновенную суету. Видно, там люди уже знали страшную весть. Из полковых казарм выезжали галопом артиллерийские упряжки; натужно ревя моторами, по улице шли военные машины.

Что же это такое? Жамал видела стройные колонны солдат, идущих по улице. Строги и сосредоточенны были лица воинов. Но это ничуть не успокоило ее. Звук военной трубы, неожиданно раздавшийся где-то неподалеку, острой болью отдался в сердце Жамал. Предчувствие какой-то неотвратимой беды заставило затрепетать сердце молодой женщины.

— Мама, — Серик подошел к Жамал и прижался к ней, — а папа придет домой?

— Придет, сынок, обязательно придет.

Жамал успокаивала сына, а самой ей хотелось плакать. Слишком неожиданно все случилось. Еще вчера были мир и счастье, а сегодня — все рушилось. Что нужно немцам на нашей земле?

Серик смотрел, как по улице шли войска, и его сердце наполнялось гордостью за своего отца. Его отец — командир. Возможно, что все эти военные — из его части. Серик завидовал отцу и очень хотел быть на его месте... На улице тревожно пели военные трубы, а оттуда, со стороны границы, доносился непонятный глухой грохот.

* * *

Когда Жомарт забежал домой, Жамал и Серик были уже одеты и сидели на узлах с вещами. Серик, увидев отца, кинулся навстречу и повис у него на руках. Жомарт расцеловал сына и сказал жене:

— Жамал, мы сейчас уходим. По приказу командования все семьи военнослужащих должны эвакуироваться в тыл. Я пришел проводить вас.

Жамал молча слушала мужа. До нее не сразу дошел смысл его слов. Он вынужден был повторить все опять. Да, есть приказ отправить семьи, а самим немедленно выступить на фронт. Еще неизвестно, куда повезут их. И выяснять это некогда. Жамал должна будет написать, где остановится их эшелон.

— Прощайте, — глухо проговорил Жомарт. — Береги сына, а ты, сын, заботься о маме.

— Жомарт, — тихо сказала Жамал, — кто знает, сколько времени продлится война, нам надо ехать к дедушке. Тебе легче будет отыскать нас.

— Да, так будет лучше, — Жормарт обнял жену, привлек к себе сына. — Вам хорошо будет у отца. Добирайтесь туда.

...Так в один из июньских дней 1941 года разлучилась дружная семья. Майор Мергенбаев, проводив жену и сына на вокзал, выехал на фронт.

* * *

Медленно движется эшелон с эвакуированными. Он подолгу стоит на полустанках, пережидая воздушные налеты. За три дня пути Жамал и Серик отъехали совсем недалеко от пограничного городка. Рядом бушевала война. Они видели громадные пожарища, слышали орудийную канонаду. Вражеские самолеты беспрерывно преследовали беженцев. Много вагонов из эшелона было разбито бомбами. Оставшиеся в живых люди перебирались в другие вагоны, и эшелон медленно полз на восток.

Многие были ранены. Жамал и Серик попали в один вагон с женой комиссара полка Анной Ивановной Савченко. С нею был ее сын Борис — новый товарищ Серика. Женщины сдружились. Общее горе сблизило их.

Жамал, сидя на нарах вместе с Сериком, грустными, задумчивыми глазами смотрела на Анну Ивановну. Они вспоминали своих мужей, которые теперь сражались с фашистами. Как-то они там? Живы ли? Женщины не падали духом, хотя их положение ухудшалось с каждым часом.

Гул орудий приближался, над эшелоном то и дело проносились вражеские самолеты.

Заслышав пальбу зенитных орудий, Анна Ивановна крепче прижимает к себе сына и тревожно смотрит в полуоткрытые двери вагона. На маленьком полустанке суетятся люди. Кто выгружается из вагонов, а кто, наоборот, стремится занять место в поезде. Эшелон стоит уже несколько часов подряд. Говорят, что впереди бомбами разрушен путь. В тревожном ожидании медленно тянется время.

За окнами вагонов неожиданно звонко застрекотали пулеметы, и вслед за этим послышался страшный рев самолета, идущего в пике. Опять налет, снова рвутся бомбы, заглушая крик испуганных детей. Серик крепче прижимается к матери. По крышам вагонов стучат пули, со звоном сыплются разбитые стекла. Самолеты заходят один за другим и сбрасывают на беззащитных людей свой смертоносный груз.

— Быстрее выходите из вагонов! — доносится чей-то встревоженный крик. — Эшелон горит...

И тут начинается что-то невообразимое. Матери хватают детей и с ужасом бегут из вагонов. Жамал подхватила Серика и кинулась за бегущими. Люди устремились по полю к небольшому леску, расположенному неподалеку от полустанка. Эшелон горел. Ныряя в дым и пламя, над вагонами с ревом проносились самолеты, осыпая их градом пуль.

Поле усеяно бегущими людьми. Жамал, задыхаясь, тащит за собой ошеломленного, испуганного сынишку.

— Скорее, Серикжан, скорее! — торопит она сына. — В лесу мы спасемся...

Серик бежит из последних сил. Часть самолетов, оставив горящий, разгромленный эшелон, появляется над полем. И вот уже падают сраженные пулеметными очередями женщины и дети. Жамал спотыкается, и оба они с

Сериком летят в какую-то яму.

— Серик? — спрашивает Жамал. — Ты жив?! Почему ты молчишь?!

Оглушенный падением, Серик не может выговорить ни слова. Он со страхом смотрит в побледневшее лицо матери. Глаза ее показались мальчику страшными. Они то и дело обращаются к дымному и грохочущему небу.

— Я жив, мама! — кричит Серик. — Давай уйдем отсюда... Опять летят самолеты!

Жамал подымается, делает неуверенный шаг и неожиданно падает, широко раскидывая руки.

— Мама! — кричит Серик. — Мама!

Жамал пытается подняться, но снова падает. И тут Серик замечает алое быстро расплывающееся пятно на груди матери. Серик понял: мать ранена. Слезы полились по его щекам. Жамал прижала руки к груди, словно пытаясь прикрыть ими рану, тяжело застонала и затихла. Смерть настигла молодую женщину, а Серик стоял и никак не мог понять, что же ему делать.

— Мама! — твердил он. — Мама, вставай.

Но мать не отвечает сыну, и мальчика охватывает страх. Он похож на привязанного ягненка в безлюдной степи. Встав на колени у распростертого тела матери, Серик плакал навзрыд, не отрывая глаз от неподвижного дорогого лица. Жамал не отзывалась на слезы сына. Не трогал ее теперь и злой рев самолетов, все еще носившихся над опустевшим полем и маленьким лесом, где скрылись люди. Жамал была мертва.

Серик просидел у тела матери несколько часов. Он был растерян, убит горем, неожиданно свалившимся на его худенькие плечи. Куда идти? Что теперь делать? Серик задавал себе эти вопросы и не мог найти на них ответа. Ему казалось, что он остался один на всем белом свете.

* * *

Самолеты улетели. Черный дым от взрывов и догорающего на путях разбитого эшелона стелется над поляной, плывет над верхушками деревьев. На окраине леса приютились Анна Ивановна и Борис. Их трудно узнать. Одежда разорвана, лица и руки покрыты копотью. Борис молча оглядывает дымное пустынное поле, покрытое рваными воронками от авиабомб. Вдруг его внимание привлекает фигурка согнувшегося мальчика.

— Мама, — говорит Борис, — смотри, видишь, кто-то там сидит. Почему он не прячется в лесу? Его могут заметить с самолетов и обстрелять...

Анна Ивановна подняла голову и, еще не понимая, в чем дело, посмотрела, куда указывал сын. Сердце ее тревожно замерло, сжавшись в комочек, в воронке сидел мальчик. Что-то знакомое было в его фигурке. Неужели Серик?..

— Мама! — вскрикнул вдруг Борис, решив сомнение матери. — Ведь это Серик! Я узнал его... Это он!..

— Тише, Боря, — Анна Ивановна привстала с земли. — Кажется, это он. Но где же Жамал?.. В голове Анны Ивановны пронеслась страшная мысль: погибла?!

— Боря, побудь здесь, — решительно говорит она. — Я пойду и узнаю, что произошло.

Сын молча кивнул головой. Анна Ивановна торопливо пошла по развороченному полю. Когда она приблизилась к мальчику, Серик вскочил на ноги и бросился к ней. Женщина обняла его и заплакала. Плакал и Серик.

— Не плачь, Серик, — утешала Анна Ивановна и, еще не веря худшему, с надеждой спросила:— Где мама?

Серик не ответил, только показал глазами. Анна Ивановна поспешила туда, склонилась над телом убитой, потрогала ее уже холодные руки. Женщина вдруг растерялась. Она не хотела, не могла представить Жамал мертвой. Смуглая, красивая, с длинными черными косами, живая Жамал, ее соседка, жена сослуживца мужа, стояла перед глазами. Как много хорошего было в их жизни еще недавно! Как часто Жамал весело смеялась! Три часа назад они сидели вместе в вагоне. И вот ее нет.

Серик молчал. Лицо его словно окаменело, и он, казалось, лишился дара речи. Вот мальчик наклонился над матерью, обнял ее холодеющее тело. Анна Ивановна не мешала ему. Она думала о том, как предать тело Жамал земле, что делать с Сериком. Ее тяжелые думы прервал рокот моторов. С запада снова шли самолеты. Анна Ивановна сорвала с себя платок и закрыла им лицо Жамал. Потом она схватила мальчика за руку и потянула за собой.

— Идем, Серик! Опять летят фашисты. В лесу нас ждет Боря. Бежим к нему.

Серик отрицательно покачал головой: он не хотел уходить от матери.

— Серик! — настойчиво повторила Анна Ивановна. — Идем скорее! Ведь мы погибнем здесь.

Серик медленно пошел за Анной Ивановной, поминутно оглядываясь назад. Над полем разворачивались самолеты. Посыпались бомбы, и все вновь заволокло черным зловещим дымом.

* * *

Уже много дней подряд идет дождь. От него нельзя укрыться даже в темном густом лесу. А именно здесь люди пытаются найти пристанище. Измученные долгой дорогой, чудом уцелевшие от бомбежек и обстрелов, беженцы сбились в лесу в надежде отдохнуть, собраться с силами. Их много. Здесь дети и женщины, есть и военные, отставшие от своих частей. Каждый день к уходящей на восток колонне эвакуированных присоединяются новые люди. Они приносят нерадостные вести: Красная Армия отступает, враг занимает один город за другим.

Укрылась в лесу и Анна Ивановна с двумя детьми. Они приютились под высоким ветвистым деревом и сидят часами молча, тесно прижавшись друг к другу. Тяжелые думы тревожат Анну Ивановну. Нет теперь у них никакого транспорта, а далеко ли уйдешь пешком! Кончаются продукты. Через день-два нечем будет покормить детей. Борис и Серик так похудели, что на них жалко смотреть.

Что будет, если они все попадут в руки немцев? Эта мысль ужасает Анну Ивановну. Она — член партии и ясно представляет себе, как отнесутся к ней фашисты. А если погибнет она, не уцелеть и мальчикам. Что они будут делать одни в незнакомых краях? Анну Ивановну все эти дни тревожит Серик. Он сильно тоскует по матери, часто зовет ее во сне. А днем все больше молчит и вздыхает.

Сама Анна Ивановна уже забыла о сне и отдыхе. Она думает об одном: как спасти детей? После долгих раздумий она наконец нашла, как ей казалось, выход из положения. Анна Ивановна родилась в селе Зозулино на Винничине. Идти в родное село — единственный путь к спасению. Там среди своих можно укрыть детей, да и самой найдется какое-нибудь дело.

Анна Ивановна разломила пополам черствую горбушку хлеба и отдала ребятам.

— Ешьте, сынки, — ласково говорит она, и глаза ее затуманиваются. — Подкрепитесь. Нам надо собираться в дорогу.

Беженцы покидали лесок. Они медленно выходили на дорогу и шли небольшими группами на восток. Кое-кто шел без дорог из предосторожности. Люди устали и, казалось, погрузились в состояние какого-то отупения.

Анна Ивановна пошла вслед за другими по грязной, размытой дождями дороге. Шагали молча, шлепая по грязи натруженными ногами. Многие шли босиком. Печальная это была картина: молча бредут люди, а над ними низко плывут тяжелые свинцовые тучи и сеют мелкий, колючий дождь.

Дождь изнурял и радовал: в плохую погоду не летали фашистские самолеты и можно было не бояться бомбежек. Но людей подстерегала другая беда... Когда Анна Ивановна поднялась на холм, она увидела в страхе разбегавшихся в стороны от дороги людей. Через минуту послышалась трескотня автоматов.

— Немцы! — крикнула Анна Ивановна и, не раздумывая, побежала к лесу. За ней, схатившись за руки, бежали Борис и Серик.

Оказалось, что на дорогу, по которой отходили эвакуированные, выскочила колонна немецких мотоциклистов. Фашисты даже не пытались выяснить, кто оказался перед ними: солдаты или мирные граждане. Они с ходу открыли огонь из автоматов по безоружным людям. Женщины и дети падали под пулями врагов. Уцелевшие спешили добежать до леса, который не раз уже спасал людей от смерти.

Перед самой кромкой леса Анна Ивановна задохнулась и стала.

— Бежим, мама! — кричал ей Борис, но она не могла выговорить ни слова.

Мальчики силой потащили ее к лесу. Выстрелы четко звенели в сыром воздухе, и людям казалось, что их обстреливают со всех сторон. Анна Ивановна очнулась только в лесу и не могла припомнить, как и когда они добрались сюда. Обессилевшая женщина села под деревом. У нее был приступ болезни сердца.

— Кто это стрелял, мама? — спросил Борис, когда Анна Ивановна пришла в себя.

— Враги, Боренька, немцы...

— Разве они так далеко ушли от границы? — Серик изумленно посмотрел на Анну Ивановну. — А как же наши? Как мой папа и все солдаты?

Что могла ответить на это Анна Ивановна? Она и сама не могла подумать до сегодняшнего дня, что немцы прорвутся в глубь советской территории. Но это было так. Там, на дороге, все еще слышалась стрельба. Даже в лес залетали пули.

Борис и Серик раздвинули ветки кустов и стали наблюдать за дорогой. Почти все уже скрылись в лесу, на поле и на дороге остались лежать убитые и раненые. Мотоциклисты не обращали на них никакого внимания.

Ревя моторами и изредка постреливая по сторонам, они промчались по грязной дороге и вскоре скрылись за холмом.

— Это не наши солдаты, — тихо сказал Борис. — Это фашисты, мама.

Анна Ивановна смотрела на детей и впервые видела их необычно серьезные, даже строгие лица. «Фашисты настигли нас — с горечью подумала Анна Ивановна. — Что же теперь будет?!» По лесу свистели вражеские пули.

* * *

Эту ночь Анна Ивановна провела с детьми в сыром и тихом лесу. Измученные дети спали под деревом; к утру тяжким, тревожным сном забылась и Анна Ивановна. После скудного завтрака Анна Ивановна объявила детям, что они пойдут в ее родное село.

— Что бы ни случилось, — сказала Анна Ивановна, — нам надо идти вперед. Может быть, скоро и выберемся из беды.

О том, чтобы продолжать дальнейший путь по дороге, нельзя было и думать. Теперь на дорогах хозяйничали враги. Анна Ивановна торопила Бориса и Серика. Ей казалось, что скоро они доберутся к своим, и она дорожила каждой минутой.

Так шли они несколько часов, скрываясь за деревьями, пока за лесом не показалась деревня. Она вся была окутана дымом. Горели скотные дворы и сараи. Анна Ивановна повела детей в обход пожарища. Ей не хотелось ни с кем встречаться. Издали путники увидели в селе немецких мотоциклистов. Они стремительно носились между горящими домами.

— Фашисты село подожгли, — сказал Серик.

— Торопитесь, дети, — то и дело приговаривала Анна Ивановна, — нам надо спешить.

Путники обогнули горящее село и решили отдохнуть. Зайдя в густую чащу, они расположились под деревом. Мальчики сильно устали: долгий путь, тяжелые испытания измотали их, и они уснули тотчас. Анна Ивановна, оберегая сон детей, боялась пошевельнуться. А они спали, как будто не было вокруг стрельбы и пожарищ, кровавой войны.

Вдруг Серик заплакал во сне, забормотал.

— Мама... мама... идем скорее! — вскрикнул он и проснулся.

— Что с тобой, Серик? — участливо спросила Анна Ивановна, обняла мальчика и стала ласково гладить его по голове. — Спи, сынок, я здесь...

Но Серик поднялся и недоуменно огляделся. Проснулся и Борис.

«Бедный мальчик, — думала Анна Ивановна, — мать постоянно снится ему — как бы не заболел. Такое горе не легко перенести и взрослому...»

...Так они посидели еще в кустах, но больше никто уже не заснул. Анна Ивановна собиралась было идти дальше, но тут со стороны деревни послышались крики и выстрелы. Женщина и дети оцепенели в первое мгновение, а потом, не сговариваясь, побежали к опушке леса. И тут перед ними предстала уже знакомая картина: из села к лесу бежали люди. У многих на руках были дети.

Впереди всех бежала женщина с ребенком. Она была без платка, волосы рассыпались по плечам. Поравнявшись с Анной Ивановной, женщина закричала:

— Чего стоите? Бегите в лес! Фашисты жгут дома и стреляют в людей.

Анна Ивановна не успела ничего ответить — засвистели пули.

— Подлые убийцы, — с гневом прошептала Анна Ивановна. — Они стреляют даже в детей. Нет, это не люди... Нет...

Поток бегущих увлек за собой Анну Ивановну, Бориса и Серика. Вскоре они оказались в глубине леса. Преследователи, мчавшиеся из села на мотоциклах, не посмели войти в лес. Они постреляли некоторое время из автоматов и удалились. Люди сбились в кучу. Когда фашисты скрылись, Анна Ивановна спросила у беглецов, что случилось в их селе.

— Несколько часов назад, — рассказывала Анне Ивановне молодая женщина, — в селе были наши солдаты. Только они ушли, как заявились немцы и стали шарить по дворам. На чердаке дома деда Савчука нашли двух русских солдат. Они встретили фашистов очередью из ручного пулемета. Многих побили. За это немцы и расправились с нами. Стали хватать и вешать первых попавшихся, поджигать дома... Люди кинулись в лес.

Женщина замолчала и вытерла заплаканное лицо. Видно, она была потрясена случившимся. У многих в селе остались родные, и люди не надеялись уже больше увидеть их. Они смотрели из леса, как подымается дым над селом, и сердца их обливались кровью.

* * *

Анна Ивановна расспросила у женщин дорогу к родному селу, и они пошли. Теперь уже шли по чистому полю. Путникам удалось без особых приключений добраться до реки. Река оказалась глубокой, и не было никакой возможности переправиться.

Решили искать брод. Отправились вверх по реке. Через три-четыре километра показался мост. Пошли к нему в надежде перейти на другой берег. Только перед самым мостом Анна Ивановна заметила немецких часовых и в замешательстве остановилась.

— Ком! Ком! — крикнул солдат и поманил рукой. Часовые давно уже наблюдали за путниками и нарочно подпустили их к самому мосту.

Анна Ивановна окаменела. Она боялась, что немцы найдут у нее партийный билет, и тогда без разговоров расстреляют ее и детей. Анна Ивановна знала, что рано или поздно ей придется встретиться с врагами, и надежно спрятала дорогую книжечку: на одном из привалов она зашила свой партийный билет в борт пиджака Серика. Как теперь все обойдется? Неужели часовые будут обыскивать детей?

Эти мысли пронеслись мгновенно, но Анне Ивановне показалось, что они стоят уже целую вечность перед солдатами. Не хотелось идти на зов часового, но иного выхода не было. Стараясь не показать своей растерянности, Анна Ивановна взяла детей за руки и пошла к мосту.

— Что ты здесь ищешь? — коверкая русские слова, спросил немец.

— Мы идем домой, — спокойно ответила Анна Ивановна.

— Домой? А где твой дом? — спросил немец и сделал знак своим солдатам.

Те мгновенно обыскали всех троих.

Кроме паспорта у Анны Ивановны ничего не нашли. Солдат заметил у нее на руке часы и с довольной улыбкой снял их.

— А где другие документы? — спросил все тот же солдат, видно, старший.

— Больше ничего нет.

Не зная, что еще потребовать от задержанных, солдат накинулся на Анну Ивановну:

— Это чей мальчик? — спросил он, тыча пальцем в сторону Серика.

— Мой сын, — ответила Анна Ивановна и привлекла к себе Серика.

— Врешь! Он — азиат, — заорал солдат. — Он не русский и не украинец.

— Азиат, азиат... — загалдели солдаты.

Анна Ивановна вдруг подумала, что солдаты могут отнять у нее Серика. Ведь это фашисты. Им ничего не стоит застрелить человека только за то, что у него смуглая кожа. Серик инстинктивно почувствовал опасность и прижался к Анне Ивановне, крепко обняв ее. Солдаты о чем-то поговорили между собой и направились к Серику.

— Ты азиат, да? — спросил немец и погрозил мальчику пальцем.

Краска залила лицо Серика.

Анна Ивановна уже не слушала, что говорили фашисты. Словно в забытьи, она повторяла: — Мой сын... мой сын. Наконец солдат вернул паспорт Анне Ивановне. Послышался гул моторов. К мосту приближалась большая колонна из автомашин, крытых брезентом. Солдаты засуетились и бросились открывать шлагбаум. Один из них, пробегая мимо Анны Ивановны, взволнованно проговорил:

— Я — чех. Мы с вами одной крови. Немцы — людоеды и грабители... Быстрее уходите!

Анна Ивановна взглядом поблагодарила солдата, позвала детей, и они быстро пошли вдоль берега.

* * *

Они опять свернули в лес. Обидно было сознавать, что приходится прятаться на своей собственной земле. Но лес теперь стал единственным надежным местом, где можно было отдохнуть, собраться с мыслями.

— Мама, Серик устал, — сказал Борис, когда путники отмерили уже порядочное расстояние по лесной чаще, — и у меня болят ноги. Давайте отдохнем.

Мать согласилась, и все в изнеможении опустились на зеленую траву. У них еще была кое-какая еда, и это ободряло. Радовало и то, что они так удачно отделались от часовых на мосту. Дети ели и разговаривали веселее обычного.

— Мама, — заговорил Борис, — если бы мы шли по дороге, то я и Серик могли бы снять ботинки. Босиком легче. Хорошо бы по дороге...

— Эх, Боренька! — вздохнула Анна Ивановна. — Теперь нам дороги заказаны. Там нас сразу схватят фашисты. Видели, как они налетели на нас у моста? Но ничего... Теперь нам уже немного идти осталось. Дня через два будем дома.

— Мама, — опять сказал Борис. — А ведь нам добрый немец попался на мосту. Пожалел нас и дорогу показал.

— Он не немец, а чех. Сам так сказал, — Анна Ивановна вздохнула и добавила:— И среди немцев есть хорошие люди. Не все же фашисты.

— Тогда почему они напали на нас? — резко спросил Серик.

— Их Гитлер насильно послал. За отказ идти на войну он расстреливает даже родственников солдата, — ответила Серику Анна Ивановна и подала ему ломтик хлеба.

— Гитлер — зверь! — сказал Серик.

— Конечно! — горячо поддержал друга Борис. — Ты же видел, что творится в селах: и жгут, и убивают — все по приказу Гитлера.

— Ладно, дети, ешьте хлеб, — прервала разговор ребят Анна Ивановна. Она видела, как волнуются Борис и Серик, какой гнев таится в их глазах. Дети повзрослели за последние дни. Горе и страдание ожесточили их.

После короткого отдыха путники снова двинулись вдоль реки. Впереди показалось село. Анна Ивановна опасалась встречи с немцами и не хотела заходить в село. Пока они советовались, как им поступить, на реке показалась лодка. Она направлялась в их сторону. Лодочник заметил людей на берегу.

— Здравствуйте, — сказала громко Анна Ивановна и подошла к лодке.

— Здорово! Здорово! — приветствовал их лодочник. Он сложил весла на дно лодки, приподнялся и оглядел Анну Ивановну. Что-то знакомое показалось ей в приветливом лице лодочника.

«Где же я его видела? — попыталась вспомнить Анна Ивановна. — Кажется, знакомый человек».

— А я... мы с вами встречались, — уверенно проговорил мужчина, выходя на берег.

— И я так думаю, но не могу никак припомнить. — Анна Ивановна подошла к лодочнику.

— Вы в Виннице учились?

— Училась... — Анна Ивановна подумала немного и вдруг спросила:— Вы Иващенко?

— Да. Я Иващенко, — улыбнулся лодочник. — А как ваша фамилия?

— Полищук.

— О! Теперь и я вас узнал. Аня! Как же ты оказалась здесь? — Иващенко сердечно приветствовал Анну Ивановну и обнял ребятишек.

— Коля! Ты изменился! Усы и бороду носишь!

Анна Ивановна с волнением и изумлением рассматривала своего бывшего однокурсника. Он совсем не был похож на веселого студента Винницкого педагогического института, какого она знала.

— Времена теперь такие, Аня. Мне сорока еще нет, а пришлось превращаться в старика... Ну, об этом мы еще поговорим, — Иващенко взглянул на ребят, отошедших в сторону, чтобы не мешать разговору взрослых, и спросил:, — А ребята чьи? И вообще, откуда ты идешь?

— Издалека, Коля, — вздохнула Анна Ивановна, — из-под самой границы. А дети?.. Который побольше — мой сын, Борисом зовут. Ему уже двенадцать лет. А это — Сережа... Теперь тоже мой сын.

...До позднего вечера проговорили они о своем житье-бытье, многое вспомнили. Анна Ивановна рассказала о жизни в пограничном городке, о своих скитаниях с первого дня войны. По-иному сложилась жизнь Иващенко. После окончания института он вернулся в родные края, работал секретарем райкома комсомола. Через несколько лет его избрали вторым секретарем райкома партии, а уже перед самой войной — первым. Иващенко не счел нужным скрывать от Анны Ивановны, что он оставлен партией для работы в подполье.

Долго длилась беседа двух старых товарищей. О многом узнала Анна Ивановна и по-новому взглянула на происшедшее. Значит, военные неудачи — дело временное. Советский народ борется. И даже в тылу врага он чувствует себя хозяином своей судьбы. Это радовало и ободряло, и все пережитое становилось не таким страшным.

— Разговорились мы с тобой, — спохватился Иващенко и показал на ребят, прикорнувших у прибрежных кустов. — Дети, наверное, проголодались. Я сейчас привезу из села продуктов. А вы спрячьтесь пока в березняке и ждите меня. Не дай бог, чтобы вас кто-нибудь заметил. По приказу военного коменданта, все, кто бродит в лесу, объявляются партизанами и подлежат расстрелу. Людям запрещено появляться на улице после восьми часов вечера.

— И ты береги себя, Коля, — сказала на прощание Анна Ивановна, — остерегайся...

— Мое дело привычное, — ответил Иващенко, — места знакомые, и люди есть надежные. Прощай пока...

Иващенко легко сбежал к берегу, спрыгнул в лодку, и вскоре она бесшумно двинулась по темной реке. Анна Ивановна пошла к ребятам. Они крепко спали, и Анна Ивановна не решалась тревожить их, пока не вернулся Иващенко. Все вчетвером они наскоро поужинали, и Иващенко весело сказал:

— Друзья, прошу на мой корабль. Ведь я теперь перевозчик. Правда, не всех довожу до другого берега, но вас доставлю благополучно.

Быстро и бесшумно шла лодка по спокойной воде. Видно, часто приходилось Иващенко совершать подобные рейсы. Тихая вода вынесла лодку на песчаную отмель, и путники сошли на берег.

— Ну, Аня, счастливого пути, — тихо сказал Иващенко. — Будь осторожна и жди вестей от меня. Я верю, что ты не будешь сидеть сложа руки и поможешь нам.

— Спасибо, Коля. Верь в меня, как в самого себя, — твердо ответила Анна Ивановна. — Я постараюсь оправдать доверие.

* * *

Только на третий день в сумерки Анна Ивановна добралась до своего родного села. Прежде чем идти в дом отца, она решила зайти к подруге детства Тамаре, это было по пути. Тамара жила на западной окраине села, и Анна Ивановна направилась к ее дому огородами, ведя за руки уставших детей.

Село спало. Казалось, что в нем не было ни души. Ни в одном окне не было света. Наглухо запечатан ставнями и дом Тамары. Анна Ивановна обошла вокруг и решилась заглянуть в щель ставни, откуда пробивался свет. То, что она увидела, испугало ее. В комнате, освещенной маленькой керосиновой лампой, за столом, уставленным бутылками и тарелками, сидели немцы.

До слуха Анны Ивановны донеслась чужая речь. Немцы вели себя как хозяева, и это неприятно поразило Анну Ивановну. Рядом с офицером, который дымил сигарой, развалясь на стуле, сидела женщина, но ее почти не было видно, и Анна Ивановна не разглядела толком ее.

— Пошли отсюда! — шепнула Анна Ивановна и отошла от окна. Теперь ей ничего не оставалось, как идти к своему дому. Может быть, и там пировали немцы, но другого выхода не было. К счастью, по дороге никто не встретился, и путники благополучно добрались до места.

Дом отца погружен во мрак, хотя вечер еще не поздний. Неужели так рано ложатся спать? Вряд ли. Может быть, хозяев уже нет в живых? От этой мысли сердце Анны Ивановны похолодело. Пересилив волнение, она наконец подошла к окну и заглянула в него. В комнате мелькнула чья-то тень. Через минуту в окне показался человек.

— Кто тут? — испуганно спросил он. Анна Ивановна узнала голос отца, но от охватившего ее волнения не могла вымолвить они слова.

— Кто, кто тут? — уже нетерпеливей и громче спросили из комнаты.

— Папа! Папа! Это я — Аня. Анна Ивановна подошла к окну, а отец, узнав ее, кинулся к дверям.

— Боже мой, Анечка! — заплакал старик, обнимая дочь и притягивая к себе ребятишек. — Идемте скорее в дом, там мама... Старушка встретила их на пороге слезами.

Как только все вошли в дом, старик завесил окна одеялами и зажег коптилку. С минуту он оглядывал дочь удивленными, ничего не понимающими глазами, потом обнял ее и снова заплакал.

— Не плачь, папа, — утешала его Анна Ивановна. — Поздоровайся с ребятами. Это — Борис и Сережа, — назвала она Серика по-русски.

Старик обнял детей, поцеловал и усадил их рядом с собой на широкую скамью. Только теперь он рассмотрел своих гостей. Исхудалые, оборванные, измученные, они вызывали жалость. Видно, немало пришлось перенести бедным путешественникам. Как еще остались живы в таком передряге?

— Аннушка, дочка моя! Что же это творится на белом свете? Ведь мы погибнем. И куда запропала наша армия? — горько, со слезами на глазах говорил старик и смотрел на Анну Ивановну, словно она была в ответе за все, что случилось.

— Не знаю, отец, — тихо заговорила Анна Ивановна. — Не знаю, что происходит, но думаю, что советские люди не сдадутся фашистам. Ведь всегда побеждает справедливое дело. А наш народ за правду постоит.

— Эх-хе-хе, — тяжело вздохнул старик. — Здесь вон Антон Архипович Чумак и дочка его Тамарка немцев-то хлебом-солью встречали. Конец, говорят, советской власти пришел.

Анна Ивановна встрепенулась. — Что ты, отец! — растерянно сказала Анна Ивановна. — Тамара? Хлеб-соль? Правда, отец ее, кажется, не любил советской власти. Трудиться не хотел, тянул все из колхоза и в тюрьме за это сидел. Но Тамара-то! Что с нею случилось? Неужели и она за отцом пошла?

...Анна Ивановна вспомнила дом подруги, щель в ставне, пирушку немцев. Значит, немцы — ее гости?

— Тамара свихнулась. Немецкие офицеры от них не выходят. А она совсем про своего Николая забыла, — вступила в разговор Софья Павловна — мать Анны Ивановны, до тех пор молча вытиравшая концом передника слезы.

— Вы-то как тут живете? Кто есть в селе из мужчин?

— Мало кто остался, — сказал старик и опасливо покосился на детей. — Есть хорошие, люди, но я тебе после о них расскажу... Открыто ходят только «благонадежные». Это те, кто с советской властью не в ладах.

Анна Ивановна радовалась встрече с родителями. Отец, кажется, не ударился в панику, он осуждает людей, угодничающих перед немцами. Видно, что он всей душой ненавидит врагов. Она подумала, что ее отец может многое сделать для подпольщиков, о которых говорил ей Николай на переправе.

— А что слышно о фронте, отец? — спросила Анна Ивановна. — Далеко ли отступила наша армия?

— Кто его знает! — ответил старик. — Вернулся недавно сын Олейника. Он сказывал, что на Днепре уже фронт. Наши на левой стороне стоят и дальше, будто бы, немцев не пускают...

— Ничего, отец, не горюй, — успокаивала старика Анна Ивановна. — Все будет хорошо. Наполеон до Москвы доходил, а чем все кончилось? Надо верить в победу и не слушать разных болтунов.

— Все это так, Аннушка, — вздохнул старик, — но ведь у Гитлера — армии многих государств. Кого он только не погнал на нас!..

— Крепись, папа! Нам, видно, еще многое придется пережить. Но надо обязательно выдержать.

Еще вчера жизнь села была совсем другой. С приходом оккупантов всеми овладела тревога. По приказу коменданта, в селе введены жестокие порядки: никто не имеет права отлучаться из дому без специального на то разрешения немецкой комендатуры. Ночью по улицам патрулируют полицейские.

В один день не стало законов, охраняющих человека. Оккупанты свирепствовали. Бывшие кулаки, воры и уголовники, которых в свое время справедливо наказывала советская власть, теперь стали прислужниками немцев: старостами и полицаями. Они ревностно служили врагам, выдавали немцам советских активистов, преследовали честных людей.

...Анна Ивановна стала мирно жить дома. Через несколько дней встретилась с Тамарой. Та первая подошла, увидев Анну Ивановну за стиркой во дворе дома отца. Женщины поздоровались, и Тамара спросила:

— Когда ты приехала?

— Только сегодня, — ответила Анна Ивановна. Борис и Серик выбежали во двор.

— А это чьи дети? — Тамара посмотрела на мальчиков.

— Мои! — ответила Анна Ивановна.

— У тебя же был только один сын! — удивилась та.

— Нет, двое, — ответила Анна Ивановна. Тамара больше не расспрашивала, она сухо простилась и ушла.

«Что она задумала? — мелькнуло в голове Анны Ивановны. — Во всяком случае, ее следует остерегаться».

Опасения Анны Ивановны очень быстро подтвердились. Часа через два после разговора с бывшей подругой она получила повестку с требованием немедленно явиться в комендатуру вместе с детьми. Было ясно, чьих рук это дело. Вначале Анна Ивановна растерялась, не зная, что предпринять, но потом решила явиться в комендатуру.

Борис и Серик, казалось, не волновались. По дороге в комендатуру они с любопытством разглядывали попавшихся им навстречу немецких солдат. Комендатура помещалась в центре села, в бывшем здании средней школы. У входа в комендатуру стоял полицейский с винтовкой в руках. Когда Анна Ивановна проходила мимо него, тот слегка кашлянул и сказал:

— Аня, здравствуй!

Анна Ивановна от неожиданности приостановилась, недоуменно посмотрела на полицейского и не ответила на приветствие. Она узнала его. Раньше этот человек был колхозным бригадиром, а теперь вот вырядился в немецкую форму!

Кабинет коменданта располагался в просторной комнате. За большим столом Анна Ивановна увидела немца с длинным худым лицом.

Комендант взглянул из-под очков на вошедших и кивнул пожилой рыжеволосой женщине, сидевшей у края стола.

— Как ваша фамилия? — спросила женщина на чистом русском языке.

— Полищук, — ответила Анна Ивановна и взглянула поверх головы коменданта. На стене она увидела потрет Гитлера и надпись под ним: «Гитлер — освободитель народа». «Вот так освободитель!»— подумала Анна Ивановна, и сердце ее сжалось. Она вспомнила весь свой путь в родное село, бомбежку эшелона, расстрел мирных людей, слезы матерей. И все это — по приказу «освободителя»!

— А вы разве не жена комиссара Савченко? — хитро усмехнувшись, спросила переводчица. Анна Ивановна вздрогнула, но тут же овладела собой и спокойно заговорила:

— Да, первый мой муж, действительно, был комиссаром. Но мы давно разошлись с ним. Сейчас у меня другой муж — машинист паровоза, казах по национальности. Вот этот мальчик — его сын.

Комендант встал из-за стола, прикурил потухшую папиросу, пыхнул дымом и о чем-то стал спрашивать переводчицу хриплым голосом. Переводчица кивнула на Анну Ивановну и детей и быстро заговорила по-немецки. Комендант крякнул, нацепил на нос большие очки и в упор взглянул на Серика. Мальчик со злобой посмотрел на немца и отвернулся. Комендант покачал седой головой и неожиданно громко закричал. Лежавшая у его ног овчарка навострила уши, оскалилась и зарычала. Кажется, ей передалось настроение хозяина. Чем громче кричал комендант, тем яростнее рычал взъерошенный пес. Наконец немец замолчал, и переводчица, поминутно оглядываясь на коменданта, стала снова допрашивать Анну Ивановну.

— Вы лжете! По сведениям, которыми располагает господин комендант, вы являетесь женой комиссара Савченко. И сами вы — большевичка. Почему скрываете это? Говорите правду, не то будет плохо.

— Я сказала правду, — спокойно ответила Анна Ивановна.

— Тогда пеняйте на себя, — обозлилась переводчица. — Господин комендант заставит вас сказать правду.

Выслушав переводчицу, комендант замычал, подскочил вдруг к Анне Ивановне, ткнул в ее грудь и заорал:

— Комиссар? Большевик?

Анна Ивановна молчала. А дети испугались опять зарычавшей собаки и попятились. Комендант размахнулся и ударил женщину. Борис закричал:

— Мама! — и бросился к Анне Изановне.

Он закрыл лицо руками и зарыдал. Заплакал и Серик, перепуганный зверским видом коменданта и разъяренной собакой. Переводчица схватила пса за ошейник и загнала его под стол, потом подозвала Серика. Тот медленно подошел.

— Это твоя мама? — с притворной лаской спросила она у мальчика.

— Да, да. Это моя мама... — торопливо заговорил Серик. — Моя!

Анна Ивановна старалась ничем не выдать своего волнения. Действительно, мальчик в эти тревожные, опасные дни привык к ней, привязался. Анна Ивановна и вправду заменила Серику погибшую мать.

Ответ мальчика поставил в тупик переводчицу. Она недоуменно уставилась на коменданта, а тот в свою очередь вопросительно глядел на переводчицу. Наконец комендант что-то буркнул и кивнул головой на детей.

— Господин комендант, — сказала переводчица, — приказывает вам каждую неделю являться в комендатуру для регистрации. А сейчас можете уходить.

Во дворе комендатуры Анна Ивановна опять встретилась с Тамаркой. Та, видно, торопилась к коменданту. Не имея возможности отомстить предательнице, Анна Ивановна гневным взглядом обожгла свою бывшую подругу и молча прошла мимо. Та зло усмехнулась и что-то пробурчала вслед.

Через два дня комендант снова вызвал Анну Ивановну с детьми. Она догадывалась, что это Тамарка не оставляет ее в покое. Было страшно подумать, что ждет ее на втором свидании с комендантом. Скорее всего ее могут арестовать, а детей отобрать и отправить в Германию. Так, в раздумье, Анна Ивановна сидела у окна в ожидании назначенного часа. Она даже не услышала, как кто-то подошел к окну и окликнул ее. Встрепенувшись от осторожного стука по стеклу, Анна Ивановна увидела за окном женщину. Это была Полина Петровна, ее знакомая, как потом выяснилось, подпольщица. Женщина чуть приоткрыла окно и встревоженно зашептала:

— Аня!.. Тебе привет от Бориса Андреевича. Надо скорее уходить из села. Тебя должны сегодня арестовать... Не теряй времени!

Женщина ушла так же тихо, как и появилась. Только серый платок мелькнул несколько раз между ветками вишневого садика. Анна Ивановна быстро собрала свои вещи, позвала детей и, ничего не объясняя им, повела за собой из дома. Они прошли через сад, крадучись пробрались огородами к реке. А вскоре родное село осталось позади. Путников снова ждала неизвестность.

* * *

Но все обошлось пока для Анны Ивановны как нельзя лучше. Оказывается, подпольщики были хорошо осведомлены о положении в селе, где укрылась Анна Ивановна, и вовремя пришли ей на помощь. По заданию одного из руководителей подполья, Бориса Андреевича Олейника, связной Алексей встретил Анну Ивановну с детьми и переправил их в другое село, где для них уже имелась заранее подготовленная квартира.

В доме, куда их привел связной, гостей приветливо встретила молодая женщина. Это была жена подпольщика Николая Михайловича Абраменко — Мария Николаевна. Хотя женщины были незнакомы, между ними сразу установилась атмосфера доверия и взаимного понимания.

— Хозяина дома нет. Он придет завтра, — поздоровавшись, сказала Мария Николаевна. — Я ждала вас. Проходите.

Мария Николаевна внимательно разглядывала усталое, худое лицо Анны Ивановны и продолжала:

— Отдохнуть вам надо хорошенько. А тут опасно. Полицейские ходят по квартирам каждый день. И предателей в селе немало... Если вы не возражаете, я спрячу вас с детьми.

— Конечно, не возражаю, — сказала Анна Ивановна. — Делайте как лучше.

— Тогда идемте за мной! Мария приподняла железную вешалку — и в стене вдруг открылась маленькая потайная дверь. Она была так узка, что взрослый человек мог пройти через нее только боком. Когда все прошли в эту дверь, Мария плотно закрыла ее, зажгла в темноте ручной фонарик и повела своих гостей по узкому проходу. Они спустились куда-то вниз по лестнице и попали в землянку.

Мария достала из ниши десятилинейную лампу, протерла закопченное стекло и зажгла огонь. Анна Ивановна внимательно осмотрела свое новое убежище и осталась довольна. Землянка была размером в пятнадцать-шестнадцать метров, с высоким потолком. На полу лежала сухая свежая солома, в углу у стены — дощатые нары на шесть-семь человек, посередине землянки столик и четыре стула. У другой стены — пирамида винтовок, а рядом — ящики с патронами. Анна Ивановна часто видела такие пирамиды в воинских казармах. Она догадалась, что жилье это предназначалось совсем не для нее, а для людей, которые должны сражаться, а может быть, уже сражаются с оружием в руках.

— Действительно, это, кажется, надежное место, — сказала Анна Ивановна и присела на стул.

— Я знала, что вам понравится, — улыбнулась Мария и добавила:— Ну, а теперь располагайтесь тут и отдыхайте. Дети, наверное, хотят есть? Я подымусь наверх и принесу еды. А вы все-таки тут будьте осторожны. Сами понимаете, Анна Ивановна, в какое время мы живем. Об опасности мы сообщим вам вот этим звоночком.

Мария подошла к стене и показала Анне Ивановне на тонкую медную проволоку.

— Как услышите сигнал, быстренько отправляйтесь вот через этот ход, — Мария показала на маленькую дверцу в углу землянки. — Он выведет вас в наш сад, в ста метрах от дома. А как будет дальше — посмотрим по обстоятельствам.

Мария ушла. Анна Ивановна еще раз внимательно оглядела землянку и облегченно вздохнула. Она теперь уже знала, что попала к надежным, верным людям, и впервые за много недель почувствовала себя спокойнее. Самое главное, дети находились в безопасности. И Борис и Серик, который все еще тревожно бормочет что-то по ночам и зовет свою мать, теперь тоже смогут немного отдохнуть и успокоиться.

* * *

Несколько дней спокойно прожили в землянке под домом Николая Михайловича Абраменко. Мария по нескольку раз в день навещала их, приносила еду, рассказывала о новостях. И хотя ничего утешительного она не сообщала, Анна Ивановна была довольна, что они не одиноки в этом полутемном жилье, — кто-то думает и беспокоится о них.

Однажды раздался условный сигнал, и Анна Ивановна встревожилась. В землянку вошли двое мужчин. Один из них — среднего роста, худощавый, лет сорока человек — первым поздоровался и представился:

— Абраменко, — сказал он и, указывая на своего спутника, молодого черноволосого паренька со шрамами на лице, добавил:— а это — Шевченко.

После того как все перезнакомились, пришедшие извлекли из холщового мешка какой-то ящичек, батарейки и стали налаживать радиоприемник. Серик и Борис слезли с нар и подошли к взрослым, с любопытством наблюдая за их работой.

— Хотите Москву послушать? — с улыбкой спросилШевченко тихонько.

Ребята с недоверием поглядели на него и решили, что он просто шутит над ними. Но на всякий случай неуверенно ответили:

— Хотим.

— Тогда помогайте мне, — сказал Шевченко и сунул в руки Серику провод.

Борис с завистью посмотрел на товарища и тоже схватился за провод.

— Помощники нашлись, Николай Михайлович, — серьезно сказал Шевченко, посмотрел на свои ручные часы и вдруг забеспокоился:— Ого! Через полчаса нужно принимать сообщение. Пусть Мария налаживает свою машинку.

Абраменко быстро вышел из землянки. Пока Шевченко хлопотал у приемника, настраиваясь на нужную волну, вернулся Абраменко. Вслед за ним пришла Мария с ученической тетрадкой и карандашом в руках. Вдруг в приемнике послышалось шипение и знакомый, привычный голос негромко сказал: «Говорит Москва...».

Все затаили дыхание. Голос Москвы особенно взволновал Анну Ивановну, давно оторванную от внешнего мира. Вдруг передача оборвалась. Обеспокоенный Шевченко стал лихорадочно копаться в приемнике, а Николай Михайлович в ожидании глядел на него. Наконец снова послышался четкий голос: «...героическая Красная Армия громит отборные полчища Гитлера. После ожесточенных боев нашими войсками временно оставлен город Н...».

— «Оставлен город Н... Оставлен город Н...», — не сводя глаз с приемника, машинально повторяла Анна Ивановна. Видя волнение матери, встревожились Борис и Серик. Они поняли, что вести получены тяжелые.

Когда диктор закончил сообщение и приемник затих, все несколько минут еще сидели в тех же позах. Мария подправляла что-то в своей тетради, полной загадочных знаков, крючков и черточек. Она взглянула на Шевченко, и тот коротко бросил:

— Напечатай!

* * *

Серик проснулся ранним утром и испуганно огляделся. Анны Ивановны не было. Рядом с ним вниз лицом лежал Борис и сладко посапывал. Серик растолкал его. Ничего не понимая спросонок, Борис долго смотрел на мальчика и наконец спросил:

— Что случилось?

— Мама еще не пришла?

Борис неудоменно покачал головой.

— Когда же она придет? Скоро? — опять спросил Серик.

— Придет, Серик. Должна прийти, — успокоил Борис. Скоро в землянку вошли Мария и Анна Ивановна. Они оживленно говорили вполголоса.

— Удачно мы справились сегодня с листовками! — довольно сказала Мария. — Я только успела вернуться. Если все пройдет хорошо, то сегодня придут Николай и Константин...

Мария вдруг осеклась, вспомнив, что Анну Ивановну ждет тяжелая весть, и мысленно обругала себя за то, что чуть было не проговорилась. Серик и Борис между тем, обрадованные приходом матери, встали и пошли к рукомойнику. Они спешили умыться, так как Анна Ивановна строго следила за чистотой, и ребятам частенько попадало, если кто-нибудь из них забывал вымыть руки. Анна Ивановна обласкала ребят, словно она уходила от них не на несколько часов, а была с ними в долгой разлуке.

В лице Марии Николаевны была затаенная тревога. Она порывалась рассказать Анне Ивановне о постигшем ее горе, но потом решила посоветоваться сначала с мужем и поступить так, как он скажет.

* * *

— Галя, выйди погуляй на улице, — сказала Мария своей сестре Галине, — как бы не забрел кто неожиданно.

Галя молча поднялась из-за стола и направилась на улицу. И сегодня она должна была выполнить свои несложные, но очень важные обязанности: следить, не появится ли вблизи полицейский. Она должна вовремя предупредить об этом подпольщиков.

А в доме тем временем совещались Николай Михайлович и Костя Шевченко. Мария вошла в комнату и подождала, пока они окончат свой деловой разговор. Потом вдруг заплакала и стала рассказывать о горе Анны Ивановны.

— Ты знаешь, Николай, — сквозь слезы рассказывала Мария, — гестаповцы вчера повесили отца и мать Анны Ивановны. Говорят, их выдал тот старик со своей дочкой Тамаркой.

— Анна Ивановна знает об этом? — спросил Абраменко жену. — Ты ей рассказала?

— Нет, Коля, не говорила пока. Жалко мне ее...

— И не следует говорить, — вздохнул Николай Михайлович. — Я сегодня же сообщу обо всем Ивану Кузьмичу.

— Да, она не должна знать об этом, — поддержал товарища Шевченко. — И без того у женщины много горя, а эта весть свалит ее.

...У окна вдруг появилась Галя. Она дважды стукнула пальцами по стеклу и прошла мимо. Это означало, что к дому идут полицейские. Костя мгновенно юркнул в потайную дверь и скрылся в подземелье. Когда Галя появилась на пороге, она увидела только Николая и Марию. Полицейские были уже во дворе.

— А-а, пан Абраменко! Как поживаете? — едва успев ввалиться в дом, заговорил пожилой рябоватый полицай и бесцеремонно протопал к столу.

Он заметил, что слово «пан» не понравилось хозяину дома, но не подал вида.

— Что там о жизни спрашивать! — проговорил Абраменко. — В доме дров нет. А раз нет дров, то нет ни тепла, ни уюта. Вот за дровами сейчас собираемся идти.

Николай Михайлович достал из-за стола большой топор и молодецки подбросил его и поймал. Стоявший у двери молоденький полицейский отпрянул, но потом, видя, что хозяин не собирается нападать на них, шагнул к своему товарищу и угодливо заговорил:

— Нам бы выпить чего, хозяин... Головы трещат.

По комнате распространялся противный запах самогонки. В другое время и в другом месте Абраменко, нисколько не задумываясь, показал бы этим предателям такую выпивку, что они и ног не унесли бы. По сейчас он вынужден был сдержаться. Ехидно улыбаясь, он ответил полицейским:

— Э, паны-господа полицаи. Какая там выпивка! Если бы в доме была хоть капля самогонки, разве я сидел бы, как дурак, трезвый? Напился бы и отплясывал себе гопака.

— Ну, до другого разу, хозяин. Наведаемся еще, может, добрее будешь, — рябой полицейский встал и пошел к выходу. За ним, поглядывая на топор, который все еще держал в руках Николай Михайлович трусливо засеменил другой. Николай Михайлович знал, что полицаи будут до ночи шляться по хатам, вымогать самогон и закуску, пока не напьются.

* * *

Глубокой ночью кто-то постучался в дом Николая Абраменко. Он подошел к двери и хотел было уже открыть ее, но передумал: мало ли кто это! Может быть, опять полицейские? Но за дверью послышалось легкое движение и раздался голос:

— Это я, откройте.

Николай Михайлович узнал голос и открыл дверь. В дом неслышно проскользнул чернявый, среднего роста паренек лет восемнадцати. Это был Иван Гаман — член подпольной комсомольской организации. Он прошел в комнату, огляделся и уж потом поздоровался с Абраменко.

— Что нового? — спросил Абраменко.

— Новостей много, Николай Михайлович. Вчера ночью у нас был Иван Кузьмич! Иван Гаман сверкнул глазами и, довольный произведенным эффектом, тихонько засмеялся.

...Иван Кузьмич Примак — отважный, храбрый человек, неутомимый организатор подполья, настоящий патриот! В свои тридцать лет он, благодаря высокому росту и сложению, выглядел старше и солиднее. Его авторитет и влияние на людей были огромны. Партия специально оставила Примака в тылу врага для организации сопротивления оккупантам в Киевской и Полтавской областях.

Он постоянно появлялся в Мироновском, Переяславском и Каневском районах, а здесь, в Ржищевском районе, Примак только второй раз. Он приехал познакомиться с работой подпольщиков и дать им распоряжения на будущее. Вот почему упоминание о Примаке так взволновало Абраменко.

— Правда? Где же он? — прервал Ивана Николай Михайлович. — Надолго ли сюда?

— Сейчас он у вас дома... А меня к вам послал. Хочет с тобой встретиться.

— Веди его сюда! Он один?

— Один. Одному, говорит, спокойнее путешествовать.

— Отправляйся скорей, — нетерпеливо перебил Ивана Абраменко — Время уже позднее.

Гаман выскользнул из дома. За двором у тополя стояла его маленькая шустрая лошаденка. Иван вскочил в седло и, не таясь, поскакал по тихим пыльным улицам села. Когда затих стук копыт, Николай Михайлович закрыл дверь на засов и спустился в землянку, чтобы рассказать о ночном госте Анне Ивановне.

* * *

В то время, к которому относится наш рассказ, в Ржищевском районе действовали уже три-четыре подпольные организации. В них велась подготовка к открытой партизанской борьбе с оккупантами. Руководители подбирали людей, добывали оружие, создавали тайные склады боеприпасов и продовольствия.

Кое-где уже провели небольшие операции против немцев. Во время одной из таких операций в плен к жандармам попал молодой подпольщик. Он оказался трусом. После первого же допроса немцам стали известны адреса и явки многих подпольщиков. Начались облавы и аресты.

Облава нагрянула и в дом Николая Михайловича Абраменко. Жандармы арестовали Марию и ее сестру Галю. Мария в последний момент сумела подать сигнал в подземелье: узники должны были уходить через подземный ход. Марию и Галю увезли в тюрьму. На воле случайно остался пятилетний сын Марии. Он находился в это время в доме у Ивана Гамана на маленьком хуторе. Избежал ареста и сам Николай Михайлович. Он выполнял особое задание подполья и был далеко от села.

...Когда раздался сигнал тревоги, в землянке кроме Анны Ивановны, Бориса и Серика находились еще два подпольщика. Все быстро собрались и по подземному ходу вышли к небольшой яме в вишневом саду. Редкие деревья не могли укрыть людей, и они вынуждены были ждать темноты. Анна Ивановна поняла, что явка провалена. Немцы, конечно, не ограничатся арестом одной семьи Арбаменко. Может быть, захватят и Гамана. Как помочь ему?

Перед войной родители Вани Гамана умерли, и он остался старшим в семье, где еще были сестренки Мария и Галя и маленький мальчик Миша. Ему было всего одиннадцать лет. Сейчас у них в доме находится и пятилетний Витя Абраменко. Как помочь им всем? Если даже сам Иван будет вне подозрений у немцев, то его все равно повесят, когда узнают о маленьком Вите Абраменко. Тот, кто предал Марию и Галю Абраменко, конечно, хорошо знает состав их семьи.

«Может быть, вот сейчас их арестовывают, — с горечью думала Анна Ивановна. — Надо немедленно спасать семью Гамана и Витю.» Анна Ивановна глянула на своего Бориса и тихо спросила:

— Боря, вы ведь бывали с Сериком в доме у Гамана. Помните, вы носили ему листовки?

— Это тот самый, мама, у которого есть братик Миша? — спросил Борис.

— Да, да. Это он, — ответила Анна Ивановна. — Можешь ли ты найти его дом? Мы должны предупредить Ивана об опасности.

Борис посмотрел на Серика, тот — на него. Оба стали вспоминать, как найти дом Ивана. Они были там только один раз и ночью, трудно сейчас вспомнить дорогу. Серик все-таки проговорил:

— Я найду. Они вон там, на том хуторе.

— Эх, Серик, — вздохнула Анна Ивановна, — найти-то ты найдешь, да посылать тебя нельзя!

Дело в том, что их давно уже разыскивали. По селам был разослан приказ коменданта, в котором предписывалось найти и арестовать женщину с двумя детьми. Сообщались приметы. Серика называли «азиатом» и «чернокожим». Конечно, любой предатель, если бы он встретил Серика, опознал бы его и выдал полиции. Днем ему нельзя было и носа показывать на улицу.

Но в теперешних обстоятельствах другого выхода не было, и после долгих колебаний Анна Ивановна решила все-таки послать с Борисом и Серика. Она выглянула из ямы и осмотрела сад. В нем никого не было. Где-то в селе раздавались выстрелы. Анна Ивановна вернулась.

— Что будем делать? — спросила она. — Надо посылать кого-то к Гаману.

— Я знаю местность, — сказал один из подпольщиков. — Идти надо, но можно нарваться на неприяпности. Ведь сейчас идет облава.

— А я и не думаю посылать взрослых, — сказала Анна Ивановна. — Пойти должны дети. А мы дождемся темноты и тоже выберемся отсюда.

— Если Боря сможет найти дом Гамана, — сказал другой подпольщик, — придется идти ему.

— Боюсь, что Боря один не справится с этим делом, — Анна Ивановна внимательно посмотрела на Бориса и потом на Серика. — А вот Серик, пожалуй, найдет. Ведь он — степняк, и у него очень хорошая зрительная память. Надо послать их обоих.

— Вы поступите так, дети, — стала инструктировать ребят Анна Николаевна. — Когда дойдете до хутора, Серик покажет дом Гамана. В хутор войдет Боря, а Серик переждет где-нибудь в укромном месте. Если Серика кто увидит, будет плохо.

Все молча согласились с Анной Ивановной, и она стала собирать ребят в дорогу. Посмотрев холщовые мешки, с которыми ребята обычно ходили с листовками по хуторам, Анна Ивановна вынула блокнот и стала писать записку.

— Это письмо отдадите Ивану, — напутствовала она ребят. — Тут указано, где нам надо встретиться. Вы останетесь с Иваном. Позже и мы присоединимся к вам.

Анна Ивановна обняла и расцеловала ребят. Мальчики ловко выползли из ямы, и вскоре их фигуры скрылись за деревьями.

* * *

...Ребята спрятались в придорожных кустах неподалеку от хутора. Оба они, затаив дыхание, осматривают дорогу, дома и дворы. На улице видны спокойно играющие дети, изредка доносится лай собак. Ничего подозрительного как будто нет. Борис облегченно вздыхает и говорит товарищу:

— В хуторе немцев еще нет.

— Тогда идем скорее туда. Отнесем письмо. Я даже отсюда вижу домик Ивана. Вон он белеет, и из трубы идет дым, — нетерпеливо говорил Серик.

— У дома, вроде бы, стояло дерево, — задумчиво говорит Борис. — Что-то я его не вижу.

— А я вижу. Вон, чуть в стороне от дома!

— Хорошо, — Борис встал и поправил сумку за плечами. — Тогда ты обожди меня здесь. Я отнесу письмо и быстро вернусь за тобой.

— Я тоже пойду, — поднялся Серик.

— Нет, — твердо сказал Борис. — Мама велела идти только одному. Тебе ведь нельзя показываться.

— Ладно! В таком случае пойду я, а ты подождешь.

— Серик, — умоляюще заговорил Борис. — Тебе никак нельзя показываться на хуторе. Ты ведь приметный.

— Чем же я приметный? — удивился Серик.

— Жандармы ищут нас. Они хотят арестовать маму. — Борис взял руку Серика и ласково потрепал ее. — В приказе коменданта так и написано: «...задержать женщину с одним белокурым и одним черным мальчиком». Понял? Белокурых мальчишек тут полным-полно, а таких, как ты, в здешних местах нет. Тебя сразу опознают и схватят. Помнишь, когда мы жили у дедушки и нас вызывал комендант? Он очень хорошо нас запомнил. И если бы мы не убежали тогда, нас бы повесили.

Серик молчал. Он только теперь до конца все понял. Анна Ивановна не говорила детям всего. Их разыскивают. Оказывается, только из-за него они вынуждены скрываться. Его темная кожа тому причиной. Не будь его, Анне Ивановне с Борисом было бы легче скрыться. Серик впился в Бориса своими черными глазами и тихонько сказал:

— Хорошо. Иди. Я буду ждать здесь. Только возвращайся скорее.

Борис кивнул Серику и направился в хутор. Серик лег в густую траву и провожал его взглядом. Вот Борис дошел до крайних домиков, завернул в сад, скрылся. А через некоторое время на дороге появились двое ребят. Они побежали к оврагу за огородами. За детьми последовали еще двое. Серик узнал Ивана и Бориса. Они были нагружены какими-то вещами и шли медленно. Вот они достигли оврага. Борис остановился, посмотрел в сторону Серика и помахал ему рукой. Серик понял, что Борис зовет его. Он быстро поднялся и вприпрыжку побежал к оврагу, где уже скрылись Борис с Иваном.

* * *

Борис и Серик благополучно покинули хутор вместе с семьей Гамана, а буквально вслед за ними из села Македоны примчались машины с жандармами. Враги кинулись обыскивать дома. Им помогал провокатор из местных — Андрей. Это был еще не старый человек, всегда хмурый и злобный. С немцами была и рыжая переводчица коменданта. Когда они подошли к маленькому белому домику Гамана, Андрей сказал офицеру:

— Вот этот дом, господин офицер...

Офицер тотчас подал команду солдатам. Дом немедленно был окружен. Немцы ворвались и перевернули там все вверх дном, но ничего не нашли. Офицер стал орать на своих подчиненных. В это время к ним подошел мужчина лет пятидесяти, староста хутора. Офицер кинулся к нему.

— Гаман?.. Абраменко?.. — и рука его невольно потянулась к пистолету.

Ему объяснили, что это староста.

— Где сейчас находится семья Гамана? — спросила старосту переводчица. — Господин комендант спрашивает.

— Днем они были дома. Никуда они не могли деться, — отвечал староста.

— Их укрыли жители. Так предполагает господин комендант, — сказала переводчица и строго добавила:— Если их не найдут, из села будут взяты заложники... Вы не знаете даже, что творится у вас под носом, на этом маленьком хуторе.

К старосте приблизился высокий человек, до этого стоявший молча. Это был начальник районной полиции Синявский.

— Послушай, — грубо сказал Синявский, — Гаман наверняка связан с партизанами и подпольщиками. И ты должен знать об этом. Постарайся заслужить доверие господина коменданта.

...Жандармы так ни с чем и покинули хутор. Поднятую их машинами пыль заметил мальчик, одиноко бредущий по дороге, и на всякий случай свернул на обочину. Это был Миша Гаман, братишка Ивана. Вчера вечером они вместе с Витей Абраменко ушли в соседнее село к тете — Ольге Карповне Семещенко. Витя остался там, а Миша возвращался сейчас к себе домой.

Мальчик торопился. Он нес домой мешочек с пшеницей, который дала ему тетя. Миша спешил накормить своих сестренок пшеничной кашей, но ему не суждено было попасть домой. С машины заметили его. Бежать было поздно и бесполезно. Из кузова выскочил солдат и схватил Мишу.

— Это один из Гаманов! — обрадованно сказал Андрей и стал объяснять коменданту, кого им удалось поймать.

Офицер скомандовал что-то солдату. Тот подхватил мальчика и подсадил его в кузов автомашины. Маленький Миша уже знал привычки палачей и не ждал от них пощады. Прижавшись в углу кузова, он закрыл лицо руками и затих, словно птичка, посаженная в клетку.

* * *

Жандармы допрашивали арестованных, согнанных из всех сел. Допрашивали они и Мишу, надеясь с его помощью напасть на след подпольщиков. Миша молчал. он видел жестокие пытки, которым подвергали фашисты советских патриотов, но они не вызывали в маленьком сердце страха, а рождали решимость и желание подражать героям, быть хоть немного похожим на них. Мишу били.

После очередного допроса староста закрыл мальчика одного в сарае. Около часа просидел Миша в темном углу, с минуты на минуту ожидая прихода врагов. Но его никто не беспокоил. Тогда Миша подобрался к двери и посмотрел в щелочку на двор. Там никого не было; лишь из дома до него доносились обрывки громкого разговора. Мальчик догадался, что жандармы по обыкновению веселятся.

Село, в котором находился сейчас Миша, было очень хорошо знакомо ему. Совсем недавно он играл здесь со своими маленькими друзьями. Он знал в этом селе не только своих сверстников, но и взрослых. Здесь жил хороший товарищ его старшего брата — Игнат Исакович.

Миша не один раз видел, как они подолгу вечерами беседовали с братом и потом куда-то ходили с оружием. Мише хочется повидаться с Игнатом Исаковичем, рассказать о своем горе. Дядя Игнат в шутку называл его «генералом Мишей». Посмотрел бы он сейчас, как разукрасили жандармы этого «генерала».

А еще Миша хотел рассказать, как ему удалось сегодня рано утром повидаться с Марией и Галей Абраменко, которых фашисты заточили в тюрьму. Он знает, что их привезут сегодня вечером на допрос в село Македоны. Может быть, Игнат Исакович знает, где сейчас Ваня, старший брат.

В этих невеселых думах мальчик забылся и потерял счет времени. Он вздрогнул оттого, что кто-то позвал его. Миша метнулся к стене, откуда послышался голос, и в широкую щель увидел человека. Он узнал его тотчас. Это был дядя Игнат! От радости Миша заплакал.

— Дядя!.. Дядя!.. Дядя Игнат, — со слезами говорил Миша. — Спасите меня.

— Не плачь. Мишенька, не плачь, тебя освободят, — успокаивал Мишу Игнат Исакович.

— Нет, дядя, они не отпустят меня. Они меня расстреляют, — сказал Миша. Потом встревоженно спросил:— Дядя, а Ваню и сестренок моих тоже посадили? Вы их не видели?

— Нет, Миша, они на свободе. Я видел их и сейчас снова пойду к ним, — сказал Игнат Исакович. — Ты о них не беспокойся.

— Передайте им, — сквозь рыдания проговорил Миша, — что тетю Марию повезут нынче вечером в село Македоны. Она просила меня передать это Николаю, но я, видите, не могу...

— Когда? Когда? — спросил вдруг Игнат Исакович и неожиданно сильно рванул доску из стены сарая, так, что она отлетела. — Беги, Миша, беги скорее!

Игнат Исакович скрылся. Мальчик выглянул в пролом и увидел у крыльца дома старосту и двух жандармов. Они курили и громко хохотали. Миша кошкой прокрался из сарая в огород и побежал к лесу, находящемуся неподалеку от села. Он надеялся встретить там партизан, о которых все время говорили немцы.

Окрестные жители называли этот лес «Голубым», за то, видно, что в нем росли голубовато-зеленые сосны. Миша бежал к этому лесу что было мочи.

Но слишком быстро обнаружили жандармы его исчезновение и кинулись по следу. Миша уже почти добежал до леса, когда заметил погоню. Жандармы гнались за ним на мотоцикле. Мальчик ускорил бег, и уже зеленые кроны сосен готовились укрыть беглеца, как сзади раздался выстрел. Это враги, боясь, что мальчик скроется от них в лесу, послали вдогонку ему смертельную пулю. Что-то больно толкнуло мальчика в спину, и он упал. Но сгоряча вскочил, рванулся к сосне и обнял ее слабеющими руками. Переведя дыхание, он снова пытался бежать. Сделав несколько шагов вперед, мальчик почувствовал сильную слабость, потом увидел кровь на теле и закричал:

— Ваня!.. Спаси меня, Ваня!

Только звонкое эхо ответило на этот страшный крик. Миша упал, потом приподнялся и пополз по траве, оставляя за собой кровавый след. Он вдруг, как живых, увидел своих сестренок, брата Ваню. Потом все помутилось перед его глазами, и ясный солнечный день, который он видел несколько мгновений назад, сменился для него темной, бесконечной ночью.

...Немцы настигли уже мертвого Мишу. Он лежал в пыльной траве вниз лицом, широко раскинув руки, сжатые в маленькие острые кулачки.

— Встать! — заревел жандарм, наставив винтовку на мальчика и ткнув своим кованым тяжелым сапогом в его босые пятки. Но Миша не мог встать... Озверелые палачи не сказали больше ни слова и заторопились от места своего кровавого преступления. Взревел мотоцикл, поднялось облачко пыли из-под его колес и на какую-то минуту закрыло яркое солнце, совсем недавно светившее маленькому храброму Мише.

* * *

…В партизанский отряд быстро дошла весть о расправе над подпольщиками., Люди, близко знавшие семью Абраменко, сочувствовали горю Николая. Они уединялись с Иваном Гаманом, который уже знал от Игната Исаковича о гибели Миши, и подолгу о чем-то беседовали. Галя — младшая из сестер Миши — горько плакала. Серику многое не было понятно в поведении взрослых, и он решил поговорить с Галей.

— Галя,— спросил он ее,— почему ты плачешь? Мы все благополучно пришли в отряд. Теперь нас много, и нам некого бояться...

— Миша...— громко зарыдала Галя.— Нету Миши.

— Он придет, Галя,— попытался утешить девочку Серик. Но она расстроилась еще больше.

— Он никогда больше не придет... Его убили жандармы.

...Сбивчиво, сквозь горькие слезы Галя рассказала Серику о гибели Миши. Серик задумался. Он впервые ощутил опасность. Все это время, пока они скрывались с Борисом и Анной Ивановной ему казалось что беда подстерегает только взрослых. Но вот погиб Миша. Он был совсем маленьким, меньше Серика, но и его убили фашисты. Такая же участь грозит и ему, я Борису, и Гале...

— Галя,— тревожно спросил Серик,— Миша был партизаном?

— Нет, Серик,— тихо сказала Галя.— Его убили за то, что наш брат Ваня помогал подпольщикам. Жандармы искали Ивана, а им попался Миша. Вот они и отомстили нам.

Серик узнал, что весть о гибели Миши принес а отряд Игнат Исакович. Узнал он и о том, что отряд готовится освобождать тетю Марию. Ту самую тетю Марию, которая скрывала их в землянке много тревожных недель. Ее должны были вести на допрос в Македон, чтобы напась на след остальных подпольщиков.

В отряде царило оживление. И хотя не все из того, что делали партизаны, было понятно детям, Серик догадался, что взрослые готовятся к какому-то серьезному делу. Вскоре мальчик узнал, что командир отряда выделил Специальную группу для освобождения Марии Абраменко. В этом серьезном деле и ему предстояло выполнить одно важное поручение. Серик хорошо знал подходы к селу Македон, куда должны были вести жандармы Марию, и командир поручил Ивану Гаману с Сериком сходить в разведку.

К концу дня напутствуемые товарищами Иван и Серик вышли из лагеря и направились в село. За ними вскоре должна была выйти вся группа.

...Поздний вечер. Густая темень окутала степь, заволокла редкие кустики, расположенные по обеим сторонам степного большака. Тихо вокруг. Даже собаки не лают. Партизаны укрылись в придорожных канавах, стараясь ничем не нарушать настороженной тишины. Люди напряженно вглядываются в темноту. Но пуста дорога, и ни голоса, ни шороха не доносит легкий ветер из недалекого села.

Лежавший ближе всех к дороге партизан вдруг заворочался, тяжело вздохнул, из груди его вырвался стон. Это был Николай Михайлович Абраменко — муж Марии Абраменко, которую партизаны решили освободить сегодняшней ночью.

— Держись, друг,— тихо проговорил партизан Болатов, стараясь утешить товарища.— Может быть, все обойдется хорошо... Освободим Марию.

Абраменко не ответил и только снова тяжко вздохнул. Партизаны понимали его горе. Николай Михайлович Абрамерко всю свою жизнь прожил в селе Македон, в этом самом селе, у которого он находится сейчас в партизанской засаде. Здесь он родился, вырос, полюбил хорошую девушку, женился. Здесь впервые услышал он радостный голос сына Вити. И вот теперь все вдруг рухнуло. Жена его находится в руках жандармов, маленький Витя потерялся, а он сам вынужден крадучись пробираться к своему родному селу.

Мысль о судьбе жены и сына ни на секунду не оставляла партизана. Давно ушли на разведку друзья, но до сих пор не подают о себе вестей, и от этого становится еще тяжелее. Николай Михайлович крепко сжимает в руках гранату. Будь его воля, он встал бы и пошел прямо в село, один бросился бы на врагов. Но нельзя — партизанская дисциплина не позволяет этого.

— Надо крепиться,— подбадривает друга партизан Василий Клопов,— и Марию выручим, и сына

— О Вите я не так беспокоюсь,— ответил Абраменко,-— Его наверняка спрятали. А как подумаю о Марии — сердце разрывается: какие муки ей приходится терпеть! Верю, что никого не выдаст она, и за это жандармы будут лютовать над нею, пока не убьют...

— Идут,— негромко выкрикнул Болатов,— разведчики идут.

К лежавшим в канавах партизанам быстро приближались двое. Это были Серик и Иван Гаман, которых командир посылал в село для выяснения обстановки. Разведчики хорошо справились со своей задачей. Они связались с подпольщиками и через них узнали подробности о положении Марии. Ее привезли в село во второй половине дня и допрашивали несколько часов подряд. Мария никого не выдала. Допрос проходил в доме провокатора Андрея, которым под присягой клялся немцам, что Мария связана с партизанами, скрывает их у себя в доме, ведет разведку.

Ивану и Серику удалось узнать и другие важные обстоятельства. Немцы намеревались отправить этой ночью Марию в Ржищевскую тюрьму. Ее будут сопровождать немецкий офицер с четырьмя солдатами и начальник районной полиции Синявский с десятью полицаями.

О судьбе Вити ничего узнать не удалось. Подпольщики Ольга Павловна и Григорий Романович велели передать Абраменко, что они ищут его сына и при первом удобном случае передадут о нем известия в отряд.

Выслушав разведчиков, командир отряда Иван Кузьмич ІІримак приказал партизанам рассредоточиться и приготовиться к бою. Сам командир лег за пулемет. Иван и Серик присоединились к товарищам. И снова все стихло на степном большаке, только легкий ветер о чем-то шептался в придорожных кустах.

...В полночь со стороны села послышался гул моторов. Изредка, вспыхивая светом фар, по дороге шли машины. Партизаны решили подпустить палачей как можно ближе, чтобы ни один не ушел от кары. И вот, когда враги приблизились на пятьдесят-шестьдесят метров, в командирской руке вспыхнул яркий красный огонь карманного фонарика. Это был условный сигнал. Сразу же раздались выстрелы, начали рваться гранаты. Машины резко затормозили.

— Вперед! — громко крикнул Примак. По его команде партизаны бросились к машинам. Вскочил с земли и Абраменко. Но Клопов успел схватить его за ноги и тот сразу же упал. Клопов умышленно задержал товарища. Разгоряченный, озлобленный горем, партизан мог погибнуть зря и помешать другим.

Палачи быстро оправились от неожиданного нападения и открыли ответный огонь. Громко вскрикнув, упал на дорогу сраженный пулей партизан. Болатов кинулся было к нему, но тут на него налетели три жандарма. Партизан метнул им под ноги гранату и под-бежал к машине.

— Не стрелять!— закричал Болатов.— Вы окружены партизанами. Сдавайтесь!

Но враги не думали сдаваться. И плохо пришлось бы вырвавшемуся вперед Болатову, если бы меткая пулеметная очередь не заставила фашистов прижаться к земле. Это Иван Кузьмич вовремя поддержал из пулемета атаку партизан.

— Не убивайте. Я — переводчица,—раздался вдруг из машины визгливый женский крик. Болатов отвел пистолет и поднял голову. И тут же его ослепили вспышки выстрелов. Это в него палила из револьвера переводчица, только что просившая пощады. Болатов отскочил в сторону и выпустил в машину всю обойму. Подоспевшие товарищи кинулись преследовать убегавших жандармов.

— Примак! Слышишь, Примак! Это я — Синявский. Прекратите огонь. Сдаюсь Болатов заскочил в кузов машины и лицом к лицу столкнулся с огромным человеком, одетым в полицейскую форму.

— Попался, собака,— заорал на него Болатов и схватил полицейского за шиворот.

— Вася! Болатов!— закричал Примак.— Не стреляй. Это начальник полиции. Он нам пригодится.

Но разгоряченный Болатов не обратил внимания на слова командира. Он ударил полицейского, швырнул его к борту машины и направил на него пистолет.

— Приказываю не стрелять! — скомандовал Примак.

Только тут Болатов пришел в себя. Сгоряча он чуть было не нарушил приказа командира и не расстрелял фашиста. Он вырвал у полицейского пистолет и столкнул его с машины прямо на подбежавшего Примака... В кузове послышался стон. Болатов нагнулся к лежавшей у заднего борта женщине и узнал в ней Марию.

— Мария, Маша! Ты жива?— Болатов поднял Марию на руки.

— Убили меня, Вася...— со стоном проговорила Мария.— Фашист в меня выстрелил...

— Коля, Коля!— громко позвал Болатов Николая Абраменко.— Иди. Здесь Мария.

Запыхавшийся Абраменко подбежал к машине. Болатов передал ему на руку жену и печально сказал:

— Осторожно, Николан, Мария ранена.

Абраменко отнес жену в сторону и положил ее на траву. Тут же начали собираться партизаны. Товарищи старались утешить Абраменко. Видно было, что Мария не выживет. Жестокие пытки, пуля, выпущенная удиравшим фашистом, предопределили печальный исход. Мария умирала.

— Николай, где наш Витя?—Мария открыла затуманенные болью глаза и ласково посмотрела на мужа:— Где наш сынок?

— Он с нами, Маша, на базе отряда,— со слезами на глазах ответил Абраменко.— Ты не беспокойся за него. Все будет хорошо.

— Тетя Мария,— крикнул вдруг неожиданно появившийся Серик:— Тетя Мария.

— Это ты, Сережа? Жив, здоров?— Мария собрала последние силы и улыбнулась мальчику.— А как мама, Борис?..

Но Мария не успела услышать ответа на свой вопрос. Что-то оборвалось у нее в груди, она застонала, откинула голову и затихла. Партизаны молча сняли шапки и склонили головы. Так почтили они память отважной патриотки Марии Абраменко, отдавшей за Родину свою молодую жизнь...

— Товарищ командир,— обратился Клопов к Ивану Кузьмичу,— я проверил машины: ни на одной из них ехать нельзя, моторы повреждены в перестрелке.

— Плохо. На себе мы раненых не унесем,— Примак подумал с минуту, а затем отдал приказ:— Тело Марии и раненых передать подпольщикам. Марию похоронить в родном селе. О раненых позаботятся жители. Они — наши, советские люди.

Партизанам нельзя было задерживаться на месте засады. Быстро собрав трофейное оружие, все были готовы отправиться в обратный путь. Примак приказал привести пленного начальника полиции. Партизанам неясны были намерения командира. Палач Синявский не заслуживал такого мягкого к нему отношения, и они с любопытством слушали разговор командира с полицейским.

— Слушай, Синявский,— сказал Примак.— Расстрелять мы тебя всегда успеем. Но если у тебя осталась хоть капля совести и ты еще надеешься жить честно, то подумай о моем предложении. Ты должен выпустить всех наших арестованных из Мироновской тюрьмы. Даем тебе два дня срока. Если не выполнишь —пеняй на себя: под землей найдем, но уничтожим.

...Не многие партизаны знали тогда, что Примак и Синявский — старые знакомые. Они были земляками и даже учились в детстве в одной школе. Примак и Синявский жили на одной земле, дышали одним воздухом, но пути их разошлись. Когда началась война, коммунист Примак ушел на работу в подпольную организацию, а Синявский подался к немцам. Он преданно служил фашистам и вскоре стал начальником полиции.

Однажды Иван Кузьмич получил задание подпольной организации и отправился в оккупированные немцами села. Подпольщика схватили фашисты и допрашивали много дней. Его пытали, соблазняли подачками, но коммунист Примак не сдался. Вот тут-то ему и довелось встретиться с Синявским. Фашисты передали его в руки полиции.

— Это ты, оказывается, главарь предательского гнезда ?—спросил Примак своего бывшего земляка Синявского.

— Да, я,— с гордостью ответил Синявский,— меня назначили начальником полиции.

— Ну вот я передан в твои руки. Твоя власть надо мной. Делай что хочешь.

— А ты от какой власти выступаешь?— спросил Синявский.

— Я коммунист и служу Советской власти. А ты стал фашистским лакеем, предателем народа...

— Могу тебя, как земляка, пожалеть,— осклабился Синявский.— А могу и расстрелять.

— Как земляка,— сказал Примак,— ты меня не жалей. А ради братьев и сестер наших, что под немцем страдают, освободи меня. А во второй раз попадусь — тогда не жалей. Я тебя, как ты знаешь, тоже не помилую, когда представится случай.

Трудно понять, что побудило Синявского принять решение освободить Примака. Но он это сделал. Видно, хотелось ему показать свою силу, а может быть, он рассчитывал, что Примака все равно уничтожат сами немцы, если он не перестанет бороться против них.

И вот сейчас Примак и Синявский встретились. Желание спасти товарищей побудило командира партизан освободить Синявского. Это была его огромная, трагическая ошибка. Предатель Синявский, как только добрался до Мироновки, приказал расстрелять всех заключенных. Никогда не доверяй предателю! Этой священной заповеди никогда после этого не нарушали партизаны.

* * *

Через неделю после описанных событий группа партизан под командованием Василия Клопова вышла на очередное боевое задание. Партизаны должны были взять из тайников оружие и боеприпасы, затем пробраться в село Макелон и разузнать о судьбе Вити — сына Абраменко. В этот поход отправился и Серик, которому не раз приходилось сопровождать партизан во время ответственных заданий.

От главной стоянки партизан до села Македон дорога не близкая. Долго шли они густым лесом, перебирались через ручьи и овраги по малозаметным тропкам, пока не добрались до широкого степного большака. Тут партизаны разделились. Клопов взял с собой Серика для связи, а остальных послал к тайным складам оружия, располагавшимся в домах и на огородах подпольщиков села Македон.

Клопов и Серик, выждав благоприятное время, также отправились в село и вскоре густыми вишневыми садами пробрались к дому подпольщицы Ольги Карповны Сещенко. В селе было тихо. Немцы запрещали жителям собираться вместе, появляться на улицах с наступлением темноты. Ни веселых голосов, ни песен не слышно в оккупированных деревнях. Тихо в селе Македон. Даже собаки не подают голоса.

Притаившийся у вишневого дерева Серик вдруг дернул Клопова за рукав и потянул к себе:

— Возле дома кто-то ходит,— зашептал Серик.— Видите?

— Вижу,— ответил Клопов и присел ңа корточки. Он долго разглядывал фигуру женщины у дома, пока не убедился, что это Ольга Карповна. Серик тоже узнал ее и обрадовался. Они встали и пошли к Ольге Карповне. Женщина не обрадовалась пришедшим. Увидев их, она побледнела и нахмурилась.

— Разве вас не известили, что в селе сейчас появляться нельзя?.. Горе нам, горе. Сколько крови прольется,— запричитала Ольга Карповна, закрывая лицо на ладонями огрубевших рук.

— Что случилось?— забеспокоился Клопов.

— В селе полно палачей. Все «подозрительные» дома окружены полицейскими,— быстро заговорила Ольга Карповна.— Где остальные ваши товарищи? К кому они должны прийти?

— В дома Карпенко, Жилки и Смоляр,— ответил вдруг растерявшийся Клопов.

— Все пропало,— с ужасом проговорила Ольга Карповна.— Там полицейские... Немедленно уходи. Сам пропадешь и ребенка погубишь.

— Да, дело плохо,—сказал Клопов. Он представил положение своих товарищей, которые могли попасть в засаду, и ему стало не по себе. Но выхода уже не было. Они уже не могли предупредить их об опасности.— А о Викторе вы ничего не узнали?

— Нет. Его сейчас не найдешь,— сказала Ольга Карповна.— Витю скрывали здесь, а затем переправили в другое село. Как отыщется — переправим в отряд. А сейчас — идите. Вот-вот и сюда наведаются каратели.

Когда Клопов и Серик вышли из села, послышались частые винтовочные выстрелы и взрывы гранат. Через некоторое время в разных концах села запылали пожары. Клопов догадался, что это полицейские жгли дома подпольщиков. В селе разгорался настоящий бой.

Партизаны, натолкнувшись на засаду в домах подпольщиков, боролись геройски. Но это, однако, не спасло подпольщиков от расправы карателей. Позже в отряде стало известно, что немцы арестовали многих жителей села. Жандармы арестовывали даже глубоких стариков, забирали вместе с родителями маленьких детей.

Оккупанты не затрудняли себя доказательствами виновности того или иного человека. «За связь с партизанами» — так мотивировали они причины арестов и расстрелов мирных граждан. Арестованных в ту ночь жителей села Македон расстреляли около города Ржищева. Люди сами рыли для себя могилы. Фашисты не щадили ни детей, ни стариков.

Эта трагическая история сильно подействовала на Серика и Бориса. Некоторых из погибших жителей села Македон ребята хорошо знали еще в то время, когда пользовались их гостеприимным приютом. Горе, страдания взрослых глубоко волновали и их юные сердца. Мальчики поклялись тогда во всем помогать взрослым, быть достойными их героических дел.

* * *

Отряд ушел в поход. В партизанском лагере остались только раненые и дети. Анна Ивановна выполняла обязанности коменданта. Это хлопотное, беспокойное дело ей поручил командир отряда. Она, конечно, хотела бы находиться сейчас вместе со всеми в походе, но приказ есть приказ. Ночью иногда Анна Ивановна проверяла посты, и случалось, что не хватало времени для сна.

Обстановка была напряженная. После того как партизаны стали действовать активнее, усилились и репрессии против них. Все чаще по следам партизан посылались карательные отрады. Стало известно, что готовится нападение врагов на центральную партизанскую базу. Отправляясь в поход, командир приказал быть начеку. Анна Ивановна провела беспокойную ночь. Над лесом нависли тучи, пошел дождь, надо было позаботиться о раненых, накормить и обсушить постовых. В потайных секретах стояли теперь и ее мальчики. Вот вернулся с поста Серик. Анна Ивановна накормила его и ласково сказала:

— Отдыхай, Серик. А то вернется Боря, вас не уложишь тогда.

— А он на каком посту? — спросил Серик. — Я хочу сходить к нему.

— Нет, к нему нельзя, — сказала Анна Ивановна. — Разве ты не знаешь, что никто не имеет права подходить к часовому, кроме начальника караула?

— Да, правда... — смутился Серик. Тут вдруг раздался сигнал с первого тайного поста: туда требовали начальника караула.

Анна Ивановна поспешила в землянку.

— Данила Артемьевич, — обратилась она к раненому комиссару Витряку, — меня вызывают на пост. Я схожу?

Комиссар, раненный в руку в одном из последних боев, кивнул Анне Ивановне и здоровой рукой потянулся за автоматом. Анна Ивановна направилась на пост. На краю леса она увидела двух женщин. Одна из них оказалась совсем молоденькой девушкой.

— Нам надо видеть командира отряда, — сказала женщина постарше и назвала пароль. — Я из подпольной организации села Трахтемиров. — Имя мое — Надежда Ивановна Воронецкая. А это— Варя, тоже член нашей организации... Вы нас, конечно, не знаете, но мы хорошо знакомы с командиром отряда.

— Я вас знаю заочно, — улыбнулась Анна Ивановна. — Командир говорил о вас.

— Иван Кузьмич? — спросила женщина.

— Да.

— А как вас зовут? Может, и мы вас знаем?

— Савченко Анна и тоже Ивановна, — ответила Анна Ивановна и улыбнулась. Эти женщины показались ей давно знакомыми, родными и милыми.

— Да, да, слышали. Вы были в селе Македоны, — Надежда Ивановна вдруг сделалась серьезной. — Мы принесли важные вести. Надо повидать командира.

— Командира нет в лагере. Можете передать мне, — сказала Анна Ивановна.

Надежда Ивановна стала докладывать, с чем они пришли.

— В село Ходорово прибыли два отряда карателей. Завтра они собираются прочесывать этот лес. Могут пожаловать и раньше... Нужно быть готовыми.

— Спасибо, — поблагодарила Анна Ивановна. — Я передам командиру.

Женщины-подпольщицы попрощались с Анной Ивановной и направились из леса, а она вернулась в лагерь. Данила Артемьевич внимательно выслушал новости, подумал немного и сказал:

— Своими силами нам не управиться. Надо немедленно сообщить обо всем этом отряду. Снаряжай своих орлов и отправляй.

Анна Ивановна сняла Бориса с поста. После недолгих сборов Борис и Серик вышли на поиски отряда, чтобы сообщить командиру о нависшей над лагерем опасности.

* * *

Мальчики прошли уже километра три по маршруту, который им указала Анна Ивановна. Почти всю дорогу их поливал дождь. Наконец они приблизились к населенному пункту. Серик и Борис знали эти места, им приходилось проходить здесь и раньше. Поэтому они особенно не волновались. Отдохнув и подкрепившись немного, мальчики двинулись дальше.

К ночи ребята добрались до небольшой березовой рощи, расположенной севернее Канева, и решили здесь провести ночь. Они вымокли до нитки. Чтобы не было холодно ночью, ребята разделись, выжали и проветрили одежду. Завернувшись в плащ-палатки, ребята немного согрелись и крепко заснули. Их разбудила стрельба.

Со сна мальчики не могли сообразить, где они находятся и что происходит. Наконец они поняли, что где-то поблизости идет бой. Стрельба то затихала, то усиливалась. Мальчики хорошо слышали характерный треск немецких пулеметов. Может, это их отряд громит карателей? Ребята даже были уверены, что это так. Но вот стрельба прекратилась, где-то далеко разорвались две тяжелые мины, и все затихло.

— Теперь мы не найдем отряд, — тревожно проговорил Борис.

— Почему? — удивился Серик.

— Ведь был бой.

— Ну так что же? Наши разбили немцев! Утром отряд будет возвращаться на базу, и мы встретим его. Мама говорила, что отряд должен переправляться через Днепр. Другой дороги здесь нет. У мальчиков не было иного выхода, как дожидаться утра. Они вновь завернулись в палатку и в концеконцов забылись в чутком, тревожном сне.

* * *

— Боря, Боря, вставай! — тормошил Серик друга. Борис поднял голову, протер кулачками глаза и пробормотал:

— Что? Что такое?

— Отряд возвращается. Слышишь голоса? Серик прислушался.

— А если это немцы? — испуганно спросил Боря.

— Немцы? — Серик на секунду задумался. — Если пойдут немцы, то мы увидим их отсюда и успеем скрыться.

Добежим до Днепра, а там недалеко и до лагеря.

— Но нам ведь не велели возвращаться, пока мы не найдем отряд. Как быть?

— Немцы пойдут в лагерь и окружат его, — вслух размышлял Серик. — А в лагере теперь одни раненые. Надо бежать к ним и помочь им спрятаться. Голоса людей между тем становились все слышнее. Мальчики различили русскую речь и очень обрадовались. Они вскочили и побежали навстречу приближающимся людям.

Серик издали узнал партизан, братьев Сильвестра и Василия Горовенко. Он с криком бросился к ним. Встрече обрадовались и партизаны.

— Откуда вы здесь? — удивился Сильвестр. Мальчики не нашлись сразу с ответом.

— Видно, они сбежали из лагеря и увязались за нами следом, — предположил Василий Горовенко и пытливо посмотрел на ребят.

— Нет, дядя Василий, мы несем командиру записку из лагеря, — сказал Борис.

— Тогда бегите к командиру. Он идет сзади отряда.

Мальчики со всех ног бросились, куда указал Сильвестр. Партизан проводил их погрустневшим взглядом. Он думал: война — занятие не для детей. Может случиться, что мальчики погибнут. А ведь у них самая прекрасная пора жизни — детство. Учиться бы им сейчас да радовать своих родителей. А вот война забросила их в глухие лесные места, заставила жить в тяжком труде и опасностях. Борису легче — рядом с ним мать. А Серик — сирота, мать потерял, и отец неизвестно где.

Вспомнил Сильвестр и о своем сыне Жоре. Он тоже находится вместе с ним в отряде. Сейчас там, в лагере, стоит на посту, охраняя жизнь и покой раненых. Подумав об этом, партизан вдруг встрепенулся и сказал брату:

— Слушай, Василий, а ведь мы и не узнали у ребят, с какой вестью пришли они сюда. Может быть, в лагере несчастье какое?

— Не похоже, — ответил Василий. — Ребята бы нам сказали. А впрочем, гадать не будем. Слышишь: дают сигнал остановиться.

Отряд стал, и тут же была подана команда собраться, командирам групп подойти к Ивану Кузьмичу. А через полчаса небольшой отряд конников помчался в лагерь. С конниками отправился и Серик. Мальчик еще в ауле у дедушки научился обращаться с конем, и поэтому командир конников Григорий Вовк взял его с собой. Борис остался в отряде и, конечно, очень завидовал Серику.

— Сережа, — позвал Вовк Серика к себе, когда отряд решил дать отдых усталым коням. — Подойди сюда.

Серик подстегнул своего коня и подъехал к командиру. Тот, видно, был доволен умением мальчика держаться в седле. Приветливо улыбнувшись ему, он вдруг спросил:

— Кем ты хочешь быть, Сережа, когда вырастешь?

— Я? — Серик засмущался, на минуту задумался, потом, увидев, что командир спрашивает его об этом серьезно, уверенно ответил:— Хочу командовать кавалерией или... стану артиллеристом.

— Ишь ты какой! — засмеялись партизаны.

— Расскажи лучше, Серик, как вы с Борисом полицейского поймали, — попросили партизаны. — Это интереснее.

— Да он ведь был пьяный и спал без задних ног, — нехотя начал Серик. — Его и ловить нечего было. Мы подошли, забрали у него винтовку, потом разбудили и повели в лагерь.

— Что ж, он не сопротивлялся? — хохотали партизаны.

— Нет. Мы ему руки связали. Борис винтовку на него наставил.

Партизаны весело смеялись.

— Однако нам надо торопиться, — напомнил Вовк. Отряд перешел на рысь и через некоторое время прибыл к северной окраине леса, откуда ожидалось нападение на партизан. Спешились. Вовк тут же отправил Серика с запиской в лагерь. Конники стали готовиться к обороне.

* * *

...Серик возвращался из лагеря. Помня наставления Анны Ивановны, он старался не горячить коня. Но скоро ему прискучила тихая езда, и он поскакал по лесу. Мальчик не заметил, как свернул в сторону от нужной ему тропинки, и опомнился только тогда, когда конь вынес его на опушку леса. Вдали виднелось село. Серик узнал его — это была Григоровка — и понял, что едет совсем не в ту сторону. А то, что он увидел затем, страшно напугало мальчика.

Из села в сторону небольшого лесочка двигалась колонна солдат, одетых в черное и зеленое. Серик бывал в разведке с опытными партизанами и поэтому без труда разобрался в происходящем. В лес шли немецкие солдаты и жандармы. Долго не раздумывая, он во весь опор поскакал назад, к партизанам.

— Где командир? — закричал еще издали Серик. — Где товарищ Вовк?

— Зачем он тебе? — спокойно спросил один из партизан. — Слезай с коня. Как там в лагере?

— Некогда разговаривать, — серьезно сказал Серик. — Командир нужен. Немцы подходят вон с той стороны.

А командир уже сам бежал навстречу Серику. Он внимательно выслушал юного разведчика и заволновался.

— Почему же они пошли по берегу Днепра, а не степью? — задумался командир.

Он достал карту, развернул на коленях и углубился. Потом он стал что-то быстро записывать. Командир сложил листок бумаги вчетверо и подал Серику.

— Ты хорошо запомнил дорогу, по которой мы приехали сюда? Сейчас же скачи и передай это Ивану Кузьмичу. Фашисты идут по нашим следам. Понял? Езжай быстрее.

— Понятно, — четко ответил Серик и круто повернул своего белолобого коня:— Сюда мне не возвращаться?

— Нет! Будешь с отрядом. Иван Кузьмич сам распорядится, — сказал Вовк. — Нас ты здесь уже не застанешь.

Серик кивнул, отпустил поводья и поскакал.

* * *

Иван Кузьмич сделал несколько пометок красным карандашом на командирской карте и обратился к своему помощнику Константину Спижевому:

— Вот здесь поставишь «максимы», а это направление оставь свободным. Когда их разведка пройдет, выдвинешь ручные пулеметы. Будьте осмотрительнее. Пусть немецкие дозоры пройдут без помех. Когда подойдут основные силы, только тогда открывайте огонь. Вовк находится вот в этой сосновой рощице. Когда вы отобьете первый натиск пулеметами, Вовк пустит в дело своих кавалеристов. В помощь тебе даю Бутенко и Алексеенко.

— Все понятно, — сказал Спижевой. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте!

Командир свернул карту и спрятал ее в полевую сумку.

— Людей берегите. Особенно следите за ребятами. Они ведь по существу еще дети. Смотрите за ними.

— Хорошо. Нашего Сережу пули не берут, — весело сказал Спижевой и крикнул:— Эй! Где там наш Амангельды? — так в отраде часто называли Серика. — Давай-ка сюда, дело есть.

Серик подбежал к командиру. Тот знаком приказал ему следовать за собой и быстро зашагал к небольшой группе партизан, выстроившихся на опушке леса. Вскоре партизаны скрылись в лесу. Вслед за первой двинулась вторая колонна. Она направилась в сторону лагеря, чтобы предотвратить нападение карателей на беззащитную партизанскую базу.

* * *

Спижевой осматривает в бинокль дальнюю высоту. У ее подножия виднеются белые домики под соломенной крышей. Это — Григоровка, родное село Спижевого. Здесь он родился, провел юные годы. Сейчас там находятся его престарелая мать Софья Павловна и старшая сестра Надежда Ивановна. Трудно им приходится. Много горя принесли немцы семье Спижевого. Фашисты повесили его отца, и только случайно остались в живых мать и сестра. Но их ждала та же учесть. Константин Спижевой узнал о расправе с отцом, когда вышел из окружения и пробрался в родное село.

Спижевой не опустил рук. Он связался с подпольем и стал бороться против оккупантов. Вместе с Емельяном Ломако и братьями Горовенко Спижевой руководил работой подпольных организаций Переяславского и Каневского районов. Потом его, как военного человека, направили в партизанский отрад. Спижевой стал опытным партизанским командиром. Не случайно Примак доверил ему сегодня самую важную часть операции. Командир переводит бинокль на сосновую рощицу, где притаились конники Вовка. Долго глядел и никого не увидел. Он было забеспокоился, но потом понял, что партизаны хорошо замаскировались. Справа от леска показались немцы. Спижевой без труда отличил среди них предателей-полицаев. Они были одеты в черную форму. Навербованные из подонков общества, полицаи были страшнее немцев. Они хорошо знали местность, а жестокость их не знала границ.

Враги скрылись в большой ложбине. Через некоторое время они снова появились и цепью двигались вперед. Теперь немцев хорошо видят Борис и Серик. Ребята укрывались за деревьями. Они то и дело поглядывают на командира и не понимают, почему он до сих пор не приказывает открыть огонь. Ведь враги близко. Командир, словно поняв волнение ребят, дает им знак, что, мол, еще рано, еще нельзя обнаруживать себя.

Но вот враги подошли совсем близко. В их сторону взлетела красная ракета. Тут же заработали пулеметы. Немцы смешались и повернули назад. Вслед им полетели гранаты. Из рощицы выскочили конники Вовка. Враги в панике бежали к Днепру, надеясь в воде спастись от преследования. Большой группе немцев и полицаев удалось оторваться от партизан.

— Серик! — крикнул командир. — Скачи к группе Янцелевича. Пусть он перехватит немцев у Днепра!

Серик вскакивает на своего Белолобого и мчится к Днепру, в обход убегающих немцев. Враги оправились от первых неудач и теперь метко отстреливаются. У партизан появились раненые. Особенно пострадали конники, бывшие в самых жарких местах боя. Не повезло и Серику. Немецкие пули свалили Белолобого, а одна из них попала в руку мальчика. Но немцы не спаслись, партизаны отряда Янцелевича все-таки настигли их у берега Днепра и перебили.

Поздно вечером в лагере собрался весь отряд. Партизаны праздновали победу. А на другой день командир отряда в торжественной обстановке вручил Серику Мергенбаеву и Борису Савченко личное боевое оружие. Это означало, что они теперь стали полноправными партизанами.

* * *

Борис с Сериком возвращались из разведки. Долго колесили они по Переяславскому району, добыли много ценных сведений, и настроение у ребят было хорошее. Против села Зарубенцы мальчики решили свернуть к Днепру и пробираться дальше прибрежными кустами. По берегам реки здесь на много километров идут тальниковые заросли. Они надежно укрывают путника от посторонних глаз, защищают от палящего летнего солнца.

А жара в тот день стояла сильная. Ребята устали, поэтому собрались немного отдохнуть на берегу и выкупаться. Но когда они подошли к реке, то увидели двух человек, оживленно барахтающихся в воде. На песке горкой лежала одежда купающихся, а рядом, прислоненные к дереву, стояли две винтовки.

— Немцы! — зашептал Серик. — Ишь ты, купаться захотелось.

— Это полицаи, — уточнил Серик. — Это они прострелили мне руку, проклятые.

— Что будем делать? — тихонько спросил Борис. — Видишь, как далеко они от берега... Давай заберем у них винтовки? Немцы были почти на середине реки. На противоположном берегу какой-то мужчина отвязал лодку. Немцы, видно, ждали, когда он приплывет за ними и переправит через реку.

— Мало забрать винтовки, — зло проговорил Борис. — Надо дождаться, когда они подплывут к берегу, и уничтожить их.

— Ты разве забыл, что нам запретили стрелять? — спросил Серик. — Лагерь близко. Мы можем навести немцев на след партизан.

— Оставим их в живых — над нами смеяться будут, — сказал Борис. — Голых врагов упустим — какие же мы вояки?!

Ребята заспорили. Наконец, они решили утащить сначала хоть винтовки и одежду. Быстро выскочили на песок, похватали все и скрылись в кустах. Серик в брюках обнаружил пистолет.

— О-о! — удивился Борис— Где ты нашел?

— В одежде, — ответил Серик. — Это, должно быть, офицер. Нельзя оставлять их живыми...

Мальчики взяли винтовки, подползли кустами близко к берегу. Купающиеся возвращались. Один из них заметил пропажу одежды и громко вскрикнул. Затем они оба вскочили и зашагали по отмели к берегу. Тут же — почти одновременно — раздались два выстрела. Голые фашисты рухнули на мель.

...Лодочник на том берегу испуганно поднял голову. Увидев распластанных немцев, он стал торопливо карабкаться по обрыву.

— Бежим! — крикнул Серик, и мальчики изо всех сил помчались.

* * *

Во время одного из своих походов Серик забрел в село Белое озеро и здесь повстречался с ребятами, которые на лугу пасли гусей. Вид у ребят был жалкий: худые, оборванные, грязные. Они были примерно одного возраста с Сериком, и мальчик сразу же разговорился с ними. История, которую услышал Серик, потрясла его.

Эти ребята воспитывались в Переяславском детском доме. Оккупанты стремительно ворвались в город и детдомовцев не успели вывезти. Дети и воспитатели стали пленниками фашистов. К ним относились очень жестоко, так как считали, что из этих ребят готовят большевиков особого типа. В конце концов, их разделили: воспитателей и половину детей отправили в Киев, а остальных пригнали в село Белое озеро и заставили работать на бывшей колхозной птицеферме.

Ферма снабжала птицей Переяславского коменданта и его офицеров. Вначале детьми командовал немец, а затем на ферму прислали двух полицаев. Дети работали день и ночь, кормили их плохо, били, издевались. Полицаи пороли ребят за каждого пропавшего гусенка, глумились над маленькими детьми.

Ребят, конечно, следовало бы немедленно забрать с собой и привести в отряд. Но Серик не имел на это права. У него совсем другая задача. Он оставил мальчиков в хорошем настроении, намекнув, что может кое-что сделать для них. Ребята обрадовались.

Всю дорогу до лагеря Серик думал о судьбе мальчик и никак не мог решить чем можно помочь им. Наконец он набрался смелости и пошел прямо в штаб, к Ивану Кузьмичу.

— А, Серик!—ласково встретил его Иван Кузьмич.— Как твоя рана, заживает?

— Рана уже зажила,— и Серик показал Ивану Кузьмичу руку, на которой чернел покрытый засохшей корочкой рубец.

— Хорошо,— одобрил Иван Кузьмич.— На молодых быстро заживает. Не то, что у нас, стариков,— царапина по целому месяцу болит.

Серик рассказал Ивану Кузьмичу о своей встрече с ребятами в Белом озере. Он попросил у командира разрешения забрать бывших детдомовцев в партизанский лагерь. Иван Кузьмич сочувственно отнесся к предложению Серика.

— Ладно, Сережа,— сказал командир.— Как только вернется Спижевой со своей группой, так мы и пошлем его к ребятам. Это наши, советские дети, и мы не оставим их в беде.

Серик, еле сдерживая охватившую его радость, вытянулся по стойке «смирно» и громко спросил:

— Разрешите идти?

— Разрешаю,— ласково улыбнулся Иван Кузьмич. Серик вышел из штаба, а командир еще долго задумчиво смотрел ему вслед. Он горячо любил Серика, как, впрочем, все в отряде, по-отечески относился к нему. Смелый, умный мальчик зарекомендовал себя в отряде настоящим бойцом.

...Через несколько дней группа Константина Спижевого вышла в Белое озеро с заданием освободить детдомовдев и доставить их в отряд. С этой группой шел и Серик, заранее радуясь встрече со своими сверстниками.

* * *

Отряд, которым командовал в начале войны Иван Кузьмич Примак, потом вырос в большое партизанское соединение. Теперь его уже не устраивал прежний лагерь, и партизаны после жестоких боев с карателями перебазировались на левый берег Днепра в Хоцкие леса. Это было в начале сентября 1943 года. По показаниям захваченных пленных, партизаны знали, что фашистская армия давно отступает, оставляя город за городом, село за селом.

Стало трудно следить за линией фронта, и партизаны выслали разведчиков в сторону Полтавы и Харькова. С разведчиками, как и всегда, отправились Борис и Серик. Пэртизаны с нетерпением ждали вестей. Ведь разведчики на этот раз должны были встретиться с передовыми частями Советской Армии и получить от них указание о совместных действиях.

Партизаны приободрились, воспрянули люди, долгое время находившиеся в оккупации. Много страданий пережил народ, много тяжелых жертв понес в борьбе с врагом, и поэтому с нетерпением ждали люди часа освобождения. Советские люди не склонили головы перед фашистами, ни на минуту не прекращали борьбы за честь, свободу и независимость Родины.

В ночь с семнадцатого на восемнадцатое сентября никто не спал в партизанском лагере. Политработники готовили людей к встрече с воинами Советской Армии. Надо было не ударить лицом в грязь перед героическими бойцами, показать партизанскую организованность. Утром пришло сообщение, что Армия подошла к Переяславу, а в полдень в партизанский лагерь с грохотом примчались два советских танка.

Ожил, забурлил партизанский лес. Когда из люка танка показался человек с погонами подполковника, грянуло громкое «ура». Партизаны не дали танкистам опуститься на землю. Они передавали воинов с рук на руки, крепко обнимали и целовали. Несколько часов ликовал партизанский лагерь. С большим трудом удалось Примаку собрать командиров и уединиться вместе с прибывшими танкистами в штабе соединения,-

...Партизан отвели на отдых в села Переяславского района, только что освобожденные от врага. Отряды расположились в двадцати километрах от Днепра, который стал теперь передовой линией фронта. Немцы лихорадочно закреплялись на правом берегу реки. Советские войска спешили перейти реку, чтобы гнать врага дальше.

На помощь армии пришли партизаны. Третий отряд соединения имени Чапаева глухой ночью первым переправился через реку ниже села Григоровка и укрепился на своих старых позициях. Тут же на лодках и плотах стали переправляться бойцы Советской Армии. Это неожиданное наступление ошеломило врагов, и они отступили.

Быстро был наведен понтонный мост, и через Днепр пошли танки, орудия, пехота. Началось решительное наступление советских войск на правобережной Украине.

* * *

Анна Ивановна устроилась на отдых в домике одинокой старушки в селе Шоботки Переяславского района. С нею были Борис и Серик. В этом селе кроме партизанского отряда стоял в резерве артиллерийский полк. Ребятам интересно было бродить по селу, бывать у артиллеристов. Но Анна Ивановна боялась за мальчиков и старалась не отпускать их от себя. Много пережившая женщина в эти дни задумалась о своей судьбе и судьбе детей. Что их ждет? Она не имеет никаких сведений о своем муже, комиссаре Савченко, ничего не известно и об отце Серика Жомарте. Может, их давно уже нет в живых?..

Идти в родное село? Но там еще властвуют немцы. Да и что там? Родные погибли, дом сожгли оккупанты. Лучше всего, конечно, было бы добраться до Киева, поступить на работу и определить мальчиков в школу. Но и Киев в руках врагов. Годные к воинской службе партизаны сразу же влились в регулярные части Советской Армии, многие бывшие партийные и советские работники отправились в освобожденные районы налаживать новую жизнь, разрушенное войной хозяйство.

В селе теперь осталось лишь небольшое число партизан во главе с комиссаром. Они подводят итоги борьбы в тылу врага, чтобы отчитаться затем перед Центральным штабом партизанского движения Украины, перед партией. Анна Ивановна в меру своих сил помогает им в этой работе. А в основном она следит за ребятами, старается поправить их здоровье после неудобной лагерной жизни в лесу.

...В один из дней ребята исчезли. Утром они играли во дворе — вот их нет. Никто не знает, куда они делись. По селу то и дело проносятся машины, идут танки, проходит пехота. Мало ли что может случиться! Анна Ивановна не на шутку переполошилась и бросилась на поиски. А дело было так.

* * *

Мальчики бродили по селу. Все им было интересно на улицах. Они с восхищением смотрели на проходящие колонны наших солдат, на машины и орудия.

— Если бы у нас были такие пушки, — сказал Борис, — партизаны показали бы немцам!

— Конечно, — согласился Серик. — Ведь командир Спижевой — артиллерист. Он бы дал фашистам жару!

— Серик! — вдруг крикнул Борис— Смотри, на машине какие-то рельсы установлены.

— Это не рельсы, — вмешался усатый солдат, подойдя к ребятам, с любопытством глазевшим на незнакомую им машину:— Это «Катюша!» Как же это вы «Катюшу» не знаете?

— «Катюша?»— удивился Борис. — Вот чудо. А как она стреляет?

В это время мимо проходил молодой смуглый лейтенант. Он задержал взгляд на Серике, приостановился и спросил:

— Мальчик, ты казах?

Серик засмущался и не отвечал. Борис взял Серика за руку и сказал:

— Да, он казах.

— А по-казахски говоришь? — спросил лейтенант. — Я вот тоже казах...

— Говорю, — отвечал Серик на родном языке.

Лейтенант оживился. Он подошел близко к ребятам и через короткое время уже знал все подробности их жизни. Необычайная судьба Серика заинтересовала лейтенанта. Он узнал и то, что отец Серика — артиллерист и что они не виделись с ними с первого дня войны.

— Вот как! Идемте со мной в штаб. Я познакомлю вас со своим командиром, — пригласил ребят лейтенант. Мальчики замялись, но лейтенант спросил:

— Что же вы стоите? Разве партизаны бывают такими робкими?

Ребята пошли. Когда они вошли в небольшой белый домик, где помещался штаб, встретившийся им офицер спросил:

— Откуда ты взял этих хлопцев, Миша?

— Это партизаны! — ответил тот. И стал знакомить ребят с офицером. — Вот это — Серик Мергенбаев, мой земляк, а это — Боря Савченко.

Дверь одной из комнат распахнулась — и на пороге показался высокий человек в форме подполковника:

— Кто здесь?

— Товарищ подполковник, — доложил лейтенант, — к нам партизаны в гости пришли.

— А-а! Ну, давайте их ко мне, — подполковник улыбнулся и пропустил ребят и лейтенанта в свою комнату.

Лейтенант коротко рассказал подполковнику о мальчиках. Во время его рассказа лицо подполковника то светлело, то хмурилось. В полку все знали, что начальник штаба с самого начала войны не имел известий о своей семье. Жена и сын его в начале войны оставались в Полтаве. И только недавно он узнал, что его жену — подпольщицу, расстреляли фашисты. Казнили они и сына. Вот почему начальник штаба подполковник Красюк живо заинтересовался судьбами этих ребят.

— Они сыновья наших друзей — артиллеристов, — вздохнув, сказал подполковник, — и наш долг — позаботиться о них. Во-первых, накормите ребят, потом прикажите, чтобы мальчиков одели в форму их отцов. Если пожелают, могут остаться в полку. Закончится война, ребята пойдут учиться и станут артиллеристами.

...Серик молча глядел на подполковника. В его памяти, как живой, всплыл дорогой образ отца. Мальчику захотелось спросить, не видел ли подполковник его, не служили ли они вместе. Ведь артиллеристы должны знать друг друга. Они помогут отыскать отца.

Эта мысль неотступно преследовала его и за обедом в столовой, и в пошивочной мастерской, где солдаты-портные снимали мерку с юных партизан.

* * *

Анна Ивановна сбилась с ног, разыскивая ребят. А они были в гостях у артиллеристов. Уставшая женщина подошла к усатому солдату, охранявшему «Катюшу», и только тут сообразила, что давно надо было искать детей не на улице, а у военных.

— Товарищ, — тихо обратилась Анна Ивановна, — вы не видели двоих ребят? Один из них смуглый, а другой беленький.

— Ребят? — переспросил солдат и, увидев взволнованное лицо женщины, утешил ее:— Да вы не волнуйтесь. Никуда они не денутся. Видел я хлопцев. У начальника штаба они. Пройдите вон в тот домик...

Анна Ивановна легко разыскала подполковника. Она вошла к начальнику штаба, тот как-то сразу сообразил, в чем дело, и спросил:

— Ребят ищете?

— Да, — ответила Анна Ивановна и, увидев слегка смущенное лицо подполковника, растерянно добавила:— Не натворили они чего-нибудь?

— Нет, с ними все в порядке. Усадив Анну Ивановну, он рассказал ей о своей встрече с ними, о беседе. Анна Ивановна прослезилась.

— Я не могу отдать детей в полк, — твердо сказала она. — Мы столько пережили: и холод, и голод, видели смерть. Теперь все будет по-другому. Я пойду работать и сумею обеспечить детей всем необходимым. Им нечего делать на войне.

— Я просил бы вас подумать, — сказал подполковник. — В полку они получат хорошее воспитание...Впрочем, с сыном вам, конечно, виднее. Но Серик — сирота, сын такого же, как мы, артиллериста. Вам он чужой. Поверьте, в полку ему будет хорошо...

Анна Ивановна задумалась. Перед ее взором мгновенно пронеслись все события от первого выстрела зениток в начале войны до встречи с Советской Армией. Она ясно увидела Серика, склонившимся над холодным телом матери, вспомнила его слезы...

— Нет, товарищ подполковник. — Анна Ивановна подняла на собеседника грустные, задумчивые глаза. — Серик для меня теперь — как родной сын. Мы так много пережили, что не сможем расстаться. Я не отдам его!

— Что ж, — вздохнул и слегка нахмурился подполковник, — не буду вас неволить. Но мне не хотелось бы терять Серика из виду. Прошу вас записать наш адрес и писать нам. Мы всегда при случае поможем вам... Ребята сейчас в столовой. Идите к ним.

— Спасибо, — поблагодарила Анна Ивановна.

Она быстро разыскала ребят. Они были уже в мастерской. А через два дня Борис и Серик щеголяли в новенькой форме артиллеристов, подаренной им подполковником. Полк ушел вперед, и ребята тепло распрощались со своим новым другом. Анна Ивановна, проводив своих товарищей-партизан, стала работать на Переяславском маслозаводе. От образцового предприятия, которым был завод до войны, почти ничего не осталось. Война разрушила его.

* * *

Анна Ивановна, проводив своих товарищей партизан, стала работать на Переяславском маслозаводе. От образцового предприятия, которым был завод до войны, почти ничего не осталось. Война разрушила его. Но труд людей творил чудеса. Уже через некоторое время на завод стало поступать молоко, завод выпускал творог и масло.

Работали в основном женщины, многие из них, как и Анна Ивановна, совсем недавно вышли из лесов, где рука об руку с мужьями и братьями сражались против немецко-фашистских оккупантов. Анна Ивановна подружилась с бывшими партизанками Татьяной Псхолок, Надеждой Широконос и Татьяной Матузько. Женщины работали не покладая рук.

Война недалеко ушла от Переяслава. Часто появляются над городом фашистские самолеты. Но все это стало уже привычным для Бориса и Серика. Не страшась обстрелов, мальчики каждый день ходили на реку, ловили рыбу, купались. Рыба в ту пору служила им основной пищей. Голодно было в разоренном оккупантами краю.

Но положение постепенно менялось. Линия фронта продвигалась вперед. Все реже и реже появлялись самолеты врага над городом, а потом их не стало совсем. Анна Ивановна с нетерпением ждала того дня, когда можно будет побывать в родном селе. Ведь там у нее осталось самое дорогое — ее партийный документ... И вот этот день настал.

— Мама! — радостно крикнул Боря, вбегая в кухню. — Дедушкино село освободили... Теперь мы поедем туда?

— Откуда ты узнал это, сынок? — встрепенулась Анна Ивановна.

— Передали по радио, — сказал Серик. — Разве вы ничего не слышали?

Женщина долго ждала этого часа, и когда он пришел, то вместе с радостью ее охватили горькие думы. Анна Ивановна заплакала. Борис растерянно смотрел на мать. Анна Ивановна плакала, заново переживая недавнее прошлое...

Ее родители погибли в тот же день, когда она с мальчиками вынуждена была бежать из села. Только через год, находясь в партизанском отряде, Анна Ивановна узнала об этом. От детей она скрыла страшную весть.

Вспомнилась ей теперь и ее бывшая подруга, и жажда справедливой мести зажглась в груди женщины. Она решила немедленно ехать в свое село. Хотелось побывать на родном пепелище, посмотреть, что сталось с деревней, отыскать свои документы, которые она спрятала тогда в отцовском саду. Анна Ивановна попросила кратковременный отпуск на работе, захватила с собой Бориса и Серика и на попутной машине выехала.

* * *

Анна Ивановна не узнала своего села. Когда-то большое и красивое, оно лежало теперь в развалинах. Не было ни одного целого домика. Лишь чудом уцелевшие печные трубы напоминали о том, что здесь когда-то было человеческое селение.

...Грузовик остановился у груды обгоревших развалин. Женщина с двумя мальчиками сошла на землю, поблагодарила солдата-шофера и направилась на пепелище. По уцелевшим тополям, что стояли во дворе бывшего дома, Анна Ивановна угадала свое родное гнездо и снова горько заплакала.

— Мама, видно, в дом попал снаряд? — спросил Борис. — Тут, наверное, шел бой?

— Нет, Боря, — сквозь слезы ответила Анна Ивановна. — Дом сожгли немцы.

— А дедушка и бабушка? — встревожился Серик.

— Дедушка... Нет нашего бедного дедушки, — проговорила Анна Ивановна. Больше она не могла сказать ни слова. Молчали и дети, чувствуя, что здесь произошло что-то страшное и тяжелое. Придя, наконец, в себя, Анна Ивановна спросила:

— Сережа, ты не помнишь, куда мы запрятали тогда узелок с вещами?

— Сверток в платочке?— переспросил Серик.— Мы его закопали вон под тем деревом.

Все трое подошли к дереву, у которого они спрятали когда-то документы.

— Без лопаты тут не обойтись. Вы подождите, ребята, а я схожу за лопатой, — сказала Анна Ивановна и пошла к соседям.

— Сережа,— сказал Борис,— что же случилось с нашим дедушкой?

— Разве ты не догадываешься?^- спросил Серик,— Когда загорелся дом, то немцы сожгли в нем и дедушку.

— Нет. Так быть не могло,— покачал головой мальчик. Дедушка сумел бы выпрыгнуть из окна.

— Как же он мог выпрыгнуть,— сомневается Серик.— Ведь немцы всегда закрывают двери и окна снаружи, а потом поджигают. Если кто и выпрыгнет из окна, то его пристреливают.

Мальчики стояли и спорили. Каждому из них хотелось видеть дедушку героем. Но тут пришла Анна Ивановна с лопатой и спор оборвался. Скоро она вернулась с лопатой. Откопали сверток. Анна Ивановна развернула клеенчатую обертку, достала красненькую книжечку и прижала ее к своей груди. Дети молча смотрели на взволнованное лицо матери, мысленно переживая ее большую радость.

Потом они вышли из садика и направились в контору сельского совета, помещавшуюся в полуразрушенном домике в центре села. Анна Ивановна встретила там своего старого знакомого Василенко. Он-то и был председателем сельсовета.

— Анна, родная, жива? — взволнованно заговорил председатель, поднимаясь навстречу вошедшим. — Легка на помине. Сейчас мы только о тебе говорили... О-о! И солдаты с тобой! Добрые выросли хлопцы.

— Хорошо, что мы вас встретили, — сказал один из военных, бывших в сельсовете. — Мы — члены комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов. Вы должны нам помочь в уточнений некоторых данных о бывшем старосте Чумаке и его дочери.

— Вы их поймали? — невольно вырвалось у Анны Ивановны.

— Да, они сейчас находятся под стражей.

...Долго рассказывала Анна Ивановна. Не легко ей было вспоминать, но она должна была до конца разоблачить предателей народа, подлых подручных оккупантов. Ее сбивчивый рассказ дополняли и уточняли ребята, память у которых была более светлой и цепкой.

Даже военные удивились мужеству и спокойствию мальчиков, сумевших в трудное время стать достойными взрослых бойцов-партизан...

Односельчане помогли Анне Ивановне отыскать прах ее отца Ивана Дементьевича Полищука. Он вместе со всеми был с почестями похоронен на братском кладбище в центре села.

Вернувшись в Переяслав, Анна Ивановна послала письмо начальнику штаба артиллерийского полка. Она сообщила ему, что работает сменным мастером на заводе, что Борис и Серик находятся при ней, что все они живы и здоровы. Сообщила она также и о поездке в родное село, обо всем, что пришлось пережить за последнее время.

Ответ пришел быстро. Начальник штаба писал, что их полк победно продвигается на запад. Он утешил Анну Ивановну сообщением о том, что послал запрос в Москву об отцах мальчиков.

...Шли дни за днями. С фронта приходили радостные вести: фашистская армия отступала, наши войска уверенно продвигались вперед. И хотя еще очень тяжело было в тылу, Анна Ивановна радовалась, жила ожиданием скорой Анна Ивановна не сообщала о своей переписке детям, чтобы не волновать напрасно мальчиков. Сама же втайне надеялась, что след их отцов отыщется. И ожидание не обмануло ее.

Однажды на завод пришло письмо от подполковника Красюка. «Отец Серика нашелся...» — прочла Анна Ивановна, и из глаз ее брызнули слезы. Не сразу смогла она продолжать чтение. Но дальше вести не порадовали ее. Подполковник сообщал, что розыски комиссара Савченко пока не дали результатов.

«Как же так? — спрашивала себя Анна Ивановна. — Ведь они были вместе, в одной части. Куда же девался мой муж?»

— «Подполковник Мергенбаев Жомарт, — читала Анна Ивановна, — командует полком в частях Третьего Украинского фронта. Мы связывались с ним по радио, сообщили ему ваш адрес, и он обещал немедленно найти вас».

...Письмо пришло в воскресенье. Серик и Борис в это время играли в мяч возле школы, которая уже работала. Анна Ивановна решила пойти к ребятам. Если сказать Серику о письме, он, конечно, обрадуется. Но что будет с Борисом? Ведь и он спросит о своем отце, а ответить ему будет нечего.

«Может быть, — думала она, — Красюк получил плохие вести о муже и не хочет огорчать меня? Может быть, он погиб?»

Анна Ивановна на этот раз ничего не сказала ребятам о письме. Она чего-то ждала, на что-то надеялась. Ей не хотелось волновать ребят. Дети так много пережили, так сдружились!

В какой-то горячке, не наблюдая времени, жила в ту пору Анна Ивановна. Однажды среди бессонной ночи она услышала настойчивый стук в дверь. Сердце ее встрепенулось, забилось встревоженно и учащенно.

— Кто там?..

— Это я, Анна Ивановна, Варя, — послышался за дверью голос соседки. — Впусти меня.

Анна Ивановна поднялась, открыла дверь и, впустив соседку, вдруг спокойно спросила:

— Ты за спичками, Варя? Спичек нет. Возьми головешку из печки, там еще с вечера остался огонь.

— Какие там спички, — почти закричала соседка. — Вас спрашивает какой-то командир. Смуглый такой. Уж не отец ли вашего Серика?

Анна Ивановна в растерянности стала хвататься за первые попавшиеся на глаза вещи.

— Да, да. Это, наверно, он, — Анна Ивановна обняла соседку и заплакала.

В таком положении и застал их вошедший в комнату Мергенбаев. Увидев его, Анна Ивановна кинулась к нему.

— Жомарт!

Больше она не могла произнести ни слова. Молча взяла она Жомарта за руку и повела его в другую комнату. Там на кровати в обнимку спали дети. Жомарт бросился к Серику, взял его на руки. Проснулся и Борис. Жомарт подхватил и его.

— Боря, Серик! — твердил Жомарт. — Неужели это вы? Ах, какие большие парни!

— Папа... папа... — говорил Серик, обнимая отца. Сын спрятал голову на широкой отцовской груди и заплакал.

— Не плачь, Серик, — утешал Жомарт сына. — Ведь я же приехал. Теперь все будет хорошо.

...Так встретились эти четыре человека. До утра проговорили Жомарт и Анна Ивановна. Она узнала о трагической судьбе своего мужа — комиссара Савченко, а Жомарт — о гибели горячо любимой Жамал. Счастливая встреча с сыном отчасти смягчила боль утраты, но Жомарт знал, что и годы не изгладят из памяти дорогой образ, не возместят этой безвозвратной потери.

— Тяжелы наши потери, — сказал он Анне Ивановне, — но ничего не поделаешь. Не вернешь теперь ни Жамал, ни Степана Сергеевича, нашего дорогого комиссара... У нас остались дети, и нам надо думать о них.

Об отце Бориса Жомарт рассказал:

— Вы помните, конечно, утро 22 июня. Мы столкнулись с врагом у самой границы. Наши пушки стреляли хорошо, и люди не отступали. Но силы на вражеской стороне. Немецкие танки шли лавиной и все сметали на своем пути... Степан Сергеевич собрал группу бойцов и ушел с ними навстречу танкам. Четыре грозных машины подорвали они гранатами, но и сами погибли.

...Анна Ивановна плакала. Перед глазами ее стоял Степан — живой, сильный, веселый. Теперь его нет. Он погиб в первый день войны.

— Потом, — рассказывал Жомарт, — к нам подоспело подкрепление, и мы отбили атаку... В этом бою меня ранило в бедро, и я был отправлен в госпиталь.

Жомарт Мергенбаев рассказал о скитаниях по госпиталям, о попытках разыскать следы жены и сына. Сотни писем написал Жомарт, но не получил ни одного утешительного ответа.

— И вдруг я получаю известие от Красюка, — радостно говорит Жомарт. — Я сразу же пошел к командиру дивизии. Конечно, он отпустил меня.

Анна Ивановна молча слушала. Увлеченный своей радостью, Жомарт не сразу заметил грустные, заплаканные глаза женщины и понял, как неизмеримо тяжело ей сейчас. А ведь встречей со своим сыном он обязан ей — простой, храброй, самоотверженной женщине-матери. Это она сберегла Серика, заменила ему и отца и мать.

— Анна Ивановна, — волнуясь, тихо проговорил Жомарт, — что стало бы с Сериком, если бы не вы оказались с ним рядом! Как и чем отблагодарить мне вас за все, что вы сделали для моего сына и для меня?

— Я выполнила свой долг, Жомарт, — сказала Анна Ивановна. — Долг матери и советского человека... и я вас благодарю. За Степана... Я знала, что он сумеет достойно умереть за Родину.

Когда подошло время прощаться, Жомарт сказал:

— Я беру Серика с собой. А как вы собираетесь жить дальше?

— Останусь здесь, — ответила Анна Ивановна. — Дел тут много. Хозяйство восстанавливать надо, сына воспитывать.

— Поедемте все к нашему дедушке? — предложил Серик. — Там хорошо у них в ауле... Мы с Борей будем работать в колхозе и учиться.

— Что ты, Серик, — Анна Ивановна погладила мальчика по голове. — Ты должен быть с папой. Еще идет война... Встретимся после победы...

Жомарт собрался в дорогу. Борис и Серик в обнимку дошли до машины. Расставаясь, они плакали. Может быть, вспомнилась им бомбежка на полустанке, партизанские походы, тяжелая жизнь в тылу врага. И никто не смел осудить их за эти слезы. Ведь они были еще детьми.

* * *

Наступил великий день, о котором мечтало все человечество. Война закончилась. Фашистская Германия, долгие годы попиравшая честь и свободу народов, была повергнута в прах. Впереди были мир, счастье, творческий созидательный труд на благо Родины. Советская Армия разгромила врага и заслужила благодарность народов.

Наступил мир. Но люди еще долго не забудут войну, не забудут жертв, которые принесли они во имя торжества правды и справедливости, во имя счастья на земле. Вот уже прошло двадцать пять лет, как смолк последний выстрел великой войны, но солдат ничего не забыл из прошлого. Ничего не забыл и я — сам активный участник Великой Отечественной войны. Ибо забыть о тех трагических и победных днях было бы преступлением перед подрастающим поколением. Молодежь должна знать, во имя чего приносились великие жертвы и как достойно наш народ вышел из суровых испытаний войны против фашизма.

В заключение своей книги я хочу рассказать об одном обстоятельстве, которое, в основном, заставило меня взяться за перо.

Осенью 1959 года я получил письмо из Ленинграда. Фамилия на конверте мне показалась знакомой «В. Абраменко». Да, я помнил Абраменко. Николай Михайлович Абраменко мой партизанский друг. Но он погиб в бою с карателями. Погибла от рук фашистов и его жена, подпольщица Мария Абраменко. Кто же написал письмо?

...Вскрываю письмо и читаю: «Я сын Николая Абраменко. Зовут меня Виктором...» И тут я все вспомнил. В далеком украинском селе Македон остался когда-то маленький пятилетний Витя Абраменко. После того, как его родители погибли, Витю спрятали от жандармов честные советские люди. Он жив и прислал мне письмо...

Нашел он меня случайно. Как-то в Киеве ему попала в руки моя книга «Партизаны Переяслава», он встретил там фамилию своего отца и решил связаться с автором книги. Получив письмо, я рассказал Вите все, что знал о партизанской борьбе его отца и матери. И сейчас от него пришло второе, подробное письмо.

«По рассказам старших,— пишет Виктор,— я узнал, что мои родители называли вас Васей. Разрешите и мне называть вас дядей Васей... Дядя Вася, хотя я был в то время маленьким, но кое-что сохранилось и в моей памяти. Вспоминаю я и вас. Однажды вы были в нашем доме и о чем-то спорили. Кажется, об оружии. Я стоял, прислонившись к коленям отца. Мама увела меня от взрослых. Но как только она чем-то отвлеклась, я снова вошел в комнату, но вас уже не было.

Я долго Искал отца, плакал, как будто чувствовал, что вижу его в последний раз. А вскоре ушла мама, и в селе я остался один. В тот день, когда арестовали маму с тетей Галей и подожгли наш дом, жители села тайком переправили меня в село Пи. Я понимал, что случилось что-то ужасное. Около четырех месяцев не видел дневного света, так как меня прятали в погребах и подвалах.

За мной присматривала тетя Параська. Я часто плакал, скучал по отцу и матери, пытался бежать и хотя бы увидеть тетю Галю, которая всегда играла со мной. Но тетя Параська пугала, говорила, что немцы повесят меня, и не показывала меня даже соседям.

Сколько временн прошло, не знаю, но однажды тетя Параська сказала: «Наши близқо. Комендант, староста и полицаи бегут из села».

— Кто это — «наши?»— спросил я ее.

— Наши, Красная Армия идет.

Я задумался. Нашими для меня были папа, мама и партизаны. Скоро послышались дальние залпы орудий. Через неделю из села выехали все немецкие чиновники. Я стал выходить на улицу.

Потом в село наехали беженцы — изменники советской власти: старосты и полицаи с семьями. Вместе с этой толпой тетя Параська вывела меня из села. Когда добрались до глубокого оврага между селом Пи и Македон, тетя Параська отыскала глубокий погреб и спрятала меня в нем. Потом она вышла и стала наблюдать.

— Сиди здесь,— сказала она.— А я пойду за продуктами.

Тетя принесла много продуктов. Она замаскировала вход в погреб, и здесь мы просидели дня два-три. Как-то утром послышалась сильная стрельба. Тетя всполошилась.

— Красная Армия подошла,— радостно закричала она.— Наши пришли.

Потом я увидел советских солдат. Один из них поцеловал меня и подарил фонарик... Так наше село освободилось от оккупантов. Все начали искать своих потерявшихся родственников. Искал и я отца и мать, Но найти, конечно, не мог. Ведь моих родителей уже не было в живых.

Прошло три года. Однажды к нам пришли двое наших знакомых. Они о чем-то с тетей Параськой поговорили, а потом один из них спросил:

— Витя, хочешь учиться?

— Хочу,— ответил я.

— Тетя Параська тоже хочет, чтобы ты учился,— сказали мне.— Пойдем с нами, мы тебя устроим в школу. Школа хорошая. У Днепра. В свободное время будешь купаться с ребятами, учиться плавать.

С тех пор я покинул тетю Параську, которая очень плакала. Меня определили во Львовский детский дом. Один из приходивших тогда был Николай Михайлович Попов, другой Иван Прохорович Гаман. Они,. Как я узнал позже, были партизанами, друзьями моего отца, но ничего мне не рассказали о нем.

В детском доме я пробыл до 1951 года. Воспитательница. хотела устроить меня в Суворовское училище , но я не подошел по возврату. Через год я поступил в ремесленное училище и в 1956 году успешно закончил его. В 1958 году поехал в Ленинград в техникум, физкультуры. Об отце не знал до тех пор, пока не увидел вашу книгу».

Так заканчивает свое письмо Виктор Абраменко. Сейчас он живет в Киеве, обзавелся семьей, работает.

Ваня, Мария, Галя Гаман, Илько Витряк, Вася Яковенко — все уже стали взрослыми людьми. И только от Бориса и Серика я не имею никаких известий. Но я надеюсь, что и их следы отыщутся. А маленький Миша Гаман, как известно читателям, погиб от вражеской пули.

В своей книге я рассказал 6 судьбе небольшой группы людей, переживших все ужасы войны. Советские люди во весь голос говорят: «Нам не нужна война. Силы мира обуздают поджигателей войны».

---